– А вас не смущает время нашего светского визита? – напомнил о приличиях Карен, заставив Анну засомневаться в своем предложении.

В возникшей паузе собачку обуяло игривое настроение – она заметалась между хозяйкой, демонстрируя свою верность, и калиткой, где все еще сохранялся шанс заполучить вкусняшку. Поймав питомца в охапку и по-матерински прижав к обширной груди, дама заторопилась назад, подгоняемая крупными каплями начинающегося дождя. У самого подъезда она лицом к лицу столкнулась с Иваном, внезапно нарисовавшемся в проеме двери.

Вздрогнув от неожиданности, женщина выпустила из рук шаловливую псинку, которая, не долго думая, с веселым лаем рванула обратно к калитке.

– Боже мой! Иван! Ты меня до смерти напугал! – громко вскричала дама, схватившись за сердце и напрочь забыв о своем неприлично домашнем облачении.

В тот же момент раздался истошный крик, от которого у Карена заложило уши.

– Густав! Ваня! – изо всех сил заверещала Анна, не веря своему счастью – ее так долго желаемая цель добровольно возникла в нескольких метрах от их засады, и требовалось срочно привлечь ее внимание к себе. К всеобщему шуму с готовностью присоединился высокий собачий тембр, и, оглушенному массовой какофонией Карену ничего не оставалось, как вытряхнуть за забор остатки корма.

Первым опомнился Иван. Как ни в чем не бывало, он обошел свою соседку, окаменевшую на пороге.

– Извините, Марья Никитишна, ко мне пришли, – пояснил юноша будничным тоном, направляясь в сторону плохо различимых в темноте, томящихся за калиткой незваных гостей, один из которых слишком звучно подавал сигнал SOS. По дороге завладев шариком по кличке Флоранс, он нажал скрытую в ограде кнопку и распахнул калитку перед несколько обалдевшей от его стремительного появления парочкой.

Анна открыла было рот, чтобы произнести что-нибудь в виде запоздалого приветствия, но резкий порыв ветра в затылок сбил волосы ей на лицо, а хлынувший вслед за этим сильнейший ливень заставил всю компанию со всех ног припустить в сторону спасительного укрытия, где «привидение» все еще ожидало услышать хоть какие-то вменяемые объяснения ночному переполоху.

– Который час? – подчеркнуто вежливо поинтересовалась Марья Никитишна, принимая шкодливую любимицу из рук юноши.

– Извините, – повторил Иван, – непростительно поздно…

Чувствуя основную вину за собой, Анна бросилась ему на помощь:

– Это мы виноваты, тысячу извинений, – оттянув противный ворот, она оглянулась на притихшего Карена, чей светлый пиджак отчего-то пошел темными пятнами. – Очень срочное дело! Которое не терпит отлагательств!

Марья Никитишна окинула вновь прибывших недоверчивым взглядом, задержавшись на мальчишеском лице Карена, и вдруг, обнаружив свой собственный непрезентабельный прикид, заторопилась исчезнуть за дверью своей квартиры.

Занавеска в комнате зловеще развевалась в воздухе подобно савану, а в распахнутое окно с силой захлестывал дождь. Иван захлопнул створки, с трудом удержав равновесие на скользком от воды паркете.

Несмотря на свежий воздух, Анна уловила запах сигарет.

– Не знала, что вы курите, – некстати вылетело у нее, пока Карен с интересом осматривал обстановку, чем-то напоминающую музей.

– Долго не курил, а сегодня сорвался, – ровный тон молодого человека не выдавал ни единого намека на претензии к Анне, чем еще больше ее расстроил. Она предпочла бы порцию грубости в свой адрес.

– Прости меня, Ваня! – она внезапно перешла на «ты», пытаясь поймать его ускользающий взгляд. – Я очень виновата! Но позволь все объяснить – ты увидишь, что моими поступками двигали только лучшие намерения!

В комнате, охваченной полумраком, стояла гробовая тишина. Единственным источником света служила лампа, длинной ножкой прикрепленная к мольберту и освещающая рабочий холст. Царящий вокруг беспорядок: во множестве разбросанные по полу кисти, тюбики и другая утварь – все указывало на то, что несколькими минутами раньше здесь кипела жаркая работа.

– Видимо, мы опять вас прервали, но все зашло слишком далеко, чтобы ждать до утра! – проговорила Анна, глядя на заднюю стенку картины. Иван молчал, и она присела на краешек дивана, наблюдая, как босые ноги юноши привычными движениями передвигают рассыпанные на полу предметы в кучку. Домашние джинсы, старая майка, заляпанная краской, перевернутая назад кепка, держащая в узде непослушную челку – все придавало его внешности еще большую привлекательность. Усталый вид и темные круги под глазами несколько обострили черты лица, привнеся в образ юноши некую аристократическую утонченность.

– Вы тоже актер? – поинтересовался Иван у Карена, обозревающего минорные пейзажи на стенах. – В каком театре служите?

Тот с ответ лишь улыбнулся, жестом переадресовав вопрос в сторону Анны, которая забыла все слова и не понимала, с чего начать свое оправдание.

– Постой, – вдруг произнесла она, – а почему ты вышел на улицу? Ты ведь направлялся к нам? Но как ты узнал, что мы внизу?

Иван усмехнулся, спасая банку с растворителем из-под ног Карена.

– Ночью здесь отличная слышимость, как в колодце, – пояснил он. – А вы не очень-то тихо разговаривали – даже музыка не помешала мне узнать ваш голос, – голубые глаза скользнули по Анне, вызвав знакомый трепет. – Тогда я ее просто выключил и прослушал вашу трактовку событий. Возможно, это было не очень культурно, но вы уж меня простите! – немного язвительно проговорил юноша. – Так что вам не стоит повторяться! – Анна почувствовала огромное облегчение от того, что ей не придется по новой все объяснять – она порядком выдохлась за вечер, выкручиваясь сначала перед дочкой, а затем изливая душу Карену. – Но это ничего не означает – пока я не решил, готов ли обсуждать ваши проделки, мне нужно серьезно подумать! – добавил Иван.

Он подвинул неровно стоящий холст, преграждавший перемещение любопытному гостю и посмотрел на Анну в упор.

– Согласитесь, все это несколько странно! И где гарантия того, что этот парень не подставной? – произнес Иван. – Лучше признайтесь сразу! Меня уже ничего не удивит.

– Согласен, гарантии никакой! – вдруг выдал Карен. На спине его пиджака расплывался рисунок, выполненный дождем.

– Карен! – возмутилась Анна, оттянув ворот так, что раздался треск рвущихся ниток. – Ну что вы такое говорите?! Ведь нас сейчас просто выставят за порог!

Карен весело расхохотался.

– Но гарантии действительно нет, – развел он короткими руками. – На самом деле, Иван, вам стоит гордиться уже тем, что интерес к вашему творчеству сподвиг эту женщину развить столь бурную деятельность! – проговорил он. – Окажись я на вашем месте – мне было бы очень приятно!

Анна почувствовала, что в голове все окончательно замылилось.

– У тебя есть кофе? – обратилась она к Ивану, поднимаясь с дивана.

– На кухне, в верхнем шкафчике, – юноша все еще не был настроен проявлять излишнее гостеприимство.

Анна долго нащупывала в темноте выключатель, а затем по привычке искала бутилированную воду или, на худой конец, какой-нибудь фильтр в виде кувшина. Не обнаружив ничего похожего, она подставила чайник под кран. Отвинтив крышку стеклянной банки, она вдохнула запах растворимого сублимата – не самого дорогого, но вполне себе приятного.

Под шум закипающей воды женщина вытащила руки из рукавов, быстрым движением перекрутив платье в подобающее ему положение. Наконец-то шея освободилась от неприятных тисков, позволяя хозяйке почувствовать себя в своей тарелке.

Из комнаты доносились отрывистые фразы оживленного диалога, и Анна решила не маячить перед глазами мужчин – пускай уже сами общаются так, как считают нужным.

Налив кипятка в первую попавшуюся чашку, Анна присела за небольшой кухонный стол, покрытый цветастой клеенкой. После выпитого дома свежемолотого, растворимый показался сущей бурдой, но ей требовалась разрядка в виде маленьких обжигающих глотков. Пачка дешевого печенья на столе напомнило ей об огромном блюде с восточными сладостями, к которому никто даже не притронулся в ресторане. Очередной прилив нежности вперемешку с жалостью накрыл Анну: в голову закралась мысль, что напрасно они категорически отказались взять сладости с собой, хотя Карен настаивал. Сейчас все это пришлось бы очень кстати – Иван, скорей всего, никогда не пробовал ничего подобного. Опять захотелось по-матерински обнять и приголубить его, совсем еще по сути ребенка, которого она невольно заставила разувериться в существовании добрых, бескорыстных людей.