Думала, думала и, наконец, поняла — на фоне большинства остальных советских женщин Лида сильно выделялась ухоженностью. Да, девушки в советской стране были красивыми, как красивой бывает юность, а вот с возрастом превращались в унылых, задолбанных бытом, работой, собраниями, семьей и общей суетой, тёток. Да, они ходили в парикмахерские, да, многие даже делали маникюр, пользовались косметикой, шили платья, вязали костюмы, пытались наряжаться. Но вот массовой культуры антивозрастного ухода за собой не было. И большинство не умело правильно подать себя. Поэтому мои знания из двадцать первого века преобразили Лидочку, и она, если и не выглядела как Брижит Бардо, то всё равно на две головы была выше остальных ровесниц.

И ещё. Не задавали ли вы себе вопрос, почему большинство признанных красавиц из школы, института, с возрастом становятся отталкивающе некрасивыми? И наоборот, какая-нибудь дурнушка, серая мышь, после тридцати-сорока вдруг превращается в потрясающую женщину? Всё просто. Красавице с юности не нужно ничего улучшать. Ею и так все восхищаются. Утром проснулась, приняла душ, тряхнула волосами, скрутила их как-нибудь в пучок или так оставила. Вытащила из шкафа что-нибудь из одежды, и всё — она королева. Она прекрасна, даже если на неё надеть хоть мешок из-под картошки. Природа её одарила. А вот дурнушкам тяжело. Им же нужно каждую вещь сто раз примерить, проверить и подогнать под себя, чтобы всё, что не надо, было прикрыто, а хоть что-нибудь привлекательное — подчеркнуто. Сколько усилий ей стоит соорудить из трёх волосков что-то удобоваримое. Правильно накрасить маленькие глазки или подкорректировать карандашом узкие губы. И когда проходят годы, эти, уже взрослые, женщины являются асами, мастерами, по преображению себя. А красотки стареют, а всему этому так и не научились. Вот и весь секрет. Да, есть исключения и там, и там, но в общей массе всё обстоит именно так.

Такие дела…

Я возвращалась домой не с пустыми руками. Прикупила в ателье уже готовое платье бледно-бирюзового цвета, из шифона. Оно так изумительно шло к Лидочкиным глазам, что я просто не смогла устоять, хоть цена и кусалась. Поэтому я шагала по залитому солнечным светом тротуару и лучезарно улыбалась. Настроение у меня было приподнятым и светлым.

Возле моего подъезда я увидела Будяка, который мрачно сидел на лавочке, и улыбаться мне сразу перехотелось. Настроение резко упало:

— Ты меня не понял, да?! — выпалила я, аж сжимая кулаки от злости.

— Лида, подожди, — тихо сказал он и посмотрел хмурыми глазами. — С Риммой Марковной беда.

— Что? — свёрток с шифоновым платьем выпал у меня из рук.

— Да. Скорая увезла в райбольницу.

— О боже… — я бессильно опустилась рядом на скамейку.

— Успокойся, она живая. Приступ у неё был. Сердце.

— А Светка?

— Роговы к себе пока забрали. Там всё нормально.

— Ты на машине?

— Да.

— Так… что делать? Что же делать? — мои мысли заметались в черепной коробке.

— Лида, тихо, успокойся, — твёрдо сказал Будяк и успокаивающе положил свою руку на мою. — И прекращай паниковать. Иди, собери вещи, что там тебе ещё надо. Думаю, тебе следует на день-два отпроситься с работы.

— Мне надо к Римме Марковне! В райбольницу! Завезёшь?

— А зачем я сюда приехал? Конечно завезу. Иди собирайся.

— Поднимешься?

— Нет, — отрицательно покачал головой Будяк и насмешливо прищурился. — Мне же велено держаться подальше. Вот и держусь. Если бы Римма Марковна не слегла — ноги бы моей здесь не было.

Я молча проглотила упрёк. Сейчас не до выяснения отношений.

Оставив Будяка на лавочке, я убежала в дом. Нужно срочно собрать вещи, право их немного и это недолго. Минут через двадцать я уже ехала в машине по направлению к райцентру.

Больница в нашем районном центре, куда относились и Малинки, была большая, двухэтажная, серого кирпича. Приёмное отделение встретило нас густыми запахами хлорамина и фенола. Под окном стояли в кадках два ободранных фикуса.

— Вам куда? — строго спросила женщина в белом халате.

— К Миркиной Римме Марковне, — ответила я.

— А вы ей кто?

Я замялась. Действительно, кто я ей? Дочь, подруга, соратница?

— Соседка, — замялась я.

— Не положено!

— Но у неё, кроме меня, никого нет!

— Не положено! — рявкнула женщина раздраженно, — только близким родственникам можно.

И вот что делать?

Блин, как-то я упустила это из виду. Если, дай бог, всё обойдётся, нужно оформлять над ней опеку. Иначе каждая жучка в белом халате, облаченная властью, будет меня вот так шугать по малейшему поводу.

— Ну пожалуйста, — попыталась разжалобить её я, — на минуточку только!

— Женщина, вы меня не слышите? — скрипнула зубами дежурная, — не положено!

Я застыла, думая, как разрулить ситуацию. Дать ей денег? Но вроде как в это время взяток ещё особо не брали. Может обидеться и вообще пойти на принцип. Надо было взять мыло, которое я когда-то варила на презентики. Но в суматохе я не подумала об этом. И что делать? Ехать обратно? Или сбегать в магазин, купить ей коробку конфет? Но тоже не факт, что теперь возьмёт что-то. Вон она какая, замотанная жизнью и злая.

И тут к ней подошёл Будяк, тихо что-то поворковал. Через пару минут она заулыбалась. Ещё через минуту, она благосклонно разрешила мне пройти.

— Халат только наденьте, — велела она строго, — у нас правила.

— Спасибо! — обрадовалась я, натягивая пахнущий лекарствами халат, больше меня размеров на четыре.

— У вас десять минут, — выразительно посмотрела на висящие на стене часы дежурная, — палата номер восемнадцать.

И я ринулась по коридору, как спринтер.

В палате на шесть человек пациентов было двое. Римма Марковна лежала на дальней койке с закрытыми глазами. Её подбородок заострился. Лицо было желтовато-восковым. К руке тянулась трубка от капельницы.

Чуть поодаль, на крайней, у окна, койке лежала ещё одна женщина, укрытая одеялом.

Я на цыпочках, чтобы не потревожить, подошла к кровати.

— Римма Марковна, — тихо позвала я. — Это я, Лида.

— Лидочка, — она распахнула глубоко запавшие глаза.

— Что ж вы так… — только и смогла сказать я, стараясь не расплакаться.

— Ничего, — прошептала она и устало прикрыла глаза.

Помолчали. Ей явно нужно было время отдохнуть.

Немного отдышавшись, Римма Марковна открыла глаза и тихо спросила:

— Как Светочка?

— Пётр Иванович сказал, что она у Роговых. Я взяла отгулы. Побуду с нею, пока вы поправитесь.

— Ты отдашь Свету Ольге? Когда?

— Что? — не поняла я. — Зачем мне её отдавать? Что вы такое выдумали?

Как оказалось, Римма Марковна с утра решила прибраться в доме. Когда дошла очередь до моей комнаты, вытирая пыль на письменном столе, она обнаружила забытое мной письмо от Ольги. Не удержавшись от такого соблазна, любопытная Римма Марковна письмо это прочитала. Естественно, она сразу же разволновалась. Схватило сердце и вот результат.

— Римма Марковна! — сказала я тихо, — в общем, лучше вам задержаться в больнице, иначе я за себя не отвечаю. Это называется «сама придумала, сама перепугалась». Взрослый человек. И не стыдно?

Римма Марковна слабо улыбнулась.

— Точно не отдашь? — переспросила она с надеждой.

— Конечно не отдам! Что вы такое говорите! Во-первых, я обещала Валееву перед смертью воспитать и вырастить Свету. Во-вторых, Ольга — шалтай-болтай. Это сегодня ей нужна дочь, а завтра она уедет с очередным любовником и всё. А в-третьих, Светка — моя дочь. И на этом разговор закончен.

Римма Марковна тихо вздохнула от облегчения.

— Я сегодня должна встретиться с этой подругой Ольги и передать ей ответ. — Я в двух словах рассказала о своей задумке, как отвадить Ольгу от мысли забрать дочь.

Взбодрив таким образом Римму Марковну и велев ей выздоравливать, я вышла из палаты. Прошла по коридору в приемный покой. Будяк всё ещё ворковал с дежурной.