— Знаешь, Билли, завтра мне стукнет ровно тысяча лет!

— Да что вы? Ну, дай Бог вам доброго здоровья, — говорит Билли.

— Никогда не повторяй этих слов, Билли! — испугался старичок. — Иначе я пропал, и все по твоей милости. — И он продолжал: — Послушай, Билли, раз уж завтра исполняется тысяча лет, как я живу на этом свете, я думаю, мне пришла самая пора жениться, а?

— Я тоже так думаю, — согласился Билли. — Вне всяких сомнений даже, если только Вы и в самом деле намерены жениться.

— За этим я и притащился сюда в Карригоганиель, — сказал старичок. — Сегодня вечером в этом самом доме молодой Дарби Райли собирается жениться на Бриджет Руни. Она высокая и миленькая, к тому же из хорошей семьи, и я решил поэтому сам на ней жениться и забрать ее с собой.

— А что скажет на это Дарби Райли? — спросил Билли.

— Молчи! — сказал человечек и очень строго поглядел на него. — Я привел тебя сюда не для того, чтобы ты задавал мне вопросы.

И без дальнейших объяснений он забормотал те самые чудные словечки, с помощью которых пролезал в замочную скважину легко, будто воздух. А Билли считал себя чудо каким умным, что ухитрялся повторять их следом за ним.

Они оба проникли в дом, и, чтобы получше разглядеть гостей, человечек вспорхнул, словно воробей какой-нибудь, на толстую балку, которая проходила через весь потолок над головами пирующих. Билли последовал его примеру и уселся на другую балку к нему лицом. Но, так как он не очень-то привык сидеть в подобных местах, ноги его неуклюже болтались в воздухе, и было совершенно ясно, что в этом деле он не ухитрился точно следовать примеру маленького человечка, — тот сидел, согнувшись в три погибели. Будь он портным хоть всю свою жизнь, ему бы не устроиться удобней, чем вот так, подогнувши под себя ноги.

Так они и сидели там, господин и слуга, и глядели вниз на пирующих. А под ними расселись священник с волынщиком, отец Дарби Райли с двумя братьями Дарби и сыном его дяди. Сидели там и отец с матерью Бриджет Руни. Эта парочка очень гордилась в тот вечер своей дочкой. Что ж, у стариков было на это полное право! Потом четыре сестры невесты в новеньких с иголочки лентах на шляпках и ее три братца — такие умытые и умненькие на вид, ну прямо три мальчика из Манстера. Еще дяди, и тетки, и кумушки, и всякие там двоюродные — в общем, хватало, дом был набит битком. А стол просто ломился от еды и питья. Даже если б вдвое больше набралось народу, и то хватило бы каждому.

И вот в тот самый момент, когда миссис Руни с благоговением приступила к первому куску поросячьей головы с белой капустой, невеста вдруг возьми да чихни. Все сидевшие за столом вздрогнули, но ни один не сказал: «Дай Бог тебе доброго здоровья!» Каждый подумал, что это сделает священник, как и следовало бы ему по долгу службы. Никому не хотелось разевать рот, чтобы вымолвить хоть словечко, потому что, к несчастью, все рты были заняты поросячьей головой и зеленью. И через минуту уже за свадебным столом продолжались шутки и веселье. Обошлось без святого благословения.

Однако Билли и его господин с высоты своего положения не остались безучастными наблюдателями к этому происшествию.

— Ха! — воскликнул маленький человечек и от радости задрыгал одной ногой, которую вытащил из-под себя.

Глазки его так и забегали, так и загорелись странным огоньком, а брови поднялись и изогнулись наподобие готического свода.

— Ха! — сказал он, злорадно поглядывая то вниз на невесту, то вверх на Билли. — Наполовину она уже моя! Пусть только еще два разочка чихнет, не погляжу ни на священника, ни на псалтырь, ни на Дарби Райли — моя, и все тут!

Красотка Бриджет опять чихнула, но так тихо и при этом так покраснела, что, кроме маленького человечка, почти никто этого не заметил или сделал вид, что не заметил. И уж никто и не подумал сказать ей: «Дай Бог тебе доброго здоровья!»

А Билли все это время не сводил с бедной девушки глаз, и на лице его была написана глубокая печаль. Он все думал: как это ужасно, что такая симпатичная молоденькая девятнадцатилетняя девушка, с огромными голубыми глазами, нежной кожей и с ямочками на щеках, пышущая здоровьем и весельем, должна выйти замуж за маленького уродца, которому стукнуло без одного дня тысячу лет!

Как раз в эту решающую минуту невеста чихнула в третий раз, и Билли, что было мочи, выкрикнул:

— Дай Бог тебе доброго здоровья!

Почему вырвался у него этот возглас — то ли потому, что он пожалел невесту, то ли просто в силу привычки, — он и сам не мог толком объяснить. И только он произнес это, маленький человечек вспыхнул от ярости и разочарования, спрыгнул с балки, на которой сидел, и, выкрикнув пронзительно, словно испорченная волынка: «Я тебя увольняю, Билли Мак Дэниел, а в награду получай!» — дал бедному Билли такого здоровенного пинка в зад, что злополучный слуга растянулся лицом вниз, руки в стороны на самой середине праздничного стола.

Уж если Билли удивился, то можете себе представить, каково было изумление пирующих, когда его так вот бесцеремонно сбросили прямо на них. Но он рассказал им свою историю, и отец Куни отложил в сторону нож и вилку и тут же, не сходя с места и не теряя времени, обвенчал молодых.

А Билли Мак Дэниел отплясывал ринку на их свадьбе, да и выпил немало, что, на его взгляд, было получше танцев.

Жила-была в старые времена одна женщина. Состряпала она как-то пять пирогов, сунула их в печку и передержала: вынула пироги, а у них корочка такая жесткая — не откусишь.

— Мэри, — сказала она дочери, — поставь пироги на печку и накрой полотенцем. Они и отойдут.

Она хотела сказать, что корочка у них станет мягче.

А дочка спрашивает:

— Отойдут, а потом что?

— Эти отойдут, другие придут. И будем есть, — пошутила мать.

Поставила дочка пироги на печку, а сама думает: «Возьму я эти пироги и съем, раз другие придут». И съела все пять пирогов.

Вечером мать говорит дочери:

— Пойди принеси один пирог. Они уж, наверное, отошли. Сейчас ужинать будем.

Пошла дочка, посмотрела на печку, а пирогов нет — пустые тарелки. Вернулась и говорит матери:

— Отошли-то они отошли, да другие не пришли.

— Как не пришли?

— Да так, еще не вернулись.

— Не говори глупостей. Неси скорее пирог, очень есть хочется.

— Чего нести-то? Говорят тебе, нет их.

— А куда же они делись?

— Как куда? Ты ведь сказала, эти отойдут, другие придут, вот я все пироги и съела. А они почему-то не пришли.

Рассердилась женщина, взяла свою прялку, села на порог у двери и стала прясть. Прядет и поет:

Едет мимо король; слышит — женщина поет, а слов разобрать не может. Остановился и спрашивает:

— Что это ты поешь?

А женщине стыдно перед королем такие слова о дочери говорить, вот она и спела ему:

— О Боже! — воскликнул король. — Никогда в жизни не слыхал ничего подобного. Послушай, — обратился он к женщине, — мне приспело время жениться. И я, пожалуй, возьму в жены твою дочь. Но с условием. Одиннадцать месяцев будет она гулять, веселиться, развлекаться, наряжаться, сладко есть и мягко спать, а в двенадцатый месяц каждый день пять кип льняной кудели прясть. А будет лениться, велю ее казнить.

Согласилась женщина отдать дочку за короля, очень ей это лестно показалось. А что до пяти кип льна, нечего прежде времени голову ломать. Что-нибудь за год придумается, а вернее всего, король о своем условии и сам забудет.