На самом же деле это и была галера разбойника. Тот борт, который был виден с суши, Макиэйн перекрасил, и стал он белым, как пена прибоя, а борт, окрашенный к морю, по-прежнему оставался черным. Так Макиэйн и ускользнул с добычей.

Много раз повторял Макиэйн эту хитрость, плавая на чернобелой галере, и его коварство вошло в поговорку. И теперь нередко можно услышать, как люди говорят:

Так случилось, что когда поэт Маклонин, живший в девятом веке, путешествовал по Голвею, он повстречался с пахарем из Дал Каса, что в Клэре. Тот возвращался в свои родные места, получивши в награду за двенадцатимесячный труд в Голвее корову да плащ.

Когда этот бедняк из Дал Каса узнал, что перед ним сам знаменитый Маклонин, он попросил его сложить поэму.

И Маклонин подивил своего слушателя поэмой в честь далкасовцев, за что тут же получил от довольного крестьянина все его двенадцатимесячное вознаграждение.

Но крестьянину воздали сторицей его столь же гордые и патриотичные далкасовцы, — за верность землякам и щедрость к поэту. Когда они узнали о его поступке, они встретили его с почестями и одарили десятью коровами за каждую четвертушку его собственной коровы.

В старину говорили:

Кто хотел раздробления Ирландии, думал только о себе.

От Бен-Круахана и до самого моря едва ли нашелся бы человек, который не знал Калема, прозванного Левшой. Это был невзрачный человечек с козлиной бородкой и без единого волоска на голове. Прозвали его так потому, что он и вправду был левшой, но соседи давали ему и другие прозвища, потому что был он лентяй, хоть и хвастался вечно, какой-де он сильный да умный, да какая это удача быть левшой. Если он не мог придумать, как облегчить себе работу, то и вовсе ее не делал.

Однажды у него от башмака отскочил каблук. Некому было приколотить ему каблук, и Калему пришлось взяться за дело самому. И так он был зол, что чаще ударял молотком себе по пальцам, чем по гвоздям. Да к тому же и погода была отличная, и куда приятнее ему было бы растянуться на траве и бездельничать.

Только он хотел швырнуть башмак с молотком в дальний угол кухни, как раздался стук в дверь. Не успел Калем подняться и отворить, как кто-то за дверью начал тихонько играть на скрипке. Он выглянул в окно и увидел крохотного человечка, еще меньше его самого, который играл на коричневой скрипке. Когда Калем открыл дверь, маленький человечек протянул шапку.

— Да будет благословен твой дом, Калем Левша! Не найдется ли у тебя медяк для скрипача?

— Уходи прочь, попрошайка! — крикнул Калем. — Я бедняк, у меня у самого нет ничего.

— Ах, какая жалость! Когда я увидел твой славный домик, Калем Левша, я сказал своей скрипке: «Человек, который живет здесь, знает толк в музыке, и ты будешь стараться изо всех сил, чтобы понравиться ему». А моя скрипка и вправду никогда так не старалась.

— Что за вздор ты городишь! Послушать тебя, так можно подумать, что это не ты, а твоя скрипка играла!

— Тс-с! — прошептал скрипач. — Не обижай мою скрипку, а то феи, что положили ее у моего порога, заколдуют нас!

— Не мели чепуху! Много скрипок я видел на своем веку, но такой невзрачной — никогда. Волшебная скрипка, как бы не так!

— Ну хорошо же, Калем Левша. Возьми ее и попробуй сам.

Никогда раньше Калем не пробовал играть на скрипке. А тут провел смычком по струнам и даже рот раскрыл от удивления: скрипка и вправду сама заиграла, да так хорошо, так весело. Он никогда еще не слышал такой музыки. Пальцы его левой руки бойко плясали по струнам, словно кулик на болоте, и раздавались звуки стретспея[5] Дональда Горма, волынщика самого вождя Макюзна.

— Ого! — воскликнул Калем. — Ты только послушай! А я и не знал, что умею играть на скрипке. Волшебная скрипка, как бы не так! Только дурак может поверить твоим россказням, а Калем Левша не дурак. И вовсе это не скрипка играет, а моя проворная левая рука. Вот, послушай!

Калем снова заиграл, и на этот раз музыка была такая нежная и такая грустная, что, когда он кончил, слезы рекой лились по его бороде.

— Ну что ж, скрипка хорошая, и она мне подходит. Я, пожалуй, дам тебе серебряный шестипенсовик за нее, — сказал Калем, доставая из кармана монету.

Скрипач посмотрел на монету, потом на Калема, загадочно улыбнулся и сказал:

— Я возьму твою монету. Но должен кое-что сказать тебе об этой скрипке. Постарайся не хвастаться и не гордиться своей славной левой рукой: эта скрипка ревнивая, и горе тебе, если ты забудешь об этом.

Но Калем Левша уже захлопнул дверь перед носом незнакомца.

В тот же день он надел свою лучшую шапочку, взял скрипку под мышку и пустился в путь. Скоро пришел он в деревню.

— Куда путь держишь, Калем Левша? — спросили его.

— Я иду играть на моей скрипке для Макюзна-вождя, — ответил Калем, — а когда он услышит мою игру, я стану получать от него серебро и играть для него. Я, а не Дональд Горм.

— Не может быть! А мы и не знали, что ты скрипач. Сыграй-ка, а мы послушаем.

Калем заиграл, и все столпились вокруг него, удивленные и восхищенные.

— Никогда еще мы не слыхали такой игры, — говорили все, когда он кончил.

— Ну, это совсем нетрудно, если у тебя есть дар, — начал хвастать Калем. — Все мое умение в моей славной левой руке. Вот посмотрите, как это у меня просто получается, — сказал он, снова поднимая скрипку. Но только он хотел заиграть, как вдруг лопнула струна и сильно хлестнула его по лицу.

— Ой-ой-ой! — завопил Калем и запрыгал от боли. — Мой нос разрезан на две половинки!

— Ха-ха-ха! Ну и здорово же ты играешь, Калем! И все это твоя славная левая рука! — смеялись крестьяне.

Калем поспешил уйти, он очень разозлился и испугался. Хотел было связать лопнувшую струну, но узелок никак не держался. Впрочем, когда он провел смычком по оставшимся струнам, ему показалось, что скрипка играет все так же хорошо, и он быстро зашагал к замку Макюзна.

Калем смело подошел к воротам замка и трижды постучал.

— Кто там? — спросили его.

— Калем Левша, скрипач Макюзна.

— Скрипач Макюзна? Нет такого, — сказал привратник и вышел взглянуть, кто это пожаловал в замок.

— Ну, так скоро будет, потому что я самый великий скрипач во всей Шотландии. Когда вождь услышит меня, то не Дональд Горм, а я буду играть у него за столом и во время пиров. И слава о моей проворной левой руке прокатится от моря до моря.

Не успел Калем проговорить эти хвастливые слова, как лопнула вторая струна. На этот раз она хлестнула привратника.

— О горе мне, я ослеп! — завопил он. — Незнакомец ослепил меня!

На его крик, обнажив мечи, сбежались воины Макюзна. Последним прибежал Дональд Горм. Когда он услыхал хвастливые речи Калема Левши, он сказал:

— Сыграй нам, незнакомец. Посмотрим, достойна ли твоя музыка слуха нашего вождя.

На этот раз музыка Калема была совсем не такой приятной, и он поспешил оправдаться:

— Дай мне еще сыграть тебе, Дональд Гор, и я покажу, как может играть моя славная левая рука. — И тут лопнула третья струна!

Дональд Горм схватился рукой за подбородок и закричал:

— В подземелье его!

И глупого Калема потащили по узкой лестнице и бросили в темницу вместе со скрипкой.

— Теперь, мой славный скрипач, посмотрим, что сделает твоя проворная левая рука!

Целых три дня Калем Левша пробыл в темнице. И наконец понял, каким глупцом он был. Что ему говорил скрипач? «Постарайся не хвастаться и не гордиться своей славной левой рукой: эта скрипка ревнивая». А теперь из-за своего хвастовства он попал в такую беду!