– Я усердно училась… Имею высокую обучаемость…

– Так сказали твои учителя, – усмехнулся Дэйнзин, – они ошибались. Могу тебе сказать то, что удивит тебя больше всего, что ты сегодня слышала: истина в том, что ты вообще не знаешь китайского языка. Совсем.

– Но как же… Я же говорю по-китайски! – встрепенулась уязвленная Ника, – Хорошо говорю! У меня есть диплом пройденных курсов… Да я даже работаю переводчицей… Более того! Я хорошо читаю, свободно веду переписку с разными…

– Вдумайся! За полгода ты освоила не только речь, но и постигла тайны иероглифов, на изучение которых у самых усердных уходят многие годы. Все по порядку. Китайский язык – очень стар. Это древний язык. Он родился тогда, когда таких необычных людей, как ты, было много. В те времена некоторые люди могли вести беседу, находясь далеко друг от друга. Сейчас современные люди тоже могут проделывать такие фокусы, но только с помощью технических устройств – телефонов и компьютеров. А в те далекие времена такая… аппаратура не была нужна. Люди вообще многое могли делать. Исцелять, не касаясь больного. Поражать своих врагов, находясь за тысячи миль от цели. Говорить друг с другом, не открывая рта. Перемещаться из одного места в другое, за много миль – за мгновение… Еще долго можно было бы перечислять такие замечательные способности тех древних людей… Конечно же, таких людей было меньшинство. Остальные же, не наделенные такой властью чувствовали себя обделенными. Их сердца чернели от зависти. И тех, особенных, начали уничтожать, чтобы все остальные люди были равны. В разных странах происходило это по-разному. Тебе наверняка известны самые яркие примеры геноцида: охота на ведьм, Сталинские репрессии и Гитлеровские эксперименты Аненербе, якобы просто изучавшие все сверхъестественное… С какой целью? Доподлинно не известно. Были и другие. В результате, власть имущим удалось искоренить почти всех. Остались, конечно, некоторые шаманы в разных уголках земли. Но все они могли использовать свои особенности только в том случае, если они неким образом активировали или стимулировали свой разум различными психотропными препаратами и химического, и растительного происхождения – грибами, травами и прочими отнюдь не безопасными методами. Но, однако, я отвлекся. В древние времена люди хотели говорить на одном языке. А потом… Было множество попыток: ты помнишь историю Вавилона? – Ника завороженно кивнула, – Так вот, из одного языка произошло множество разных языков, которые можно сравнить с развитием дерева: из одного ствола которого произошли многочисленные сучья и ветви с их разнообразными формами, имеющими и свои особенности, и нечто общее. В какой‑то момент и были созданы такие письмена, которые мог бы понять любой человек, обладающий такими, как у тебя способностями чувственного восприятия. Китайские символы – иероглифы, сейчас уже упрощенные, но изначально, каждый иероглиф представлял собой символы чувственного восприятия, понятные каждому человеку на базовом уровне его сознания. На том уровне, на котором не важно на каком языке ты говоришь просто по тому, что не нужны слова. Посмотрел на символ – и все понятно. Это – человек. А это – солнце. Таким образом, ты, имея способность понимать на базовом уровне смогла легко постичь такую сложную для остальных людей науку. И язык… Имея понимание на базовом же уровне и настроившись на эту волну, ты могла отвечать на том же языке, что человек, говоривший с тобой по‑китайски. В общем и целом, с тем же успехом ты можешь говорить на любом языке мира.

Нависла тишина. Ника пыталась переварить услышанное. Ей хотелось спорить:

– Но не всегда же я говорила на китайском! Это же началось не с моего рождения!

– Все верно. Не с рождения. И я здесь именно для того, чтобы помочь тебе вспомнить как все началось. Чтобы помочь осознать тебе твою сущность. И чтобы ты могла сделать свой выбор, зная Истину…

У Ники кружилась голова. То ли в помещении было душно, то ли информации было слишком много…

– Как ты чувствуешь себя? – заботливо спросил Дэйнзин.

– Да что‑то…

– Ты выпила чаю, который подал тебе Пасан. Не бойся. Этот чай поможет тебе вспомнить то, с чего ты сделала свой первый ход в этой непростой шахматной партии.

Мальчик помог Нике встать с пуфа и помог ей улечься на кушетку возле окна.

– Доверяй этому мальчику, как мне. Он поможет пройти тебе этот путь еще раз. И ты все вспомнишь.

Лицо мальчика было серьезным. По‑детски еще припухлые веки раскосых глаз почти скрывали белок, оставляя узенькую щель. Мальчик взял ее за обе руки особым образом: правую руку он обхватил ладонью снизу, а левую – сверху. Лицо его приблизилось, и Ника заглянула в черноту его зрачков. И вот во всем мире остались только его глаза и темнота вокруг. А потом – только темнота. И его глаза.

Удивительного они были цвета. От настроения. Они были серыми и тусклыми, когда он был раздражен и сияли бирюзой в редкие моменты радости.

В их небольшой бухгалтерии Ника была самой молодой девушкой среди серьезных пожилых теток. Уже оправившись после развода, ее сердце ждало новой весны.

Он был хорош собой. Оказывал ей немалые знаки внимания, приходя всякий раз на помощь, как-только это было нужно, он, однако держал ее на расстоянии всякий раз, как-только она пыталась приблизиться к нему. А ведь он ей нравился. Очень! И наступил какой‑то такой момент, что Ника сама не заметила, как заболела им. Она жила им, вспоминая сказанные им слова еще несколько дней после встречи. Радовалась, когда он приходил к ним в бухгалтерию и считала день, который прошел без него – попусту прожитым днем.

Ника была на хорошем счету, беззаветно отдавая всю себя работе. И ему. Правда, не так, как представлялось ей в мечтах. Она не боялась его разочаровать, хотя понимала в душе, что он хоть и был избалован женским вниманием и собственным достатком, имея весьма высокие требования, сам толком не знал, чего хочет.

И вот… В какой‑то свежий летний день так получилось, что-то, о чем она в тайне мечтала сбылось. И страстные поцелуи… И его руки… И губы… Все как во сне… Так же реально… Так же сильно… Ее тело горело, и она была совершенно счастлива.

«… Ну да, совершу я допустим сейчас подвиг… А вот потом попробуй отДалайся… Обидится же… Уволится еще в истерике… Всем расскажет на работе завтра же… Ну не трахать же ее теперь только из‑за того, что она хорошо умеет сводить баланс… Вот всегда знал, что это плохая идея заводить интрижки на работе… А она тоже хороша… Посмотрела бы на себя в зеркало – не спортивная ни разу… растяжки на животе после родов… И грудь… В одежде все это выглядит куда привлекательнее… А сними шелуху… И главное, не понимает, дура она – и где я… А потом что? Сплошные трагедии на ночь глядя… Не уснет же счастливая с мыслями, что был самый счастливый момент в ее жизни, а завтра будет новый день и новая жизнь. А этот маленький случай останется просто секретом и самым для нее приятным воспоминанием…»

Ника оторопело глядела в глаза того, кому была только что готова отдаться… Да что там – жизнь свою готова была бы отдать ему…

Она ушла. Накинув неловко платье и собрав в охапку слетевшее от страсти белье…

На следующий день она не пришла на работу, сказавшись больной. Она не ела и не пила весь следующий день. Потом сорвалась в парикмахерскую, и почти плачущий парикмахер срезал напрочь ее пышную гриву, оставляя короткий ежик «под мальчика». Она будто отрезала не волосы, а годы – все те годы, которые она жила неправильно. Она мыслила не теми рамками. Держала неверный курс. И верила не в то, что нужно.

Работать с ним в одной и той фирме она больше не могла. Уволилась даже без отработки. Он отпустил ее, казалось с облегчением. И больше с тех пор она его не видела. Полгода в депрессии она сбросила половину былого веса, опять отращивала волосы, зализывла раны… Замкнулась в себе… И выучила китайский. А дальше как-то закрутилось…

Ника смотрела в потолок гостиничного номера. За окном смеркалось.

– Я все вспомнила, – потрескавшимися губами сказала она Дэйнзину.