Они пронзали клинками томную спелость плодов, свисавших с древ познания,
И мякоть утопала в инфернальных пеленах, взбудораженных надругательством укуса.
* * *
Спелые и ядовитые фантазии розеткой приникали к яствам,
Опьяняя ласковые потоки садизма лепестками похотей своих:
Формы налившейся багровыми почками груди окунались в ласки,
Расцветая кровавым ароматом и утопая в шлейфе демонизма,
Скользнувшего складками к искусительному вздоху, полному яда.
Насилие перетекало в культ страсти, охватившей очарованием
Нагую плоть, которая измученно вожделела сладострастий,
Проникнувшись волей фантазий, что дрему будили от нег
Своими бурно-соблазнительными фантомами, чьи терпкие искусы
Трепетали в наваждениях сада и рощах его нежных, вульгарных могил.
* * *
Как продолжительный спазм, запутавшийся в терниях,
И как искус хлещущих ревнивыми истязаниями порывов,
Глубокая и черная бездна чувственности разверзлась,
Пленив хищные оскалы, дремлющие внутри опасного цветка.
Они лоснились фруктовой лозой удовольствий,
Которые обвивали пышное ложе стеблями и шипами,
И вибрация стона будоражила зрелую плоть, скользя
По коже нежного лепестка, чья уязвленная ранимость
Алела глубокой впадиной греха внутри червивой мякоти.
* * *
Клубы змеиных метаморфоз шевелились в бороздах лобзавшихся лепестков,
Которые содрогались под ласками языков: они скользили и сновали по глади плоти,
Пеленая мягкие полутона трепета и обнажая дивную эрекцию стеблей,
Клонившихся к могилам багровых щелей, что распускались в блаженных конвульсиях.
Естество коварного хвоста цвело в бутонах, дабы злом заворожить пряные искусы плода
И пленить мимолетное наслаждение жалом, вкушая его ужас, как ядовито-сладостный нектар.
Идолы растворялись в кощунственных благоуханиях, и совершенство окутывало сонмы,
Покачивая гладкими бутонами: их благоговение обволакивало храм богохульной истомы,
Расцветшей хищным зевом, как усыпанная шипами вульва, насаженная на фаллос.
* * *
Инфернальная ипостась любви, захлестнутая увечьями и одержимыми преследованиями,
Пробуждала в шлейфах райского сада ненасытную жажду, пронзенную голодом насквозь,
И, фасцинируя запреты, лелеяла грехопадения, чьи первородные соблазны
Нежились в бондаже стеблей, предавшихся плотским удовольствиям:
Насилие растекалось, словно разбухшие розовой плотью плоды, проткнутые бурей мечей,
И нега их сочила спелые брызги – вновь Эдем поражал мятежи сочных гроздьев,
Запутавшись подобно лозам в зрелых фруктах, кровоточащих упругой и жесткой кожурой.
Белые лилии плавали в невесомом эфире, как обманчивые приманки, обнажившиеся в зарослях,
Что, утекая в русла приторных миражей, кружили среди пены и бурных валов меда,
Устремившего потоки к темным берегам порочных девств, испорченных интригами,
Чьи бутоны, как лицемерные змеи, затаившие коварные нападения, прятались за добродетелью.
* * *
Вожделения розовели в расщелинах фруктов,
Как покачивающиеся головки бутонов, что колыхались
Над опьяненными экстазом веерами, и чешуйчатые хвосты,
Раскачивая их опасные игрища, увлекая в плен их порочные жажды,
Расползались к заманчивым чащам Эдема, увитым искусами.
* * *
Угроза буйства, заточившая жало в сладострастных соцветиях, привлекала жертв в ловушки,
Дразня безжалостного, терпкого врага демоническим вкусом раскрытого от укусов плода,
Сочившегося медовыми соцветиями, когда в его мягких уронах цвели колья ветвей,
Которые нежились в объятьях терпкости, – она ловила пряные вздохи и удовольствия, Ускользнувшие, как сонмы, реющие над раем, и набухшие плоды нагих грудей ублажали языки
Своими пленительными восторгами, возбужденную дрожь сплетая со змеиными стеблями кущей.
Упоительные неги мимолетных радостей, что ловили дивные миражи убийств и ласки насилий,
Благоухали хулой, лелея отголоски ада в глубине, где сад тянулся к нежному борделю упований,
Теряясь в девственной глуши разбухших ядом червоточин, безумств и соблазнительных желаний.
* * *
Развратами раскрывшихся в изобилии бутонов расползалась упоительная похоть —
Заигрывая с капканами, она пресыщалась судорогами дрожащей в экстазе плоти
И расцветала фальшью, которая губила нравственность, изнемогая от греховных нег;
Они текли по роскоши бархатных простынь, измучивая сады своими назойливыми поцелуями,
Чьи абрисы, увитые стеблями, благословляли рай кощунственных угроз и волновали жала,
Что взметывались к устьям рек медовых – они кишели ненасытностью хищной,
Которая ласкала порочные оковы, обвившие тела терниями голодных грехов.
* * *
Дьявольский искус, трепещущий вожделением на змеиных языках,
Целомудренной приторностью развратных поз отравляя плоды,
Расцветал пышной амброзией инстинктов, овладевая их хищными потенциями,
И колья шипастых ошейников благоденствовали на шеях, как ласковая угроза,
Что трепетала от девственной сладости слившихся в поцелуе губ,
Растерзанных сластью похоти и пульсирующих порнографией блудных бутонов.
* * *
Бунт изворотливых, как змии, искусов, изгнанных из рая,
Как терновые миражи, обволок медовым адом кощунственные исповеди,
Растекся терпким нектаром по соблазнительным формам тела,
Чтобы, слившись с чувственным приливом в демоническом поцелуе,
Изобличить метаморфозы жестокого сада и его жалящие укусами ловушки.
Они расцветали обсидиановыми хлыстами на медовых покрывалах,
И анисовый аромат кожи соблазнял струящиеся потоки шелковых волн,
Которые резвились в блудных просторах постелей и комнат, застланных грехом.
Они накрывали грациозным трауром, изящной трагедией идолов,
Чьи змеиные головы, восславляя дьявольские постулаты, вознамеривались испить
Яд порочных чаш, что, подносясь к пьяным от вакханалий губам,
Обнажали шипы, вонзая их в пунцовые от кровавых шабашей абрисы.
* * *
Бездною ада раскрылся цветок, обрамляя шипами соблазнительные формы:
Его змеиный стебель заигрывал с голодными потенциями, что, пленяя железные оковы,
Проскальзывали сквозь прозрачные вуали в лоно соблазняющих агонии шлейфов.
Когда шелка обтекали станы, они ловили экстатической дрожью
Капли крови на глади лепестка, который упругим туловищем змеи был окружен:
Вкушая тот заветный вкус, что лелеял запреты, поверженные воткнутыми в их плоды клинками,
Святыня сада наполнялась отравой, благоуханьями ядовитыми, как роскошь багровой клетки.
Траур, в меха коего были облачены ее колонны, скользил по вероломной наготе капканов,
И фрукты наливались спелостью пороков, зрея в кущах и лозах лицемерных истин.
* * *
Блаженство рая испробовав на вкус, свежестью плодов налитые экстазы
Рождали змей скольжение в бутоне, где вилось ласковое искушение
Любви, прельщенной дьявольским распадом, в садах цветя лианами нектароносных роз.
Владея экзекуций нежностью и трепеща пред вожделением, воспетым в гимнах дьявольских,
Томились туловища гадючьи в логове пряных воронок садизма и греха,
Когда их воля безмятежная струила водопады черной кожи, блестящей
На шелковых покрывалах агатовых лож, что, заволакивая иллюзии шармом роскоши своей,
Навек возвышались в порочных игрищах и дразнили вибрацией чувственность плетей, застывших
Перед храмами лицемерия и лжи, как созидатели греха, в лобзаньях слившиеся.