– Узнаю свои земные проказы, – наконец с улыбкой произнес Гефест и с размаху бросил катушку куда-то далеко в сторону.

Затем он положил своему непутевому потомку, так и не ставшему молотобойцем, на плечо свою тяжелую натруженную руку и, хромая, повел его в ту же сторону, куда полетел бабушкин подарок.

С трудом переставляя больные ноги, Гефест не спеша рассказывал таможенному дознавателю, что напряженно трудясь над новейшим изобретением, он вспомнил об указании своего отца Зевса по поводу изготовления новой мебели и пиршественных чаш слишком поздно.

Потому он и попросил изворотливого бога хитрости, обмана и воровства Гермеса помочь решить эту проблему. А взамен бог-кузнец пообещал ему подновить помятый кадуцей и отковать крылатый шлем не хуже, чем у Меркурия[10]. Потому-то все вот так и получилось.

– А шариковые ручки и календари зачем были нужны? – решился уточнить ознакамливающийся с обстоятельствами столь необычного дела юрист таможенно-межмировой сферы.

– А что это? – заинтересованно переспросил бог-кузнец про самописки и, получив разъяснение о принципах их работы, хмыкнул: – Хитро придумано. Но я об этом не знал. Видимо, эксцесс исполнителя, – и, поглядев на удивленное лицо правоведа, по-доброму улыбнулся.

Вскоре Гефест остановился и со словами: «Ну, внучок, держи свою неразлучную чашу», – передал Петелькину его кружку с эмблемой таможенной службы, к ручке которой оставалась крепко привязана неразрываемая бабушкина нитка.

Затем он посмотрел куда-то вдаль и промолвил:

– Крепко держись за кружку. Привратницы неба Оры[11] еще не закрыли облачные ворота Олимпа. Послезавтра к утру, обещаю, все ваши кресла и стулья вернутся обратно. Ну, а остальные чашки, извини, очень понравились всем олимпийцам. Особенно изображение орла Зевса с двумя головами.

– Да, и не забудь передать бабушке олимпийский привет, – напоследок шепнул ему Гефест, после чего по-борцовски обхватил не ожидавшего таких слов парня за пояс и, развернувшись, с неимоверной силой бросил его высоко вверх и в сторону…

Прикрывший глаза и летящий подобно молоту бога огня живой снаряд почувствовал только, как ветер сильно ударил ему в лицо, и тут же ощутил себя лежащим на чем-то твердом. Вкусно пахло свежим хлебом и ветчиной.

Пока глаза привыкали к темноте, метко заброшенный умелой рукой с вершины Олимпа прямо в свой рабочий кабинет таможенный дознаватель ощупал чашку – цела. Затем потянул за привязанную к ручке нитку – и заветная катушка мягко ткнулась ему в раскрытую ладонь. Вскоре он разглядел и знакомую тумбочку, рядом с которой стояли его потертые сандалии.

– Таможня – мой дом родной, – промелькнула в голове знакомая мелодия, напевая которую, добрый молодец поднялся на ноги.

– Дед обещал, что стулья и кресла вернет. Значит, так и будет, иначе какой он мне дед, – наконец определился Виктор и приступил к процессу подкрепления молодого организма бутербродами с сыром и ветчиной вперемешку с шоколадными конфетами, запивая все это дело крепким индийским чаем из кружки, вернувшейся вместе с ним из невероятного путешествия.

«Когда же таинственно пропавшая мебель также загадочно и обнаружится, то придется сказать, что я к этому делу никакого отношения не имею. Иначе засмеют, – надумал Петелькин. – И хорошо, что сегодня воскресенье. Поеду навещу бабушку, она ведь уже давно ждет меня в гости. Заодно передам ей олимпийский привет, – тут он разжал кулак, и на его ладони в лучах электрического света засверкала прекрасная золотая брошь с большим зеленым камнем, которую незаметно сунул ему в руку перед самым броском пропавший без вести на войне дед.

– Не говори, что родился зимой.

Джонни едва успел прошептать Алексу на ухо эти слова, как приблизился стражник.

– Говори, когда родился, бродяга!

– Двенадцать лет назад, – ответил Алекс.

– Время года?

– Летом.

– Поклянись!

– Жизнью матери клянусь!

Мальчик не рисковал матерью, когда клялся. Пять лет назад она отбыла в лучший мир, всего на два месяца пережив отца. Но стражник этого, конечно, не мог знать. Окинув презрительным взглядом его жалкие лохмотья, дудочку и кота – всё, что было у Алекса – служитель порядка удалился прочь.

– Фр-р! Пронесло! Слава всем святым! – Джонни выгнул спину и помотал головой, словно отгоняя наваждение.

– Может, объяснишь, что всё это значит? – спросил его Алекс. – Почему мне нельзя рождаться зимой?

– Здесь за это могут повесить. Местные кошки рассказывали… Тс… Кто-то идёт…

Когда случайный прохожий скрылся из виду, кот рассказал мальчику об указе короля. Когда после смерти Антуана Второго его брат Альфонсо объявил себя королём, цыганка предсказала, что властвовать он будет до тех пор, пока не встретит мальчика, что родился зимой, и говорящего кота.

– Теперь, по указу короля, должно вешать всех мальчиков, что родились зимой, и говорящих котов, – закончил Джонни свой рассказ.

– Да уж! – вздохнул Алекс. – Попали мы, что называется, из огня да в полымя!

– Ничего, хозяин, прорвёмся! Главное – не болтать лишнего. Нам, бродячим, к трудностям не привыкать.

В этом Джонни был абсолютно прав. Когда в семь лет остаёшься без отца, без матери, когда нечем платить за жильё и хозяин выгоняет на улицу, и, чтобы выжить, приходится играть на дудочке, питаясь тем, что подадут добрые люди, жизнь перестаёт казаться лёгкой и беззаботной. Дудочка, доставшаяся Алексу от отца, стала для него кормилицей. Без неё было бы совсем тяжко. А ещё она помогла приобрести друга.

Отец, когда был жив, не разрешал Алексу играть в полнолуние. Мальчику же было любопытно почему. И однажды вечером, когда на небе взошла полная луна, он, сидя в одиночестве посреди пустынной улицы, заиграл на дудочке. Привлечённый звуками музыки, из подвала вышел серый котёнок с чёрными полосками и сел напротив Алекса.

– Чудесная музыка! – сказал он, когда юный музыкант кончил играть.

От удивления Алекс чуть не выронил дудочку из рук.

– Ты… разговариваешь?

– Я и сам не знаю, как это получилось, – признался котёнок, словно оправдываясь. – Услышал музыку – и вдруг…

– У меня остался кусок мяса. Хочешь?

– Спасибо, добрый человек!

Пока котёнок с жадностью уплетал мясо, мальчик расспрашивал его:

– Ты чей? Как тебя звать?

– Ничей – бродячий я. И имени у меня никогда не было.

– А хочешь, я тебе его придумаю? И у тебя будет собственное имя.

Котёнок в ответ радостно муркнул:

– Собственное имя? Как это прекрасно!

– Хочешь, будешь Джонни?

– Прекрасно! Замечательно! Теперь я не просто котёнок! Теперь я Джонни!

С тех пор мальчик и кот стали неразлучны. Джонни очень быстро научился плясать, и, когда Алекс играл на дудочке, так забавно прыгал, двигал лапками и махал хвостом, что оторваться от этого зрелища было просто невозможно. Мальчик делился с ним едой, гладил по шёрстке, кот в ответ довольно мурлыкал. В холодное время Джонни прижимался к хозяину, согревая его своей шубкой. И когда они были с глазу на глаз, охотно разговаривал с Алексом. На людях не смели, опасаясь, как бы их не приняли за колдунов. По той же причине Алекс больше не играл на дудочке в полнолуние.

Всё шло относительно хорошо, пока король, недовольный обилием бродяг на улицах, не издал закон, по которому бродяжничество отныне считалось преступлением и каралось повешением. Пришлось бежать от греха подальше. Верный Джонни увязался за хозяином. Так они и оказались в чужом королевстве со своими чудными законами.

– Прорвёмся, друг! – быстро сказал Алекс, потрепав кота по шёрстке.

Слуга молча положил письмо на стол и удалился. Дверь башни захлопнулась. Юноша, разодетый в бархат и атлас, жадно схватил письмо и стал читать. Но с каждой строчкой блеск в его глазах потухал, выражение лица становилось всё печальнее.