Легенды о Разине — великом грешнике, кающемся в своих грехах, относятся к группе рассказов религиозно-мистического содержания, распространенных главным образом в раскольничьей среде.

Сообщая свое предание, Садовников замечает: «Взгляд на Разина, как на страшного грешника, вовсе не общий взгляд всего народа. Предание, сложенное, по всей вероятности, волжскими бурлаками старых времен, прошло через руки людей набожных, а так как главный процент их в расколе, то влиянием последнего и объясняется такой односторонний взгляд русского человека на Стеньку…»

Интересно упоминание о кладовой записи, приписываемой Разину. Подобные письма встречаются часто и носят на себе яркие следы их многократного переписывания; на это указывает и Садовников в своем примечании.

Упоминаемый в предании «Петров крест» — корень травы; его, по народному поверью, отыскивают между заутреней и обедней под Ивана-Купалу, он имеет вид наперсного креста и приносит счастье. (См. об этом у А. Н. Минха: «Народные обычаи, обряды и суеверия крестьян Саратовской губернии», 1890 г.) Близкий к публикуемой нами легенде вариант записан в Среднем Поволжье и опубликован в статье Н. Я. Аристова «Предания о кладах» в «Записках Русского географического общества по отд. этнографии», т. I, 1867 г., стр. 732–733; перепечатан в сборнике А. Н. Лозановой под № 54.

9–11. Предания о Пугачеве по сравнению с разинским циклом более конкретны и историчны. Пугачев изображается в них грозным мстителем помещикам и дворянам, предания ярко отражают классовую ненависть обеих сторон. Особенно интересен рассказ о жестокой расправе помещика со своим дворовым Фомой, бывшим пугачевцем (см. 11).

9. Записано Садовниковым в с. Старое Урайкино, Ставропольского уезда, Самарской губернии. Напечатано в его сборнике под № 115.

10. Опубликовано с пометкой: «Сообщил Дм. Садовников» в журн. «Русская старина», 1876 г., кн. 4.

11. Опубликовано с пометкой: «Сообщил Дм. Садовников» в журн. «Русская старина», 1876 г., кн. 9.

12–17. Предания о разбойниках отражают факты из жизни Поволжья. Еще в первой половине XIX в., почти вплоть до освобождения крестьян, разбои на Волге были явлением повсеместным и бытовым; в них нашел свое выражение социальный протест угнетенных народных масс.

В записях Садовникова имеются две группы преданий о главарях разбойничьих шаек. По одной из них (см. 13 и 14) — это люди героической складки, защитники бедноты, грозные мстители угнетателям. Народ с большим сочувствием рисует их бесшабашность, разгульную широкую жизнь. Этот типовой образ «благородного разбойника» чрезвычайно распространен в русском фольклоре. (См., например, сборники: «Легенды и были», Сказания алтайских мастеровых, Новосибирск, 1938 г., «Сказки, песни, частушки», под ред. Е. М. Блиновой, Челябинск, 1937 г.; Н. Л. Бродский, «К воле», 1911 г.; предания Московской области о разбойнике Чуркине; ярославские предания о разбойнике Карелине и ряд др. — Архив Государственного литературного музея).

Другая группа преданий запечатлела тип разбойника в прямом смысле слова. Образ этот лишен героического ореола, в действиях разбойника нет и намека на какую-нибудь социальную идею, они ставятся в один ряд с обыкновенными преступлениями (см. 15).

12–13. Записано Садовниковым в Симбирске, напечатано в его сборнике под № 112-е и 111-з.

14. Напечатано в сборнике Садовникова под № 111-ж с пометкой: «Сообщил М. И. Извозчиков». (М. И. Извозчиков — симбирский мешанин, записавший свои рассказы частью от матери, частью от других лиц.).

Типичен сюжет предания: ограбление разбойниками судна при отсутствии всякого сопротивления со стороны бурлаков. Подобные предания чрезвычайно устойчивы в Поволжье. См. аналогичные рассказы, записанные в Жигулях уже в наше время местным краеведом М. А. Емельяновым (сборник «Волжский фольклор», Москва, 1937 г., № 22–24 и сборник М. А. Емельянова «Степан Разин на Волге», Куйбышев, 1939 г., № 18 и 20).

Бурлаки — этот неимущий, обремененный непосильным кабальным трудом люд — зачастую оказывались и прямыми соучастниками разбойничьих шаек. По сообщению Садовникова, в памяти стариков, ранее бурлачивших на Волге, сохранилось об этом не мало рассказов: «Драли немилосердно какого-нибудь водолива или приказчика за прошлые провинности при общем хохоте довольных бурлаков. Последние в случае дурной расплаты хозяина получали часто вдвое против следуемого от разбойников» (Д. Н. Садовников, «Жегули и Усолье на Волге»).

15. Записано Садовниковым в Симбирске от П. С. Полуэктова, напечатано в сборнике Садовникова под № 111-з, стр. 355.

16. Записано Садовниковым в с. Новиковка, Ставропольского уезда, Самарской губернии, напечатано в его сборнике под № 111-б.

17. Записано Садовниковым в Симбирске, напечатано в его сборнике под № 111-ж.

По замечанию Садовникова, это предание относится уже к времени упадка разбоев на Волге; содержанием его послужил рассказ о поимке разбойника земской полицией. Характерным является то, что сочувствие рассказчика далеко уже не на стороне разбойников.

18. Записано Садовниковым в Симбирске, напечатано в его сборнике под № 121.

Предание чрезвычайно любопытно. В образе сильного богатыря Никитушки Ломова опоэтизирован волжский бурлак («вольный низовой бурлак»). Предание сложено несомненно в бурлацкой среде. Это не единичный факт. На творческую роль бурлацкой среды, как носительницы фольклора (сказок), указывают многие исследователи (Ончуков, Зеленин, Азадовский). Записи Садовникова и его наблюдения дают в этом отношении ценнейший материал. Записанные им предания о подвигах волжской вольницы, легенды о кладах и урочищах, фольклоре Разине носят явные следы прохождения их через бурлацкую среду.

Садовников сообщает интереснейший рассказ об одном старике-бурлаке, которому перешло чуть ли не за сто лет. «Он до смерти любил петь свои песни, тоскуя по временам о работе и вспоминая о Волге, „про славны горы Жегулевские“, он дома захлестывал лямку за что придется, перекидывал ее через плечо и пел свои песни одну за другой, пока не истощался весь запас» (Д. Н. Садовников, «Жегули и Усолье на Волге»).

19–22. Побывальщины о постоялых дворах имеют свой устойчивый комплекс сюжетов и образов. Общей ситуацией в этих рассказах являются: постоялый двор, как разбойничье место, постояльцы в опасности, избавление от смерти либо путем хитрости (перемена места), либо путем богатырской силы (один расправляется со многими), либо путем «чудесного» вмешательства. Персонажи: хозяева-разбойники, барыня или барин, хитрый или наделенный большой физической силой работник. Рассказы эти в большинстве случаев коротенькие, с вполне закопченным сюжетом, язык их лаконичен. Для них типична концовка-сентенция («не бойся, все в сохранности будет: своих гостей мы не трогаем и другим в обиду не даем») или общий вывод из создавшейся ситуации («он и покаялся в грехе. „Проучили“, — говорит». — См. 20).

19–20. Записаны Садовниковым от Абрама Новопольцева в с. Новиковке; напечатаны в сборнике Садовникова под № 108–6 и 108-в.

21. Записано Садовниковым в Симбирске; напечатано в его сборнике под Не 108-д.

22. Записано Садовниковым в Симбирске от П. С. Полуэктова; напечатано в сборнике Садовникова под № 108-е.

23–25. Легенды о кладах составляют неотъемлемую часть разбойничьего фольклора, бытование их повсеместно. Симбирская губерния, по утверждению Садовникова, особенно богата кладами. Клады обставлены в народной фантазии тяжелыми заклятиями; происхождение их приписывают чуть ли не всем разбойникам, не знавшим, куда девать свои деньги. Много кладов связано с преданиями и о Степане Разине (см. сборник А. Н. Лозановой, № 53–57).

23. Записано Садовниковым в Симбирске от Г. Н. Потанина, напечатано в сборнике Садовникова под № 112-а.

24. Напечатано в сборнике Д. Н. Садовникова под № 112-ж, без указания места и лица, от которого запись произведена.