Икона Донской Богоматери, несомненно, произведение того же мастера, который исполнил основные иконы деисусного чина Благовещенского собора. Исследования последних лет подтвердили ее принадлежность к творчеству Феофана Грека, блестяще доказанную еще И. Э. Грабарем[872]. Донская была исполнена Феофаном для Успенского собора Коломны, видимо, в его московской мастерской в 1390-е годы. Не исключено, что тогда же был создан для этого важного храма Московской Руси и деисусный чин. Сложнее сказать что-либо определенное об иконах мучеников, входящих сейчас в состав феофановского деисусного чина, но не связанных с ним единым, идущим от главного мастера, замыслом. Столь же трудно определить соотношение деисусного и праздничного чинов. Над иконами праздников работали два мастера, но, по-видимому, ни один из них не был автором мучеников из деисусного чина. Еще меньше точек соприкосновения между другими иконами деисусного чина и праздниками, что, возможно, обусловлено их разновременным происхождением[873].
Не исключено, что иконы мучеников и праздников были созданы позднее (разделяющий их временной интервал мог быть незначительным), после того как Феофан Грек уже закончил работу над чином, поставленным, возможно, в Успенском соборе Коломны.
Каким же образом оказался этот древний иконостас в придворной кремлевской церкви? По этому вопросу могут быть высказаны разные соображения и гипотезы. Нам же представляется вероятным следующий ход событий. В 1560-е годы, когда в государственной политике Ивана IV наступил перелом, начался новый ввоз в Кремль чтимых святынь и древних икон. Однако теперь это было связано не только с традиционным умножением сокровищ, великое множество которых безвозвратно исчезло в июне 1547 г., но входило в общую программу государственных мероприятий. Введенная царем опричнина повлекла за собой разгром боярских владений, конфискацию имущества, ограбление храмов и монастырей. Кроме того, титул Ивана Грозного — «царь, всея Руси», — признается константинопольским патриархом. Утверждается и освящается церковью идея исторически сложившегося московского «самодержавства». Москва получает значение нового Константинополя, а русский царь выступает в роли ревностного защитника древних устоев православной веры. Отсюда особое почитание освященных традицией православных «реликвий», стремление царя сосредоточить чтимые в различных русских землях «древности» в своей резиденции, в столице ставшего единым русского государства.
Как показали исследования, именно в эти годы была проведена полная реконструкция придворного храма, придавшая ему «живописную парадность» и превратившая Благовещенский собор в «своеобразный монумент, представительствующий на Соборной площади от великокняжеского дома, подчеркивающий значимость нового положения Московского государя — «царя всея Руси»[874]. В 1563–1566 гг. возводились верхние приделы и заново создавались фресковые росписи, в то время как работы после пожара 1547 г. были связаны прежде всего с задачами ремонта и скорейшего восстановления того, что было уничтожено.
Для понимания историко-культурной ситуации в 1560-х годах нужно также вспомнить, что ремонт Благовещенского собора в 1547–1550 гг. проходил в пору юности царя, а инициаторами и защитниками новой живописи были духовник царя Благовещенский протопоп Сильвестр и митрополит Макарий. Однако оппозиция против появившихся в царском храме иконописных новшеств была, видимо, довольно сильна, и положение молодого царя оказалось двойственным. Показательно, что решение собора 1553–1554 гг., разбиравшего эти вопросы, было компромиссным: новые иконы оправдали, а их хулитель дьяк Иван Висковатый не получил какого-либо серьезного наказания[875].
В 1560-х годах власть «самодержца всея Руси» становится почти неограниченной. Царь сурово отстраняет Сильвестра, тяготившего его своей опекой. Готовится расправа над Алексеем Адашевым. В резко изменившейся политической и внутригосударственной обстановке исполненные псковичами и новгородцами под руководством Сильвестра иконы благовещенского иконостаса, вероятно, уже не отвечали новым идеям и целям «самодержца», стремившегося тогда придать своему храму новую значимость и великолепие. Видимо, для выражения самодержавных настроений Ивана IV, отразившихся едва ли не во всех областях духовной жизни 1560-х годов, важно было поставить здесь наряду с новыми те древние образы, которые своим появлением в домовом храме воплощали бы живую преемственность исторических времен. Этого требовала и давняя традиция: Благовещенский собор всегда был одной из главнейших царских сокровищниц. Перенесение во вновь отстроивавшийся и украшавшийся Благовещенский собор двух чинов замечательных по своему художественному качеству икон, напоминавших о героических временах, должно было способствовать превращению домовой церкви великого князя в храм общегосударственного значения, равный кафедральному Успенскому собору, где хранились основные исторические реликвии и святыни.
Видимо, имело немаловажное значение и то обстоятельство, что в царствование Ивана IV в связи с присоединением к России Казанского и Астраханского ханств и долголетней Ливонской войной общественная мысль вновь обратилась к эпохе первой великой победы над монголо-татарами. В те годы в глазах современников как бы вновь повторялись события давно минувших дней, и имя славного предшественника Ивана Грозного Дмитрия Ивановича Донского стало для царя и его окружения символом грядущей победы. Собираясь идти на Казанское царство, Иван IV находился в Коломне и, уподобляясь Дмитрию Донскому, молился перед походом в основанном Дмитрием Ивановичем Успенском соборе у древнего образа «Пречистой». Именно тогда официальный царский летописец впервые назвал хранившуюся полтора столетия в Коломенском соборе икону Богоматери образом «Пречистые», «иже на Дону была с преславным великим князем Дмитрием Ивановичем»[876]. На царском знамени с Нерукотворным образом водружается «животворящий крест, иже бе у прародителя его, государя нашего достохвальнаго великаго князя Дмитрия на Дону»[877]. Подойдя к городу Казани, царь приказывает «розвертети» эту памятную хоругвь и начать молебен. Возвращаясь из победоносного Казанского похода, царь узнает о рождении первенца, не случайно названного Дмитрием[878].
Митрополит Макарий обращается к царю с хвалебной речью, в которой Иван IV сравнивается с «прежними благочестивыми царями» — Константином, Владимиром, Александром Невским и «достохвальным великим князем Дмитрием на Дону варвары победившем»[879]. На созданной после победы над Казанью иконе «Благословенно воинство небесного царя» Дмитрий Донской возглавляет первый отряд воинов[880]. Главное изображение этой иконы — Богоматерь с младенцем, покровительница Московского царства. После взятия Казани, совершившегося в день праздника Покрова Богоматери, ее культ получает особое значение, и древняя икона, связанная с именем Дмитрия Донского, становится главной святыней тех десятилетий.
В 1560-е годы эта икона была уже в Москве. Из местночтимого образа города Коломны она становится общегосударственной святыней и получает значение «чюдотворной». Перед Полоцким походом, по традиции, царь обходит кремлевские соборы, совершает молебен, припадает к «чюдотворным образам» и гробам своих «прародителей». После этого он повелевает «итти со кресты ко святым страстотерпцам к Борясу и Глебу на Орбате и с чюдотворным образом пречистые Богородицы Милостивые еже бе тот чюдотворный образ Пречистые с прародителем его с великим князем Дмитреем Ивановичем был, егда князь великий Дмитрей победи безбожнаго Мамая на Дону»[881]. Отправляясь в поход, «изволи же с собою царь и великий князь взяты непобедимую воеводу чюдотворную икону пречистые Богородици, сииречь Донскую, преже того стояла в соборном храме Успения Пречистые на Коломне, да пречистую Богородицу чюдотворную Колотцскую и иные многие чюдотворные образы и кресты»[882]. Во время всего похода икона Донской Богоматери — «непобедимая воевода» — остается главной святыней и возвращается в Москву.
