Происходящее напоминало Эрфиану игру, глупую — и от этого еще более привлекательную. Он не испытывал к Минар никаких чувств, но ему нравилось ее тело: юное и гибкое, с тонкой белоснежной кожей. Даже ее запах, запах человека, он находил приятным. Неприятным было другое. Они могли встречаться хоть каждую ночь, но его одолевали мысли о вампирше. Может, Нави напоила его ядом? Он принял этот яд добровольно, когда прикоснулся к ней той ночью, выпил, наслаждаясь каждым глотком. Возвращаясь к себе после дня, проведенного в ее спальне, он не думал ни о солнце, ни о боге Воине. Он думал о том, что в его жизнь пришло счастье. Если она позволит ему остаться... И она позволила. Но уж лучше бы его отослали прочь.

Вампирша все реже появлялась в замке. Все чаще принимала гостей. Она от силы трижды приглашала его поужинать, но разговоры о чем-то большем заканчивались ничем. Желание избавиться от тоски уводило Эрфиана все дальше от замка — путешествуя, он лечил людей и темных существ, беседовал с мудрецами у костра, слушал рассказы о странных обычаях и культах. По возвращении он привозил Нави ожерелья — не из вампирского золота, потому что оно стоило слишком дорого, а из драгоценных камней и янтаря, такие не грех было преподнести и самой Жрице Эдне или одной из ее дочерей. Вампирша принимала подарки с прохладным безразличием.

Признания в любви не трогали ее сердца, во время серьезных разговоров она делала вид, что думает о другом. Эрфиан ненавидел каждого, кто переступал порог ее спальни. Он не понимал, в чем человек или вампир мог его превзойти. Хорошо, пусть оставит свое тело себе, если ей так угодно — но она может улыбнуться, сказать пару слов, спросить, как спалось?.. В те редкие мгновения, когда Нави бросала на него случайный взгляд или заговаривала с ним, ненависть сходила на «нет», но потом возвращалась. Утром он открывал глаза и думал, что сегодня что-то изменится, пусть и знал, что обманывает себя.

Оставаться в замке и терпеть все это? Уйти и больше никогда не увидеть вампиршу? Одна мысль о том, что он должен принять решение, повергала Эрфиана в отчаяние.

— Не грусти, — шепнула Минар, прикоснувшись губами к его уху. — До рассвета еще так далеко, а я здесь.

Эрфиан не ответил. Девушка вздохнула.

— Она такая красивая. Неудивительно, что ты полюбил ее. Все носят ей подарки — платья, украшения, дорогие вазы, сладости, удивительные фрукты из других земель…

— Ты тоже красивая. Очень.

Минар приподняла голову.

— Правда?

— Ты похожа на мою мать. Отец рассказывал: когда он встретил ее впервые, она собирала в лесу ягоды. За ней наблюдала пара серебряных единорогов. В наших лесах они давно не водятся, но эльфы верят, что их может выманить красивая женщина с чистой душой. Единороги стояли и смотрели, не двигаясь с места. Не пошевелились даже тогда, когда подошел отец. Он увидел маму и в то же мгновение понял, что сделает ее своей женой.

Девушка прижала ухо к груди Эрфиана и замерла, прислушиваясь.

— Как бы мне хотелось, чтобы твое сердце билось чаще из-за меня, а не из-за госпожи. Она причиняет тебе столько боли. Разве любовь — это боль?

— А ты сама знаешь, что такое любовь?

Насмешливые нотки в голосе Эрфиана обидели Минар.

— Не знаю, — заговорила она. — Но боли в любви быть не должно. Она измучила тебя. Так не поступают с теми, кого любят.

— Что же, тогда мое счастье — это больная любовь к вампирше. Теперь ты довольна?

На этот раз Минар не ответила. Она заворочалась, прижавшись к боку Эрфиана, и быстро задремала. Он слушал ее дыхание и думал о том, что принесет завтрашний день. Нужно выйти до рассвета. Он давно собирался наведаться в город под горой и не понимал только одного — отчего так долго ждал. Нави это не понравится — но только если она узнает. А рассказывать он ей не собирается. Хотя даже если расскажет — то что? Кандалами его не приковывали. Он свободен.

К городу Эрфиан подошел незадолго до полудня. Еще прошлой весной такая вылазка измотала бы его, но путешествия по пустыне не прошли даром: теперь он преодолевать большие расстояния без особых усилий. Мысли о том, что он когда-то чуть не умер под одним из этих песчаных холмов, вызывали недоумение. Из врага пустыня превратилась в друга. Она радовала закатами и восходами, большой бледной луной, кочевыми племенами, которые приглашали путников разделить трапезу у костра или, если тот не голоден, отдохнуть и рассказать, куда он направляется.

Эрфиан полюбил пустыню всем сердцем. Теперь он понимал, почему воинам быстро становилось скучно в деревне, и они хотели отправиться в очередной поход. Здесь нет ни пиров, ни Жрецов, которым нужно кланяться. В пустыне никто никому не кланяется. Каждый сам себе и слуга, и господин.

Двое воинов, сидевших на песке, поднялись, заприметив незнакомца. Приблизившись, Эрфиан понял, что это не темные существа. Впрочем, не были они и людьми. Обычными людьми. Смертные с печатью Прародительницы.

— Мир вам, — заговорил Эрфиан.

— Темным эльфам здесь мира не сыскать, — ответил один из воинов, невысокий и худощавый, с темно-медными волосами и изумрудно-зелеными глазами, которые смотрелись странно на смуглом лице. — Уходи по-хорошему.

Сначала Эрфиан хотел притвориться обычным путником, коих в пустыне десятки, но людей с печатью провести непросто.

— Я живу в замке на горе. Я целитель. Если кто-то из людей, живущих в этом городе, болен, я окажу ему помощь.

— Слышал? — бросил воин своему приятелю. — Он говорит, что живет в замке. И всерьез думает, что я ему поверю.

— Может, госпожа решила завести себе прислугу? — хохотнул второй воин. — Необращенные могут подолгу не спать, а еще они выносливые.

— Намекаешь на то, что он греет ей кровать? — отозвался медноволосый.

— И не только греет. Обращенные да смертные — недолго помереть от скуки.

Эрфиан слушал, ожидая, когда воины позволят ему вставить хотя бы слово, но заговорить не успел. Чья-то рука легла на его плечо, и низкий женский голос спросил:

— Долго вы будете препираться, держа гостя под солнцем? Выясните, кто греет постель госпоже, самостоятельно. Идем, милый эльф.

Женщина с трудом доходила Эрфиану до плеча. У нее были короткие черные волосы и медового оттенка глаза, щедро опушенные ресницами. Одежда воина из светлой кожи шла незнакомке — она напоминала эльфиек из армии Жрицы Эдны.

— Меня зовут Амрис, и я тоже целитель, — сказала женщина. — Буду рада, если ты поделишься со мной своими секретами.

Не обращая внимания на воинов, которые возмущались на два голоса, Амрис взяла гостя под локоть и повела к шатрам. Эрфиан с любопытством оглядывал город. Он знал, что полуденную жару жители пустыни пережидают в тени, но здесь было чересчур тихо даже для такого времени суток. Ни детей, ни женщин, которые носят кувшины с водой, ни мужчин, которые беседуют возле шатров, прячась от солнца.

— Куда все подевались? — поинтересовался Эрфиан, следуя за Амрис.

— Что обычно делает хозяйка замка днем? — ответила она вопросом на вопрос.

— Отдыхает… спит. Ведь она вампир.

— Вот и здешние жители спят днем. По ночам у них есть дела.

Шатер Амрис оказался большим, но здесь нельзя было ступить и шагу без того, чтобы не наткнуться на ступки, плошки и мешки с травами. Эрфиан устроился на подушках. Целительница взяла глиняную кружку, подошла к большому кувшину и зачерпнула из него.

— Ты голоден? — спросила она.

— Нет, благодарю тебя.

Ответ Амрис не убедил. Она принесла скромный обед, состоявший из фруктов, сухих и свежих, орехов и целебных трав. Эрфиан знал, что по законам пустыни отказываться от предложенной пищи невежливо. Пришлось угоститься.

— Что привело тебя? — поинтересовалась целительница.

— Любопытство.

— Любопытство не доводит до добра. Впрочем, даже если бы тебя привело что-то другое, добра здесь и днем с огнем не сыскать. Нави предупреждала, что сюда соваться не надо.