Да не так-то легко было поймать крошку-лепешку! Жена ткача в нее клубком бросила, ткач старался загнать ее в угол и ударить челноком. Но не вышло их дело — лепешка увертывалась, вертелась, металась туда-сюда как одержимая и наконец выскочила за дверь и покатилась вниз с холма. А жена ткача поглядела ей вслед и говорит:

— Ну, ни дать ни взять шалая корова или овца, когда ей тавро поставят…

И вот крошка-лепешка подкатилась к другому дому. Тут хозяйка масло сбивала. Маслобойка у нее уже была полна до краев, но на донышке кувшина сливки еще оставались. Хозяйка увидела крошку-лепешку и говорит:

— Катись-ка сюда, лепешечка! Вовремя прикатила! Я как раз проголодалась! Сейчас лепешкой со сливками закушу.

Крошка-лепешка вмиг закатилась за маслобойку. Хозяйка кинулась за ней, но впопыхах чуть маслобойку не опрокинула. Пока ее подхватила да пока на место поставила, крошки-лепешки и след простыл. Выкатилась за дверь и скатилась с холма к мельнице.

Мельник тогда просеивал муку в дежу, а как завидел крошку-лепешку, выпрямился.

— Видать, у людей еды хватает, — говорит. — Ишь лепешки-то ихние без призора шляются… Эх, хороши лепешки с сыром! Катись-ка сюда, лепешечка, переночуй у меня!

Но крошке-лепешке вовсе не хотелось попасть к мельнику в зубы. Она повернулась и выкатилась из мельницы. А мельник за ней и гнаться не стал — у него и без того хлопот полон рот был.

И вот крошка-лепешка покатилась прочь. Катилась-катилась и наконец подкатилась к кузнице. Заглянула в дверь, поглядеть, что в кузнице творится.

Кузнец у наковальни стоял, ковал гвозди для подков. Но хоть и был он занят делом, а крошку-лепешку заметил.

— Люблю пропустить стаканчик эля, — говорит, — да румяной лепешечкой закусить. Ну-ка, катись сюда! Добро пожаловать!

Как услышала крошка-лепешка про эль, тотчас повернулась и быстро-быстро выкатилась из кузницы. Кузнец в досаде схватил свой молот и — за ней. А как понял, что лепешки ему не догнать, бросил в нее своим тяжеленным молотом, но не попал.

Потом крошка-лепешка подкатилась к одной ферме. Тут за усадьбой были сложены большие кучи торфа. Лепешка вкатилась в дом и покатилась к очагу. В этом доме хозяин разостлал лен по всему полу и молотил его железным прутом. А хозяйка чесала тот лен, что уже был обмолочен. Фермер увидел лепешку и прямо диву дался.

— Эй, Дженет, гляди! — кричит жене. — К нам лепешка прикатилась. Должно быть, превкусная! Половину съем я.

— А другую половину я, — говорит хозяйка. — Прихлопни ее своим прутом, Сэнди, да поживей. А не то она за дверь выскочит!

Но не тут-то было! Крошка-лепешка перекувыркнулась и закатилась за сундук. Тут Дженет рассердилась на мужа.

— Эх ты, недотепа! — кричит. — Такого пустяка и то сделать не сумел!

Бросила в лепешку своей чесалкой, но тоже не попала. Крошка-лепешка опять перекувыркнулась и выкатилась из дому.

Теперь она покатилась по берегу ручья и наконец подкатилась к небольшому домику, что стоял на вересковой пустоши. Тут хозяйка варила в котле овсянку на ужин, а муж ее у очага сидел и вил соломенные жгуты — корову привязывать. Завидела хозяйка лепешку и крикнула мужу:

— Ох, Джок! Сюда, сюда! Ты все просил испечь тебе лепешку на ужин! Так скорей помоги ее поймать!

— Сейчас, сейчас! — говорит Джок. Вскочил с места и подбежал к жене. — Да где же она? Не вижу!

— Вон там, хозяин, там, под тем стулом! Ты забегай с той стороны, а я с этой!

Джок побежал в темный угол, да второпях споткнулся о стул и грохнулся на пол, а крошка-лепешка перепрыгнула через него и, ухмыльнувшись, скрылась за дверью.

Тут она сначала покатилась по пустоши, поросшей дроком, потом — вверх по холму. И когда перевалила через него, подкатилась к хижине пастуха, что стояла на другом склоне холма.

Пастух и все его домочадцы сидели за столом — овсяную кашу ели. А хозяйка выскребала ложкой донышко чугунка. Завидела она лепешку и даже ложки до рта не донесла.

— Спаси нас и сохрани! — кричит. — Глядите! Крошка-лепешка прикатила, у нашего огонька погреться хочет.

А муж ей на это кричит:

— Захлопни дверь и лови ее! Сейчас мы ее поймаем! Овсянку лепешкой закусим!

Но крошка-лепешка не стала дожидаться, пока дверь захлопнут. Повернулась и — наутек, а пастух и его жена и детишки погнались за ней с ложками в руках. Вскоре пастух понял, что не догнать ему лепешки. Бросил в нее своей шапкой и чуть не попал. Но крошка-лепешка опять увернулась и немного погодя подкатилась к другому дому, где люди уже спать ложились.

Хозяин раздевался, а хозяйка заботливо выметала золу из очага.

— Это что? Лепешка? — вскричал хозяин. — Чего лучше! За ужином-то я не наелся досыта — миска с похлебкой не больно велика была.

А жена ему на это:

— Так лови лепешку! И я бы кусочек съела. Скорей! Скорей! Брось на нее куртку, а не то укатится!

Хозяин бросил свою куртку на крошку-лепешку и чуть ее не раздавил. Она уже едва дышала, бедняжка, вся потом обливалась, но все-таки ухитрилась выпутаться из куртки и выкатилась за дверь.

И опять она покатилась прочь, а хозяин со всех ног погнался за ней — даже куртки надеть не успел. Уже темнело, а он все гнался да гнался за крошкой-лепешкой и по полям, и между стогами, и по порослям дрока, но вдруг потерял ее из виду. Без куртки ему холодно стало, и он скоро вернулся домой.

А бедная крошка-лепешка подумала — не спрятаться ли ей под дроковым кустиком да не пролежать ли там до утра? Но уже совсем стемнело, и она не разглядела лисьей норы, что была рядом. И вот крошка-лепешка скатилась прямехонько в лисью нору. А лиса ей очень обрадовалась — она уже два дня ничего не ела.

— Добро пожаловать! — крикнула лиса и схватила лепешку зубами.

Ну, тут бедненькой крошке-лепешке и конец пришел.

Вот как оно бывает в жизни: люди думали, что крошка-лепешка сейчас попадет им в руки. А досталась она лисе.

Давным-давно в местечке недалеко от Тавистока жили в услужении две бедные девушки. Одну звали Бет, другую Молли.

А надобно заметить, что не было в ту пору в Девоншире ни одного дома, в котором не водились бы домовики, гномы или какая-нибудь другая мелочь. Одни походили на хилтонского домовика, другие вовсе ни на кого не походили.

Бет и Молли были милые, славные девушки и очень любили танцевать. И вот что люди заметили: их подружки, бывало, плачут: у одной высокого гребня нет, у другой — новых атласных лент, у той — разноцветных кружев. Только Бет с Молли не горюют: что хотят, то и купят у коробейника — видно, водились у них денежки. Сколько ни пытались выведать, где они их берут, все напрасно. Умные девушки знали: откроешь роток — порхнет счастье за порог. Вот они никому ничего и не говорили.

А дело было простое: вечером, когда все в доме стихнет, ставили девушки в закуток у печки ведро с чистой водой. Ну, конечно, утром ведро пустое, а на дне блестит серебряная монетка.

Вот однажды танцевали Бет с Молли чуть не до петухов, прибежали домой, легли спать, а про ведро с водой забыли. Только стали засыпать, вдруг Бет села на кровати в испуге. Слышит, внизу как будто сотни маленьких кулачков в дверь колотят. Прислушалась — пищат хором тоненькие голоса:

— Вода заперта! Вода заперта!

— Слышишь, Молли, — шепчет Бет, толкая подружку. — Это домовики. Воду-то мы забыли налить.

Натянула Молли одеяло на уши и говорит: пусть хоть все домовики Девоншира умрут от жажды, ни за что она не вылезет из своей теплой, мягкой постельки.

Слушала Бет, слушала, как стучали домовики, не выдержала и встала. Темень такая, хоть глаз выколи; спустилась на кухню, ничего не видать, слышит только, тоненькие голоса пищат и по углам тихое шуршанье. Нащупала она ведро, налила воды. По углам громче зашуршало, и голоса стали разборчивей. Спорят домовики, как бы наказать Молли за жестокосердие, надо же такое брякнуть: пусть все домовики Девоншира умрут от жажды; поленилась встать из теплой, мягкой постельки, лежебока.