Одним из высоко чтимых обычаев катарских племен, зародившимся в седой древности и остававшимся в силе до середины XX столетия, была кровная месть. Кровь, отмечали в своих воспоминаниях все известные путешественники-исследователи Аравии, смывалась у аравийцев только кровью. Многовековой закон аравийской пустыни гласил: «Око за око, зуб за зуб». Другими словами, если один катарец убивал другого, то родственники убитого могли «забрать жизнь» убийцы. Если же ранил или калечил кого-то, то и сам «подвергался порче». При этом ответ «пострадавшей стороны» должен был быть абсолютно таким же. Иными словами, ответные ранения, увечья и убийства следовало исполнять аналогичным путем, и никак не иначе. Если катарцу в пылу ссоры рассекали, к примеру, саблей левую руку, то «обидчику» отвечали тем же — такой же «порчей» левой руки, и только саблей.
Существовало в прошлом в своде обычаев и традиций племен Катара и такое понятие, как «выкуп крови», то есть, выражаясь современным языком, материальное возмещение за убитого его родственникам и домочадцам. «Выкуп крови» (на основании договора с родственниками) осуществлялся, как правило, деньгами или верблюдами, либо же путем предложения в жены мужчинам «пострадавшей стороны» одной из дочерей из семейства «обидчика» или же одной из женщин из его семейно-родового клана.
По неписаным законам Аравийской пустыни, неисполнение кровной мести ложилось пятном позора на весь семейно-родовой клан убитого. Закон кровной мести (ас-сар), указывал в своих информационно-справочных материалах русский дипломат-востоковед Александр Алексеевич Адамом, подразумевал акт отмщения убийце любым из родственников убитого. Обязательство кровной мести распространялось на всех членов мужского пола в клане убитого, притом «по пятое колено включительно» (ас-сар фил-хамса). Если убийца «уходил из жизни» по какой-то другой причине, то объектом кровной мести становился его ближайший родственник.
Акты отмщения приобретали, порой, такие масштабы, что затрагивали целые племена. Дело в том, что если «пострадавшая сторона» и «сторона обидчика» принадлежали к разным племенам, и семейно-родовой клан убитого со стоящим за его спиной племенем отказывались принять выкуп, то племя пострадавшего клана имело право пролить кровь в племени клана-обидчика. И тогда между племенами воспламенялись войны, продолжавшиеся до тех пор, «пока число убитых с обеих сторон не оказывалось равным». Сменялись, случалось, целые поколения, а долг кровной мести так и оставался неисполненным. Вражда длилась десятки лет, и кровная месть истребляла целые племена. «Замирению племен и забвению обид» могло положить конец только улаживание «кровных счетов», всех, без исключения, вопросов кровной мести.
Ели племя «обидчика» было слабее племени «убитого», которое отказывалось к тому же принять выкуп за пролитую кровь своего соплеменника, то, чтобы избежать заранее предсказуемых потерь в схлестке с ним, такое племя само наказывало «обидчика»: либо предавало его смерти, либо изгоняло из племени, и извещало об этом племя «пострадавшей стороны».
Жизнь кочевых племен в Аравии, будь то в Катаре, или где-либо еще, проходила в прошлом в постоянных набегах (газу) на несоюзные племена, поселения и даже города. Газу — древнейший обычай, унаследованный кочевниками от их предков. Добычу, захваченную во время газу, бедуин воспринимал, как вознаграждение за все утраченное им ранее. Газу в понимании бедуина Аравии прошлого, истинного араба, как он себя величал, равно как верблюдоводство, коневодство, охота и торговля, являлись «занятиями благородными», отвечавшими понятиям чести и достоинства «сына колыбели арабов».
Во время газу категорически запрещалось насилие над женщинами, стариками и детьми. Закон неприкосновенности женщин в набегах вырабатывался веками, передавался из поколения в поколение, и свято чтился арабами Аравии прошлого. «Посягать на женщин и все, что на них», равно как и на женские верблюжьи седла, запрещалось категорически. Это пачкало имя араба, как ничто другое. Мужчины знали, что если сегодня — удача на их стороне, то завтра все может быть совсем иначе. И поэтому правило-уложение, завещанное им предками и гласившее: «Не трогайте наших женщин, стариков и детей, и мы не тронем ваших», — соблюдалось в племенах неукоснительно.
Перед выступлением в набег бедуины непременно лакомились кофе с финиками; косточки от фиников швыряли через плечо. Бытовало поверье, что хотя бы одна из косточек «дерева-кормилицы» аравийца принесет бедуину удачу — дарует в вылазке ценный трофей в виде лошади или верблюда (1).
Налет предпринимали перед рассветом, когда люди, по выражению кочевников, «напившись сна, теряли чуткость».
Существовал обычай, согласно которому молодой человек не мог жениться до тех пор, пока не становился участником газу, «деяний храбрости и отваги», как тогда говорили.
Кодекс чести аравийца предписывал ему уметь сражаться, отстаивать с оружием в руках свое жилище и даиру предков (место обитания племени). Становясь на «тропу войны», соплеменники клялись друг другу в верности. О начале войны племена Древней Аравии непременно извещали друг друга, «честно и достойно», — направляли к неприятелю посланца с известием соответствующего содержания.
Искусству владения мечом и кинжалом, копьем и луком учили с детства. Доблестных воинов и шейхов племен, которым в войнах, равно как и в газу, сопутствовала удача, — прославляли. После битвы оружие поверженных на поле боя противников собирали. Бойцов за совершенные ими подвиги смелости и отваги — одаривали: почетной одеждой, оружием и захваченными лошадьми.
Ратнику-недругу, поверженному в схватке-единоборстве, предшествовавшей, как правило, схлестке сторон на поле боя, победивший его бранник непременно обрезал пряди волос и привешивал к седлу своего верхового животного.
Шрамы на лицах от ударов сабель и кинжалов бедуины называли «метками храбрости и отваги», а гибель в бою именовали «напитком смерти», поднесенном достойным врагом-соперником. И приговаривали, что «напиток» этот, испитый из «кубка схватки», — намного слаще любого другого.
Согласно обычаю предков, в каждом именитом племени Древней Аравии имелся паланкин-символ племени — маркаб. Арабы Аравии дней ушедших считали, что маркаб служит также земной обителью для духа прародителя племени, который, время от времени, спускается с небес на землю, дабы, усевшись в маркаб, понаблюдать за жизнью его потомков.
В доисламские времена, рассказывают арабские историки, мечников всякого именитого племени непременно воодушевляла в схватке с супротивником на поле боя либо жрица истукана племени, восседавшая на белой верблюдице, либо красивая молодая девушка из знатного семейства, чаще всего — дочь шейха племени, располагавшаяся в паланкине чести племени, в маркабе Исма’ила.
Предание седой старины повествует, что, смастерив для жены своей первый в Аравии паланкин (маркаб), дабы удобно было ей передвигаться на верблюде по пустыне, Исма’ил, сын Ибрахима (Авраама), прародитель племен Верхней Аравии, стал использовать его и в сражениях — в качестве боевого символа своего рода. Восседала в нем, когда происходили сшибки с врагом, его прекрасная любимая жена, вдохновлявшая мужчин их рода на дела ратные.
И вскоре маркаб Исма’ила с сидящей в нем во время схлестки с неприятелем дочерью шейха племени сделался непременным атрибутом каждого кочевого племени Аравии и его отличительным знаком в сражениях, а девушка в нем — живым знаменем племени.
Если два племени брались за оружие и сходились на поле боя, сообщают сказания, то с той и другой стороны непременно присутствовала среди воинов девушка из знатного и именитого семейно-родового клана, «отличавшаяся красотой, мужеством и красноречием». Богато одетая, с открытым лицом и распущенными волосами, сидя в маркабе Исм’аила, установленном на белой верблюдице, окруженная плотным кольцом всадников, каждая из них представляла собой «центр своего войска». Величали ее «девушкой-знаменем». Задача ее состояла в том, чтобы во время схватки с неприятелем «воспламенять в бойцах дух отваги и устыжать трусов». Ратники, стоявшие в оцеплении «девушки-знамени», дрались до последнего. Высочайшей честью для араба Аравии было защитить «девушку-знамя». Если войско «девушки-знамени» оказывалось побежденным, а мечники, охранявшие ее — поверженными, то она, дабы не попасть в руки недруга, «ломала себе шею».
