— Ра́зи ты, сынок, барин мой, а ништо я — слуга твой?

Тихохочко подобрался, да с божьей помощью бултых его в Волгу — и говорит:

— Вот я и буду с полотенцем для тебя стоять! Да я лучше по́ миру буду сбирать.

И утопил сына, а сам поехал дальше. А вот эта старая старуха, большое ее брюхо, тёмну ночку не спала, дорога́ гостя ждала, сына милого свого. Тот же час и старик Тарас является как раз, горьким сиротой. Старуха старика увидала, заплакала; старик-от зарюмил, избу затопили, двери растворили и у них жерновы замололи.

— А вот, — сказала старуха, — что, старый, ты сына знать свого́ не узнал и наказ его не исполнял?

Вот старик из лица померзел, на это промолчал. Сказала старуха:

— А что ты, старый болван, промолчал, про мого́ сынка ничего мне не сказал? Знать ты его не узнал?

Старик вздохнул тяжело, со слезами ответил:

— Ох, старуха, узнал.

— Куды ты его девал?

— В Волгу ссовал.

— На́што ты это, старик?

— Погоди маненько — я тебе расскажу. (Тут следует повторение рассказа.)

— Ну уж нечего делать, старик; по миру будем ходить.

И топерь по́ миру ходят.

А тот добрый молодец оборотился рыбкой да ершом и отправился на ту сторону, де он был, пребывал. Подплыл к бережку, выкинулся на бережок и стал молоденький паренек. Вдоль бережку гулять пошел. Как при Волге да на бережке, к вечеру поздно келейку нашел, ночевать зашел в нее, а тут живет старик со старушкой.

Он взошел, богу помолился, хозяевам поклонился и говорит:

— Здорово живете, дедушка с баушкой!

Ну, вот старики сказали:

— Добро жаловать, удалый молодец!

— Пустите меня ночевать.

— Добро жаловать! Мы добрым людям рады!

Вот посидели, друг на дружку поглядели, легли спать, и сказал добрый молодец:

— А вот, дедушка с баушкой, мне у́трем завтра нужно будет рано вставать, за фате́ру вам отдавать — отдать-то и ничего, а вот в плетневых ваших сенях и утром рано на зоре будет конь стоять. Можете вести на базар да за денежки продать.

Старик со старухой не спят ночь. Как зоренька занялась, а старушка на двор собралась. Поглядела — в сенях стоит си́венький конек, не промолвит стоит. Старуха увидала, скоро в келейку побежала, старика разбудила.

— Ах, старый ты муж, седая твоя борода! Погляди-ка что у нас на дворе! Сивенькой конек. Бери-ка, да веди, продай его!

Старичек взял доброго коня и повел на базар.

А этот же плутец, учитель-молодец, он это все знает, что мальчик исправляет. Он его ждал дожидался и скоро за коня хватался, и говорит:

— Куды, дедушка, лошадку ведешь?

— На базар продавать.

— Продай-ка мне.

— Купи, батюшка.

— А сколько возьмешь?

— Сотенку рублей, друг.

Он сотенку вынимал, а тот ему лошадку отдавал.

Вот этот же учитель жеребчика берет и к себе на двор ведет, привязывает ко столбу его ко верейному, ко колечушку серебряному, да и закричал громким голосом:

— А вот, ребята молодцы, подойдите-ка сюды!

Робятушки из училища выходили, подошли к хозяину и говорят:

— Что прикажешь, хозяин, работать?

— А вот стоят вязовые дрова; берите по свисту (по плахе), да идите ко мне сюды. Да ну-ка жеребчика по бокам! До тех пор его бейте, только до смерти не убейте!

Для того его учитель бил, чтобы он молодчиком был. Не жеребчика учитель купил, а своего мастера. Ну ребятам было его бить жалко: они ничего не знали, жеребцом его сочитали, не думали что человек.

Они больно его били и так он кольцами вился́, от столба оторвался, ясным соколом возвился. Добрый молодец — ясным соколом, а хозяин за ним — ястребом. Хочет ястреб сокола поймать, а соко́л может по соколиному летать. Середь матушки Волги оборотился ершом да в Волгу, и погуливает по ней. Учитель — за ним щукой, плавает за ним в погонь, хочет его догнать, хочет поймать. Вот щука ершу и говорит:

— Ёрш, ерш, ерш, поцелуй щуку в рыльце!

Отвечает ерш щуке:

— Да ты щука же востра! Поймай-ка ерша да с хвоста!

Ну он ее по матушке Волге поводил да не едчи оголодил. Сколь не мучилась, ерша не поймала, и отправилась чуть жива́ щука домой и чуть дошла до горенки до новой.

Ерш был прохожая рыба, был он везде: и в городе, и в Казани, да еще был в Кандале́ на базаре. Его продают в хвале, а едят в честе. Вот этот ерш и уплыл в иные стороны, далече, в незнамое царство, подплывает к царскиим мостам, и тут же царская дочь ходит по зорям умывается. Подплыл ерш к мосткам, развернул свой гребешок и сам вышел на бережок — лег на мостки, оборотился золотым перстеньком. Приходит царская дочь да пожалуй что во глухую полуночь, смотрит и глядит: очень в глазах сья́ет. Это не угонёк сьяет, а перстенек сверкает. Перстенек деушка брала и домой побрела; и смотрит, куды бы его девать, и думает себе: кабы не потерять! Лучше на пальчик надеть. Ходит день, гуляет, а на перстенек частёхонько взирает. Он день — на руке перстеньком, а ночь — на постели молодцем. И вот же так через сколько время учитель узнал, что в такой-то земле, в таким-то царстве царская дочь нашла перстень. Приезжает ко царю и докладывает. (Ну, он был славу́щий еретик, что все его иностранцы знали, за колдуна почитали). Сказал учитель:

— Ваше царское величество, я до вашей милости. В такое-то время из такого-то бёг я места на прохо́де, обронил я у вас на мостках перстень. Перстенек ваша дочка нашла; прошу я вас: отдайте мне его.

Призывает царь свою дочь, спрашивает ее:

— Дочь моя, дочь моя разумна, ты нашла перстенек, хозяин выискался. Отдай его!

Очень было ей отдать жалко. Не перстенек жалко — с молодцем расстаться жалко. Прекра́снеющая девица ногами затопала, руками захлопала, да и сказала:

— Этого не было да и не будет! Не отдам!

Учитель сказал:

— Перстень не отдашь — вольный свет потерять!

Время день продолжали, пришла темная ночь. Вот они лежат — добрый молодец и девица, лежат на постельке, да разговаривают.

— Красная девица, тебе перстнем не владать, а ты можешь колдуну отдать. Ну, мотри, помни, не забудь: будешь скидовать его, не давай в руки. Ударь об каменный пол, я рассыплюсь на все мелки части — малеющая крупинка подкатится к твоему стулу — топни ногой и зажми эту крупинку.

Вот по утру рано призвали ее к отцу, стали отымать у нее перстень. Она в руки им не давала, на пол бросила, на мелкие куски разбила. Учитель же оборотился ястребом да и ну клевать да клевать, золотого перстня крошечки сбирать. Все крупинки собрал и сказал:

— А, попался мне!

И думает, что съел его. А он помудреней его: он под ногой лежит, да вон из горенки не бежит. Учитель распростился, да ушел. Она ножку подняла и крошечку взяла. Опять стал день — перстеньком, а ночь — добрым молодцем.

После того приходит дочь к батюшке царю и говорит:

— Я замуж хочу!

Царь и говорит:

— Дочь моя умна, дочь моя разумна, где же ты себе суженого приобрела?

— На мостках нашла!

Протягает белую руку и показывает судьбу свою.

— А вот этот перстенек, батюшка, день-то я его на руке ношу, а ночь с молодцем на постели лежу.

Вот веселым пирком да и за свадьбу. Запрягли пару лошадей, повезли их к венцу, не сказали отцу. Обвенчали, препоручили доброму молодцу царскую власть. Он стал царем исправлять, по губерниям газеты раздавать. Посылает первый газет, где отец с матерью живет: старые неимущие старики шли бы к царю: в таке́м месте новый царь безродных стариков обувает и одевает, поит и кормит. Вот его же отец с матерью эти газеты принимали и для себя их читали. Старик и говорит старухе:

— Пойдем, старуха, туды, покаместь в ногах сила есть! Собрались да и пошли. Пришли к новому царю. Приходят во дворец, встают на самый конец. Царю доложили:

— Явились странники.

Они думают: он их не узнает, а он их за отца с матерью почитает. Приказал их позвать и где сам живет, место дать. Вот старик со старухой ночку ночевали, поутру рано вставали, умылись, богу помолились и новому царю поклонились. Вот мать-то стала новому царю на руки воды поливать, а дедушка с полотенцем стал стоять. Не утерпел новый царь и говорит: