Однако указанные выше исследования за редким исключением практически совершенно не учитываются в работах по военной и политической истории борьбы Руси с ордынским игом. Правильному освещению проблемы мешает подчас и тенденциозность подхода.

Вторая половина XIV в. — новая ступень в истории монголо-татарских государств, образовавшихся в результате распада империи чингизидов. В целом ряде регионов (Китай, Иран, Малая Азия и др.) власть вообще уходит из рук чингизидов, и не только фактически, но и юридически. Однако это не значит, что культурные традиции (а военное дело является их частью) предыдущего, более чем столетнего, периода, были забыты. Напротив, культура, выработанная в системе монголо-татарских государств, объединившей и впитавшей достижения огромного числа разных народов — эта «имперская» культура на новом этапе определила развитие локальных культур, хотя и самостоятельных, но развивавшихся на базе и зачастую в рамках единой традиции.

Материалы, используемые в данной работе, происходят из разных частей бывшей империи чингизидов. К сожалению, не для всех регионов эти данные достаточно полны, но в данном предварительном обобщении, где разные категории источников дополняют друг друга, мы попробуем выделить основные общие элементы защитного вооружения, а также, по возможности, их локальные особенности. Представляется правомерным распространить на определенную территорию, где пока не обнаружено соответствующих материалов, сходные данные о видах вооружения, происходящие из даже весьма отдаленных друг от друга регионов, примыкавших к этой территории.

Использованные источники можно отнести к нескольким видам:

1. археологические — находки подлинных предметов в Центральной Азии, Южной Сибири и в Прикубанье;

2. письменные — персидские тексты начала XV в., текст «Задонщины», восходящей к этому же времени;

3. изобразительные — персидские миниатюры из Фарса, Ирака и особенно Азербайджана — из Тебриза;

4. музейные — из старых хранилищ оружия.

Все они прекрасно соответствуют друг другу, совпадая подчас до самых мелких деталей. В качестве аналогий, помогающих лучше уяснить как вопрос о самом монголо-татарском доспехе второй половины XIV — начала XV в., так и вопрос о его роли в развитии защитного вооружения Евразии, нами привлечены материалы из стран, так или иначе соприкасавшихся с монголо-татарами — от Китая до Руси и Западной Европы.

Панцири. Историки побед Тимура Низам ад-Дин Шами в «Зафарнаме» 1401–1404 гг. и Шараф ад-Дин Иезди в «Зафар-наме» 1424/25 г. описывают войска Тохтамыша и специально отмечают отряды конников, одетых в латы, причем в количестве 15 и 30 кошунов[1056] (подразделений, насчитывающих менее 10 тыс. человек, поскольку отряд в 10 тыс. человек назывался туменом, и более отряда в 1000 человек, называвшегося минганом). В «Задонщине» упомянуты «боданы бесерменские»[1057], т. е. кольчуги из плоских, рубленных из стального листа, колец. Надо сказать, что кольчуга не была частью исконного монголо-татарского доспеха и не находила сколько-нибудь широкого применения в Центральной Азии, видимо, до XIV–XV вв. Но она была основным видом панциря в западных областях будущей империи чингизидов до прихода завоевателей. Находки кольчуг довольно многочисленны на территории Золотой Орды, особенно много их в Прикубанье, в погребениях XIV в. Сама по себе в качестве самостоятельной части доспеха кольчуга редко встречается на миниатюрах (табл. I, 1, 2), но очень часто изображается в качестве второго, неосновного панциря, поддеваемого под панцирь другого типа. Несомненно, завоеватели, познакомившись с кольчугой, оценили ее высокие защитные свойства, удобство и включили ее в свой арсенал, тем более что в Иране, Причерноморье, Средней Азии, на Кавказе и Руси существовали давние традиции изготовления этого доспеха. Судя по миниатюрам, кольчуги были и длинными распашными, и короткими нераспашными. Подол и рукава нередко отделывались рядами латунных или золоченых колец. Подол коротких кольчуг мог выплетаться фестончатым, причем традиция эта сохранилась в Иране и Индостане до XIX в. Большая длина кольчуг на миниатюрах подтверждается археологическим материалом: кольчуга из погребения ХIII–XIV вв. близ Цозаровки достигает в длину 115 см при росте погребенного около 158 см[1058].

Наиболее высокими защитными свойствами, а также легкостью и удобством обладал панцирь, в котором в кольчужное плетение включались металлические, стальные пластинки. Разновидности его, называемые «бахтерец», «бехтерец» (от перс, «бехтер») и «юшман» (от перс, «джавшан») ценились крайне высоко и были широко распространены на мусульманском Востоке и в России в XVI–XVII вв. Зарубежные оружиеведы фиксируют его появление в мамлюкско-черкесском государстве в XV в.[1059] А. Ф. Медведев и А. Н. Кирпичников намекают на более раннее (чем XIII–XIV вв.) появление этого панциря на Руси, основываясь только на том, что на некоторых пластинах из Новгорода этого времени имеются отверстия вдоль всех сторон[1060]. Но не говоря о том, что отдельные пластины с отверстиями по периметру, единичные из которых были прямоугольной формы, нашивались, скорее всего, просто на мягкую основу, подавляющее же большинство их, сложной формы, явно относится к набору фигурной пластинчатой оторочки рукавной проймы и целиком пришивалось к кожаным или матерчатым фестонам. Наиболее раннее изображение кольчужно-пластинчатого панциря можно встретить на тебризской миниатюре 1370–1380 гг.[1061] и на багдадской миниатюре конца XIV в. (табл. I, 3; табл. VII, 4, 5). Огромный интерес для нашей темы представляют остатки доспеха, найденные Н. Веселовским в 1903 г. в кургане у станицы Усть-Лабинская Кубанской области[1062] (табл. I, 4). От него сохранились проржавевшие обломки пластин, а иногда и целые блоки из нескольких обломков или целых пластин прямоугольной формы размером 7×4 см, соединенных кольцами кольчуги (последние сохранились и в отверстиях, и на поверхности в виде отдельных обломков). По стремени, найденному в этом погребении, имеющему восточноевропейские аналоги в XII–XIII вв., а центральноазиатские. — в XIII–XV вв.[1063], доспех можно датировать не позднее второй половины XIV — начала XV в. Таким образом, Усть-Лабинская находка представляет самый старый образец из известных кольчато-пластинчатых панцирей. Совершенно не обязательно, чтобы он был изготовлен на месте, в При-кубанье, на территории Золотой Орды, — возможно, он был привезен с Ближнего Востока. Показательно, однако, что именно в Золотой Орде фиксируется одно из самых ранних бытований новинки поистине мирового значения, которой впоследствии суждено было изменить весь облик доспеха центральной и восточной частей Евразии.

Несомненно, популярным оставался ламеллярный панцирь, выполненный из узких металлических или кожаных пластинок, связанных между собой ремешками (табл. II, 2). Применялся также ламинарный панцирь из полос железа или твердой толстой кожи (табл. II, 3). Оба типа набора часто комбинировались в одном панцире (табл. I, 1). Все панцири из твердых материалов, из деталей, связанных непосредственно между собой, назывались у монголов «хуяг» (не исключено, что это название носила у монголов и кольчуга). В «Сокровенном сказании» ламеллярный и ламинарный панцири названы «худесуту хуяг» — пронизанный, прошитый (ремнями) панцирь[1064]. Подробнейшее описание хуяга, полностью совпадающее с изображениями на тебризских и ширазских миниатюрах первой половины XIV в.[1065], оставил Плано Карпини[1066]. Однако неправомерно механически переносить описание Плано Карпини, сделанное в середине XIII в., на монголо-татарский доспех конца XIV в., как это делает А. Н. Кирпичников[1067]. Несомненно, что общие приципы структуры и покроя сохранились, но произошли изменения, и весьма немаловажные. Так, панцирь, скроенный в форме халата, со сплошным осевым разрезом спереди и от крестца до подола сзади, видимо, к концу XIV в. практически прекращает свое бытование в западной части земель, находившихся под властью чингизидов. Изменениям подвергается и панцирь, представляющий собой наборную кирасу с привешенными наплечниками и защитой таза и бедер. Наряду со старыми, широкими ламинарными и ламеллярными наплечниками начинает распространяться новая, более совершенная форма защиты плеч и предплечья (ее мы рассмотрим ниже). Кроме ламинарных и ламеллярных широких и длинных, либо изредка маленьких набедренников со второй половины XIV в. нижняя часть корпуса получает дополнительную защиту в виде состоящего из сплошных или набранных из пластинок полос маленького прямоугольника, прикреплявшегося спереди к середине подола кирасы, и большой трапеции, прикреплявшейся к подолу кирасы сзади. (Не стоит думать, что здесь мы встречаемся с чем-то принципиально новым для монголо-татарского вооружения. Подобное прикрытие издавна бытовало в Центральной и Восточной Азии, и особенно характерно было для уйгурского домонгольского доспеха[1068].) В монголо-татарских государствах именно уйгуры составляли большинство среди чиновничества, а также среди придворных, поэтов, художников и т. п. При полном господстве монголов уйгурские традиции, видимо, бытовали подспудно, тогда как после ослабления и падения власти чингизидов уйгурские элементы «имперской» культуры получили яркое проявление и развитие, в частности в вооружении[1069].