Начался шестой день Луны, который я решил переждать. Для меня седьмой день был обычно счастливым, или, во всяком случае – не особенно проблемным, и потому я предпочел не торопиться. Дождавшись седьмого дня, я стал готовиться к действиям. Теперь я понимал, что главное – это заставить место силы этого несчастного рода дать мне хоть часть той энергии, что была намолена в этой часовне предками Ивана. Я не верил, что часовня эта бесполезна, иначе, зачем тогда вообще тот мужик ее строил, и, кстати, не по своей инициативе, а по совету старца, а тот уж конечно знал, что говорит. Определенно, меня сюда принесло именно для контакта с этим местом, с этой старенькой деревянной неказистой часовней.

Солнце еще не взошло, но было уже довольно светло. Я стал собираться в путь. Усевшись в лодку, я принялся искать ту заветную протоку, что указал мне дух острова, однако, увиденное сверху было совсем иным, и я ничего не мог вспомнить. Вот река разделилась на два рукава, а я решительно не помнил, какого следовало держаться. Я уж было решил остановиться и провести разведку, но тут в левой протоке раздался гогот и стая уток, с шумом поднявшись, полетела над водой. Это был знак, и я двинулся в левую протоку. Она была изрядно забита потонувшими бревнами и ветками, и посему продвижение было медленным и небезопасным. Вскоре мне повстречалась группа островов и какой-то странный рукав, уходящий почти перпендикулярно. Я, было, подумал, что, может быть, следовало бы плыть туда, но сильным течением меня в считанные секунды отнесло за крайний остров и о возвращении уже не могло быть и речи. Это, похоже, тоже был знак. Примерно минут через сорок, я, наконец, увидел заветный остров. Я узнал его сразу по переднему наносному мысу, имевшему в задней части форму улитки. Пристав к берегу, и вытянув лодку на песок, я двинулся вглубь острова.

Дверь часовни со скрипом отворилась. Внутри было сыро и пусто. Там обосновалось множество птиц, и мое появление нисколько не напугало их, они лишь слегка ворчали сидя в своих гнездах, переваливаясь и при этом даже не открывая глаз. Икон нигде не было, они, как видно, были украдены какими-то залетными туристами или «рожденными бурей» воинствующими атеистами-комсомольцами. Впрочем, может, их никогда и не было.

      Время сумерек наступило, я сел лицом на северо-запад и начал останавливать «внутренний диалог». Мысли отошли, и наступила ночь разума. Вскоре пришло долгое видение, и я почему-то сразу увидел часовню со стороны. Времени было очень мало и следовало поспешить. Я настроился увидеть то место, где сейчас находился Иван, и почти тотчас увидел клинику, но как бы сверху и немного сбоку. Затем, я увидел и самого Ивана. Странно, но и он увидел меня! Увидел и почему-то испугался. Сестра, делавшая ему укол, стала его успокаивать, мол, сейчас все пройдет. Но он, бедняга, метался, прижимаясь к спинке кровати. Я подошел ближе и «положил руку ему на плечо». Впрочем, такое высказывание не совсем точно, ибо в том состоянии человек не чувствует конечностей, равно, как и всех остальных своих частей по отдельности. Обычно, в таком состоянии человек ощущает себя целиком, поэтому, я мог только имитировать положение моей руки на его плечо, физически не ощущая этого. При этом я вполне осознавал свое действие, словно бы некий цельный иероглиф.

Иван немного успокоился, но глаза его были по-прежнему испуганными.

– Где он? – спросил я, имея в виду теперь уже нашего общего врага.

– Он скоро вернется, он иногда куда-то уходит, а когда возвращается, мне становиться совсем плохо. Помоги мне! Я не знаю, кто ты, но если можешь – помоги!

Это была огромная удача, что я попал во время отсутствия одержателя. Не представляю, куда он может уходить, но все равно – это удача.

– Я постараюсь помочь, но имей в виду, что дальнейшая твоя судьба будет зависеть только от тебя. Ты не так давно совершил что-то нехорошее. Если же ты не покаешься, если не отмоешь грех тысячей добрых дел, то тогда враг вернется, и уже не будет на земле такой силы, которая его одолеет. Ты понял меня?

– Да, я знаю, я виноват перед ней…– и он заплакал.

– Не надо, исповедуйся Богу. Я стоял около него и говорил, что следует делать, а он все плакал и обещал выполнять мои наставления в точности. Внезапно я ощутил движение за правым плечом. Резко повернувшись, я увидел нечто темное, как бы просачивающееся из стены.

– Это он! – закричал Иван. Из стены, наконец, появилось неказистое существо, производившее впечатление вдрызг пьяного человечка, каких можно встретить во множестве где-нибудь на вокзале или под гастрономом, с той разницей, что для большинства, этот не был виден.

Меня он увидел и замер, не зная, что делать. Я же набросил «сеть», и, удерживая его в своем сознании, стал удаляться восвояси.

Иван бросился к окну, но я уже был далеко.

Все в том же состоянии, я словно бы сбросил свою «ношу» посреди часовни. Затем я словно бы стал ее «облетать», крестя углы. Когда работа была закончена, я подошел к нему.

– Скажи на прощание, куда и зачем ты уходил?

– Дак вин же нэ пье, а тут недалеко шинок. От я й ходыв туды. Бува посыдыш биля пьянычкы та й наче сам выпыв14.

«Вот ведь, сатана! – подумал я, – и тут ему неймется!»

– А чего же сразу к пьянычке не присосался?

– А з ных сылы мало, та й не выбырав я. Такэ дило, сам маеш знати.15

– Ладно, теперь здесь твой дом будет. Останешься ты тут навеки, грехи замаливать. И те, что в сечи натворил, и про нынешние тоже не забудь.

Он захихикал. Я сел и сосредоточился в последней молитве. Теперь было нужно, чтобы у Ивана, нашлись силы преодолеть столь суровое испытание, и чтобы часовня, место силы рода его, взяла на себя хоть бы часть этого груза…

Я очнулся от ощущения сильного жара. Открыв глаза, я ужаснулся – часовня действительно пылала. Сорвавшись с места, я едва успел выскочить, и уже снаружи услыхал, как рухнули сверху какие-то доски. Часовня горела, как порох, быстро и совершенно непонятно отчего: возможно, в нее ударила молния. «Что ж, партия окончена, и все, видимо, могут расходиться…» – подумал я.

Как ни странно, но я провел в часовне почти весь день и вернулся на остров, когда солнце уже почти село. По дороге обратно, я много размышлял, и кроме всего прочего решил уехать тотчас же. Хоть бы и на ночь, глядя. Я вдруг почувствовал, что скучаю по дому, я ведь и правда просидел на этой реке уже почти месяц. Однако когда я вошел в избу, мои планы тотчас и рухнули: старуха умерла. Я снял ее с печи и положил на столе, поставив в головах икону. Было уже довольно темно, и я решил взяться за организацию похорон утром.

Ночь прошла спокойно, ничего существенного мне не снилось, и я проснулся, когда небо начало сереть. Я пошел и оторвал от старого сарая доски, нашел там же старые ржавые гвозди, кое-как сбил гроб, выкопал неподалеку могилу и сделал из бревна крест. Когда все было закончено, я вновь направился к дому. Я шел и ухмылялся своим мыслям. Я думал о том, что если кого-нибудь когда-нибудь занесет в эту глухомань, и он наткнется на устроенную мною могилу, так и оставшуюся безымянной, то он себе, вероятно, нафантазирует какую-нибудь историю. Это будет, наверное, что-то ужасающее, как пионерская страшилка или же сопливая от романтизма, но никогда, никакая даже самая бурная фантазия не приблизится в своих творениях к тем событиям, которые здесь произошли. Да я и сам не перестаю удивляться тому, что мир всегда оказывается и сложнее и одновременно проще наших представлений о нем, и уж куда фантастичнее самых смелых фантазий.

На другое утро, когда небо лишь только начало сереть, я перенес вещи к воде, погрузил их в лодку и двинулся в путь. Вот, собственно и все, что было связано с событиями того необыкновенного лета.