– Леора! Пс-с, Леора, ты спишь? – послышался из-за двери придушенный шепот, когда серенький свет, пробивающийся через щелястые ставни, окончательно погас.

– Нет, – в полголоса ответила Недил, улыбаясь непонятно чему. – Иди сюда.

Дверь тихонечко скрипнула и Алика, обряжённая в слишком длинную, не по росту рубаху, мышкой скользнула в комнату. Кадет приглашающе приподняла край одеяла, охнув, когда абсолютно ледяная ступня проехалась ей по ноге, обняла девчонку, согревая. Сестрёнка довольно, точно как щенок, сопела ей в подмышку.

– Слушай, совсем забыла! – шлёпнула себя по лбу Леора. Потянулась к сумке, брошенной тут же, рядом с кроватью, достала куклу. – На, тебе.

– Что это? Это подарок? – Алика уселась, натянув одеяло на голову, шалашиком, пытаясь на ощупь определить, что ей сестра сунула. – Ой, это кукла, да? Всамделишная? Вот прям настоящая? Мне?

– Всамделишная и тебе, – кивнула Недил, пытаясь справиться с подкатившей к горлу виной.

– Я никому-приникому её не покажу, – серьёзно поклялась девочка, – знаю, где спрятать.

– А почему её никому показывать нельзя?

– Так тётка осерчает, что ты!

Святой отец! «Прям», «осерчает», вот «радовая»! И это дочь властителя!

– Тогда не показывай. Ложись давай, спать пора.

– Ой, я не могу! Я обещалась! Леора, ты королеву видела? Ну хоть одним глазком? А других дам? Расскажи, ну расскажи, пожа-алуйста!

Алика, прижимая куклу к груди, молитвенно сложила руки и вроде бы даже глаза вытаращила.

– Кому это ты обещала и что?

– Так Рейле, она под дверью подслушивает, только сюда не пойдёт. А обещалась, что про королеву расскажешь, и какое у неё платье, и драгоценности, и, вообще, про всё. А, может, ты её не видала? – расстроилась сестрёнка.

– Не только видела, но и разговаривала, – успокоила Леора, снова укладывая девчонку. – И она не королева, а императрица, потому что у нас империя.

– А она красивая? И в короне?

– Ты слушать будешь?

– Молчу, молчу, – испуганно пробормотала Алика, натягивая одеяло выше носа.

– Тогда слушай…

За дверью кто-то явно переступил с ноги на ногу и вздохнул.

Левый всё побери, о чём она только думала? Ах, любовь не получилась! Ой, подвига не оценили! Подумаешь, ну хам маркграф, её всерьёз никто не воспринимает и цели в жизни нет. Какие, к чёрту, цели, когда сестёр на самом деле спасать надо! И никто, кроме неё, этого не сделает. Просто некому делать-то.

***

Алика сказала, что мальчишка, которого с запиской в деревню можно послать, по утрам на конюшне работает. Правда, для того, чтобы отыскать эту самую конюшню, Леоре попотеть пришлось, покружить между старых заброшенных сараев, сложенных из речного камня. Ну а когда нашла, никакого мальчишки там, конечно, не оказалось. Собственно, в конюшне вообще никого не было, даже лошадей. Только перегородки, пытающиеся сойти за денники, охапки сена, да прямые спицы солнечного света, упирающиеся в засыпанный трухой земляной пол.

Недил постояла, покачала ладонью калитку загона, раздумывая, как лучше поступить. Уже хотела было уйти, да заметила, что умудрилась сапог навозом испачкать, наклонилась, подобрав пук соломы.

– Позвольте мне, госпожа.

Леора выпрямилась так резко, что едва равновесие не потеряла, спасибо, мужчина, вдруг оказавшийся рядом, под локоть поддержал.

Впрочем, он скорее походил на сказочного гиганта, чем на человека – такому прямая дорога в императорские гренадёры. Конечно, незнакомец и стоял-то против света, но ещё и лицо его было так высоко, что оказалось в тени.

– У меня ловчее получится, – заявил бугая, чересчур проворно для такого громилы опускаясь на колено, и, отобрав у Недил солому, принялась неторопливо, тщательно вытирать сапог.

А Леора только таращилась на ходуном ходящие могучие лопатки.

– Ну вот и всё, – здоровяк отряхнул ладонь о ладонь, опёрся локтём о колено, поднял голову, с откровенной насмешкой глядя на кадета.

Что-то знакомое в нём определённо было, но Недил могла бы поклясться: никогда его не видела. Широкоскулый, как и большинство местных крестьян, рот великоват, а вот нос внезапно породистый, длинный, хрящеватый. Светлые, неровно обрезанные волосы падают на зеленоватые, странно приподнятые к вискам глаза.

– Флайп! – ахнула Леора, наконец, узнавая.

– Рад тебя видеть, кузина, – широко улыбнулся парень.

– Тише ты, – даже для себя неожиданно, хихикнула Недил, – услышит тётка, опять за розги схватится.

– Не, это она давно бросила, – ухмыльнулся Флайп. – Меня теперь если только дрекольём проймёшь.

– Это точно. Ну, вымахал!

Честно говоря, «братец» всегда был высоким, только вот Леора помнила его тощим – всё рёбра наперечёт. Впрочем, наглости ему и тогда было не занимать, за что тётушка Флайпа особенно не любила. Конечно, если не считать того пикантного факта, что он умудрился родиться бастардом, плодом страстной любви тёткиного супруга и пятнадцатилетней дочки мельника. Причём, на свет он появился за два дня до рождения законного наследника. Да ещё и почему-то пользовался у дяди особой любовью – его единственного из всех прижитых на стороне отпрысков взяли в господский дом.

С Леорой они познакомились после падения Краснодолья и перед её поступлением в корпус. Дружба у них вышла короткой, но крепкой, а местами даже горячей.

Недил поняла, что стремительно, а, главное, активно краснеет.

– Нравлюсь? – с широкой улыбкой деревенского сердцееда спросил «кузен».

– Не очень. На тебя смотреть – шея заболит, – нервно хмыкнула Леора.

– Ну тогда я так останусь, – кивнул Флайп, на самом деле подниматься не спеша.

Кадет обернулась, глянула на закрытые двери конюшни. Ситуация из забавной угрожала стать двусмысленной. Не дай Отец, ещё войдёт кто-нибудь.

– Поднимись, – почему-то прошептала Недил.

– Просишь?

– Приказываю, – попыталась свести к шутке Леора.

– Слушаюсь, госпожа.

Парень не торопясь выпрямился. Стало ещё хуже – слишком уж он был большой.

– А я ведь тебя на самом деле ждал. Знал, что вернёшься. Может раньше, может погодя, но приедешь. Ты ж слово держишь.

– Какое ещё слово?

– Не помнишь? Вот не поверю.

Недил помотала головой, мол, ничего не помню. На самом делеэтоей очень хотелось из головы выкинуть и никогда не вспоминать.

В тот день утром она забрала у трактирщика письмо с официальным допуском к экзаменам. И никому о нём так и не сказала, попросту струсила. Дело было не в том, что матери с тёткой испугалась, хотя и это, конечно. Вдруг стало до ужаса страшно ехать в корпус. О нём много болтали, врали, понятное дело, напропалую. Но, наверное, в слухах и доля правды имелась. Всё-таки там обучали щенков прихвостней самозванца, а какие нравы у сукоников, знали даже дети. И только Отец ведает, через что ей придётся пройти.

Страшно, очень страшно.

Вот от страха-то вечером и сбежала вместе с Флайпом на деревенский праздник. А там, одурев от яблочного вина, танцев и собственного ужаса, сама не поняла, как очутилась с кузеном на чьём-то сеновале.

Сначала она, всё ему выложив, нарыдалась до икоты. Потом они целовались. В принципе, в этом не было ничего нового, целоваться-то они пробовали и в лесу, и в старой голубятне и даже под храмовой стеной после службы. А потом…

Потом их отыскал старик, бывший дядюшкин денщик, крепко давший Флайпу по шее и не постеснявшийся угостить Леору широким сыромятным ремнём. До главного они добраться так и не успели, но стыд до сих пор накатывал: и за то, что с Флайпом, и за то, что на сеновале, а, главное, за то, что их застукали. И за то, что стыдно, хотя ничего не случилось, тоже было стыдно.

– Ну помнишь же, я ж вижу, – низким, каким-то рокочущим голосом, выговорил кузен, нежно беря её за руку. – Ты ведь тогда обещалась только моей быть и я… А это что ещё за дела? Помолвлена, что ль, или вовсе замуж выскочила?