– Мужчина должен воевать и мстить!

– Воюй на здоровье, кто мешает? Войн, что ли, мало? А вот на счёт мести… Дело твоё, конечно. Но посуди сам. Вот был отец, которого ты в глаза не видел. То есть, получается, хоть отец, хоть прадедушка, хоть двоюродный дядя – разницы никакой. Чужой человек.

– Он меня родил!

– Родила тебя мама. Но не в этом суть. Значит, отец. А есть бабушка, которая тебя любит. И ты её тоже любишь, можешь презрительных морд не корчить. Значит, пошёл ты мстить. Генерала убить, даже если он тебя очень близко подпускает, не так-то просто. Так что, скорее всего, погибнешь сам. На его родственные чувства не рассчитывай.

– Я и не рассчитывал! – взвился парень.

– Значит, и тебя повесят. И что станет с бабушкой? От голода и холода она не умрёт, это понятно, милорд позаботится. Но леди уже похоронила сына и двух внуков. Прикажешь ей ещё и правнука хоронить? А если тебе всё-таки удастся Редиша кончить? Она же вообще одна останется. Это такое «спасибо», что вырастила, а не другим отдала?

– Слёзы – это удел женщин, – не слишком уверенно заявил парень.

– Ну и кто тут поддонок? Ты даже не о себе думаешь, а послушно тявкаешь, как научили.

– Да ты, да ты!.. – Мальчишка вскочил, сжимая кулаки. – Не будь ты женщиной!..

– Страшно подумать, чтобы тогда случилось, – усмехнулась Леора.

Но всё-таки села, опёрлась на ладонь: парень крепкий был, а получать сапогом по лицу совсем не хотелось.

– Ты ничего обо мне не знаешь! – сбивающимся фальцетом крикнул мальчишка. – И о нём тоже!

Пацан всё же пнул, только не Недил, а солому, и выбежал из конюшни. Кадет посидела, прислушиваясь, и снова улеглась.

«И о нём тоже!» В принципе, верно. Что она о Редише знает? Ну, блестящий офицер, один из лучших. Никто не сомневается, что маршальский жезл рано или поздно получит. Некоторые даже удивляются, что до сих пор не получил. Богат до безобразия и это, кстати, странно, богатеть тут вроде не на чем: ледяное море да горы. Настоящий кобель. И это странно, ни одной юбки рядом с ним Леора за несколько месяцев не засекла. Фехтовальщик, Отцом поцелованный – это точно. Дружбы ни с кем не водит. Или тот, чернявый, что на дуэли секундантом был, его друг? То-то с тех пор ни разу не показывался.

Что ещё?

Вежлив до издёвки, которой и не скрывает. Он вообще ничего не скрывает и, кажется, не врёт. Только вот маркграфскую правду комфортнее не знать. Презирает всех и вся и на всех же плюёт. Делает исключительно то, что левая пятка захочет и о причинах этого хотения тоже лучше не спрашивать – душевное здоровье дороже. Поёт странные песни, пьёт, когда скучно, а скучно ему везде, кроме военных лагерей.

Ах да, у него ещё голова по утрам болит. И есть нервная привычка откидывать волосы. Жеребца своего психованного обожает. Имеет слишком хорошее образование для человека, родившегося под задницей Левого. Может быть жёсток до жестокости. Но и… Щедр? Милосерден? Нет, это не про него. Помочь может, вот как. Правда, в собственной манере. Не боится признавать свои ошибки, впрочем, он, кажется, вообще мало чего боится. Бабушку нежно любит.

Жеребец и бабушка – все, кого он любит.

Не так уж мало Леора про него знает. Как нож за обедом держит и как поводья мышастого. Как морщится, когда что-то не по нраву, брови хмурит, собирая складку на переносице. Манеру туго натягивать перчатки знает. Привычку швырять бьющееся, когда злится – это если не до ярости, вот если маркграф голос понижает, то разумнее убираться подальше. Ещё…

Ничего она о нём не знает, потому что не понимает. Но разве телохранителю это нужно?

Недил подняла шляпу, повертела, рассматривая, стряхнула прилипшую соломинку.

Наверное, не нужно. Но почему-то хочется.

***

Леора маркграфа едва дверью не пришибла, когда из конюшни выходила, но, собственно, её вины в этом не было никакой – генерал стоял, подперев стенку, так, что увидеть его кадет при всём желании не могла.

– Осторожнее, – недовольно потребовал Редиш, оттолкнув створку и чуть не саданув девушку по лбу.

– Прошу прощения, – промямлила Недил. И разозлилась, понятно, но, как обычно, с катастрофическим опозданием. – Вы опять подслушивали?

– Почему «опять» и почему «подслушивал»? Подслушивают горничные, а я собираю информацию, которая, между прочим, бывает не только полезной, но и занятной. Вот, например, мне крайне интересно, зачем вы мальчишку злили?

– Я обязана отвечать? – огрызнулась Леора.

– Да, – спокойно кивнул маркграф.

– Один мой преподаватель говорил, что злость стимулирует мыслительный процесс.

– Оригинальное заявление, хоть и спорное. Но вы, должен отметить, мыслите нестандартно. Значит, видимо, совет хорош. Но я вас не для этого искал. Кадет, как вы относитесь к поступкам, последствия которых грозят трибуналом? Уточняю, вам грозят, не мне.

– Я к ним не отношусь, надеюсь, – выдавила Недил, судорожно соображая, где прокололась: ведь речь могла идти только о брате, сама-то она натворить ничего не успела.

– То есть, вы не авантюристка?

– Не-ет, – в конец растерявшись, протянула Леора.

– Жаль, – Редиш поскрёб ногтем бровь, – помощь бы мне не помешала. Но в данном случае приказывать не могу. Вы свободны.

– Подождите, – Недил хотела было цапануть маркрафа за рукав, но не решилась. – Я могу узнать, какой помощи вы ждёте?

– Не можете, – вроде бы даже и с сожалением ответил генерал. – Дело, мягко говоря, щекотливое. Поэтому мне требуется слепое подчинение. Но о возможных последствиях я предупредил.

– Но ведь… Речь не идёт об измене?

– Кому? – задрал брови Редиш.

– Императору, – не очень-то уверенно уточнила Леора. Подумала и добавила уже твёрже: – Империи.

– Нет, уверяю вас, империя от этого никак не пострадает, – усмехнулся маркграф. – Его величество тоже. Если дело выгорит, то все лишь выиграют. Надо же, стихами заговорил.

– Тогда я согласна, – решилась Недил. – Что от меня требуется?

– Вот так просто? – хмыкнул Редиш и вдруг подался вперёд, заставив Леору отступить, ткнуться лопатками и даже затылком в хлипкую стену конюшни.

А маркраф навис над ней, опершись ладонями о доски, глядя на кадета сверху вниз. Недил показалось, будто он вмиг гигантом стал, разом загородив её от всего мира: осталась лишь перегородка за спиной, да генерал – и больше совсем ничего.

– Никогда не думал, что отпрыски высоких страдают… Как бы это сказать? Сердоболием? – пророкотал сверху Редиш. – То есть, достаточно попросить и вы готовы последнюю рубаху снять? Или такой чести удостаиваются только избранные? – Леора молчала, да и захоти чего сказать, не сумела бы. Нет, что в такой ситуации можно делать, в голову пришло сразу, не то что тогда, в переулке. Но вот не палить маркграфу штаны, ни пинать его, да и вообще освобождаться никакого желания почему-то не возникло. А вот достойного ответа так и не нашлось. – Значит, не каждому на помощь рвётесь, – самостоятельно сделал вывод генерал. – И кто же попадает в этот круг избранных? Ну же, отвечайте!

– Те, кто мне… – послушно выпалила Недил, но, к счастью, всё-таки сумела язык удержать, – не безразличен.

– «Не безразличен» – слишком нечёткая формулировка. Ненависть тоже небезразличие. И жалость. И много чего ещё. Да перестаньте вы так смотреть!

– Как?

– Нагло, – сквозь зубы процедил Редиш. Леора поспешно отвела взгляд, который, как ей самой казалось, был вовсе не наглым, а по-кроличьи зашуганным. – Терпеть не могу, когда мне смотрят в глаза.

– Это атавизм, – выдала Недил, старательно косясь в сторону.

Непонятно с чего, только вспомнилось, как генерал обнимал старую леди и испуг вместе с робостью стекли водой, осталось лишь… Непонятно что осталось. Любопытство. И азарт. И странное, но острое желание его разозлить.

– А-та-визм, – почти по слогам повторил Редиш.

– Ну да, – кивнула Леора. – Для животных же прямой взгляд – это вызов.

– Надо понимать, вы мне вызов бросаете? – зло выдавил маркграф. Помолчал, наклонил голову – его щека оказалась совсем рядом со скулой Недил, она даже тепло почувствовала. – Что я буровлю? – пробормотал.