— Мир твому сиденью, Марко Богатый! Пусти нас ночевать!

Марко на них осерчал, повсячески их обругал.

— Эх, — говорит, — несет вас лукавый с грязными-то ногами, в лаптищах-то. Я, — говорит, — жду бога, а вы тут грязните. Ступайте в задни ворота, в задней избе ночуйте!

Пошли они в задаю избу и легли. Пришла глухая полуночь; лежат они на печке и с ними одна скотница, женщина. Вдруг к окошку является, говорит гласом человеческим. Молитву сотворили, они аминь отдали.

— Здесь, — говорит, — господи почивал?

— Здесь, — говорят, — на што тебе?

— А вот, господи, в таком-то селеньи родила женщина мальчика. Каким его счастьем, господи, наделишь?

— Марки Богатого, — говорит, — именьем. Выростет и будет влада́ть.

Нищие ушли середь ночи. Женщина на утро встает и Марке Богатому докладыват:

— Марко Богатый, не жди бога: бог нынче ночевал в задней избе.

— Как это так?

— А два-то старичка приходили; один-то сам господь, а другой Миколай угодник.

— Где они?

— Ушли не знай куды.

— Почему ты знаешь, что бог?

— В глухую, — говорит, — полуночь является под окошко, человеческим гласом молитву сотворил; они аминь ему отдали. «Господи, — спрашивает, — здесь почивал?» — «Здесь. На́ што тебе?» — «А вот, господи, в таком-то селеньи родила женщина мальчика, каким его счастьем, господи, наделишь?» — «Марки Богатого, — говорит, — именьем; вырастет и будет им владать».

Марко Богатый тот же час запрет пару лошадей и туды прямо, в то селенье. Приехал, доискался этой женщины. Жили они бедно́, и у них робятишек много; он и стал говорить:

— Хозяин с хозяйкой, продайте вот этого мальчика!

Они не продают. Он стал уговаривать:

— Что же вам не продать? Вы знаете у меня именья сколько; своих детей нету. Я стану кормить и поить его вместо детища, а у вас еще много останется. Я и вас чем угодно наделю.

Они согласились и прода́ли; прода́ли и Марке отдали. Дело было зимой; Марко Богатый положил его в свою повозку и поехал. Доехал до́ лесу и говорит:

— Кучер, отнеси мальчика этого в лес, брось его в снег. Вот ему и Марко Богатого именье!

Кучер отнес и бросил его в снег. Тоё же минуту дохнул теплый воздух, круг его снег растаял, и он лежит, ничего не думает: тепло ему. А Марко домой уехал.

Этой же дорогой два товарища купца едут, Марке Богатому долг денег везут и товару вновь забрать и слышат, — в лесу младенец плачет. Они остановились и слушают. Побежали туды.

— Знать кака-нибудь девка бросила!

Прибежали — вкруг его трава выросла, и цветки цветут, а снегу по коленки. Удивляются этому делу.

— Это, — говорят, — младенец святой.

Захватили его и — в повозку к себе. Едут дорогой, да и разговорились между себя. Их два товарища: один больно именитый богатый, а другой-то бедный. У богатого тоже детей нет, а у бедного дети есть. Богатый и просит бедного:

— Отдай мне его!

Тот не отдает, не поступляет.

— А пущай он будет у нас вместный!

И говорят между себя:

— Его надобно покрепче одеть и не вносить к Марке Богатому; а если внесем в дом к нему, у него сыновей нету, он у нас его отымет.

Приехали к Марке Богатому, остановились ночевать.

Он их встретил, сготовил для них самовар; стали чай пить. Из-за чаю по переменкам и тот, и другой они выбегали: боялись, как бы он у них в повозке, в зимнее время, не замерз. Марко Богатый стал их выспрашивать:

— А что, друзья, вы часто на двор ходите? Али у вас в повозке клажа какая дорогая есть? Вы чать меня знаете, не первый раз приехали: у нас на дворе всегда караульщики. Будь у вас в повозке и несколько денег — никто не возьмет. Скажите, что у вас там лежит.

Им сказать не хочется. Он их до́нял. Ну, они думали, думали и сказали:

— В такием-то месте мы нашли мальчика; снег по колени лежит, а круг его трава растет и цветы цветут. Мы его взяли, он в повозке лежит.

Марко Богатый догадался, расспросил их:

— Где вы его взяли?

— Там-то, — говорят.

Марко Богатый и думает себе:

— Ах, самый это он!

— Ну, господа купцы, отдайте мне его! У меня детей нету, мне мальчика нужно.

Они не отдают. Он им говорить стал:

— Если не отдадите, я у вас деньги отберу, а товару вам не накладу; а отдадите — я на вас долг весь прощу и товару по возу накладу.

Они взяли, да и отдали. Он его взял и стал кормить. Кормил, а лихо на него думал. Выростил его большого и все думает, как бы его извести. Мальчик на все был ловкий и старательный; старается, везде досматривает, в роде прикащика. Призывает Марко Богатый свого́ назва́ного сына.

— Сын мой назва́ный, знать ты у меня хозяин будешь. Ступай, я тебя пошлю за тридевять земель, в десятое царство. Там есть Идо́лище; ступай и спроси его, сколько у меня казны: я не могу сосчитать. (Ну, а туды уж кто ни пойдет, оттоль назад не придет: он кажняго там съест.)

Собрался он и пошел пешком. Шел много ли, мало ли, долго́ ли, коротко ли, дошел до́ моря, и на́ море перевощик перевозит людей без денег. Подходит он к нему:

— Господин перевощик, перевези на ту сторону!

— А куды ты идешь?

— В такое-то место, к Идо́лищу.

— Ах, брат любезный, я таких-то людей давно ищу! Помяни-ка ему обо мне. Я, — говорит, — перевожу через море тридцать лет без денег, у меня на руках и мяса нет, одни кости; по костям кровь ключом бежит. Спроси-ка, кто меня сменит?

— Ладно, спрошу.

Переехал и пошел. Идет путем, большой дорогой — стоит столб: насыпана золотая казна от земли и до неба. Подошел и посмотрел на него; казна и говорит человеческим гласом:

— А куды тебя, добрый молодец, бог несет?

— В такое-то место, к Идо́лищу; узнать хочет Марко Богатый, сколько у него денег.

— Помяни-ка Идо́лищу обо мне, кому я достанусь?

— Ладно, — говорит.

Шел, шел, дошел до дому, до Идо́лища. Идо́лища дома не случило́сь: улетел по вольному свету летать, живко́м людей глотать. Жил он с одной с матерью. Ну, взошел он в горницу, богу помолился и баушке поклонился. Баушка увидала его.

— А что это прежде у нас русского духа слыхо́м не слыхано и видо́м не ви́дано, а нынче русский дух в устах яви́тся, в глазах мечется? А что, добрый молодец, от дела ли лыташь, али дело пыташь?

— Я от дела, баушка, не лытаю, а себе больше дела пытаю.

— Куды ты идешь?

— К Идо́лищу.

— Что тебе он нужен?

— Да спросить его прислал меня Марко Богатый, сколько у него казны.

Мать Идо́лища отвечает:

— Ох, друг, он тебя съест! Тебя Марко Богатый для этого и прислал. Разве я спрошу, тебя жалея, а то он тебя съест!

Он упал на коленки и в ноги поклонился ей.

— Родима баушка, не заставь злой смертью помереть! Я прислан сюды по неволе!

— Ну, друг, я, — говорит, — не заставлю тебя горе мыкать: я сама спрошу.

— Да еще, баушка, потрудись спроси: переезжал я через такое-то море; перевощик перевозит тридцать лет… Кто его сменит?

— Я его спрошу.

— Да еще, баушка, спроси: шел я путем-дорогой — стоит столб казны, от земли и до неба. Кому она достанется?

— Не знаю только, добрый молодец, куды мне тебя деть, чтоб он тебя не нашел.

Завалила его под перину. Является Идо́лище и нюхает везде. Прилетел голодный, не сглотил никого, и спрашиват:

— Мамынька, кто-нибудь у тебя есть: русским духом пахнет.

— Ты по вольному свету летал и там русского духу наимался! Чай ты испить хочешь, сыночек?

— Пожалуй-ка, — говорит, — мамынька!

Она подала ему пьяных каплей, и так ему показалось! Стал он хмельный и говорит:

— Мамынька, да нет ли еще?

Она еще стаканчик ему подала и порядочно его взя́ло.

Стала мать спрашивать:

— А что, сыночек, я тебя спрошу…

— Что, мамынька?

— Через тако́-то море перевозит перевощик тридцать лет, кто его сменит?

— А на что́ тебе, мамынька?

— Да так, хочется узнать.

— Его сменит Марко Богатый.

— Да еще, сыночек, скажи мне: у Марки Богатого сколько казны?