Чертовски вкусно.

Голова Кэлли откидывается к двери, глаза закатываются, она слишком громко стонет надо мной.

Я шикаю на нее, поддразнивая, потому что иногда я могу быть настоящим ублюдком.

— Ты должна вести себя тихо, милая. — Я щелкаю кончиком языка по клитору Кэлли. — Мне придется остановиться, если ты не будешь вести себя тихо. Ты хочешь, чтобы мне пришлось остановиться?

Она всхлипывает, качая головой.

Я засунул свой язык внутрь нее, трахая ее им, медленно входя и выходя. Ее бедра приподнимаются в такт моему языку, и она тяжело, резко, со стоном выдыхает.

— Я могу заставить тебя кончить вот так, Кэлли, — тихо говорю я ей, не отрывая рта от ее идеальной плоти. — Ты хочешь, чтобы я заставил тебя кончить, детка?

Из глубины ее горла вырывается пронзительное мурлыканье.

Я открываю рот и посасываю ее губы, втягивая их, облизывая каждый гребаный сантиметр, как будто я владею этой киской — как будто я владею ею. И какая-то темная, собственническая часть меня хочет услышать, как она скажет, что это так и есть.

— Скажи мне, что ты моя.

Я просовываю в нее два пальца, насаживая ее и постанывая от того, какая она горячая, влажная и идеально уютная.

— Я твоя, Гарретт, — тихо стонет она. — О Боже… Я твоя.

Я поднимаю ногу Кэлли выше, добавляю третий палец и задеваю зубами ее набухший, твердый, маленький клитор.

— Всегда? — мой голос требовательный, резкий.

Кэлли медленно открывает глаза и смотрит на меня сверху вниз.

— Всегда, — шепчет она, касаясь моей щеки, моей челюсти. — Я всегда была твоей.

И я улыбаюсь, прижимаясь к ее коже.

— Хороший ответ.

Затем я даю ей то, что ей нужно, то, чего мы оба хотим — я сосу и наслаждаюсь ею, трахая ее пальцами и потирая языком — твердые, ритмичные круги на ее клиторе. Она сильно кончает, прижимаясь ко мне, ее голова прижата к двери, спина выгнута, рот открыт, она беззвучно задыхается.

Когда все заканчивается, я благоговейно целую ее бедро, живот. Я встаю и целую ее пухлые губы. Она смеется, звучит немного глупо, но очень удовлетворенно.

Поцелуй становится глубже, и она издает тот мурлыкающий звук в глубине своего горла, который сводит меня с ума. Мы поворачиваемся вместе, как будто танцуем, и падаем на матрас, покусывая друг друга, смеясь, потому что это так приятно.

Кэлли встает на колени, стягивая мои спортивные штаны вниз по ногам. Мой член подпрыгивает, толстый и такой готовый.

— Твоя очередь.

Она шевелит бровями и ползет по мне, подняв задницу в воздух, и я шлепаю ее. Кэлли хихикает, опускает голову и облизывает мой член, как будто это ее любимое фруктовое мороженое. Она сосет головку и помогает рукой, заставляя мое зрение чертовски белеть за веками. Она берет меня в рот, толкаясь до задней стенки горла, и качает своей хорошенькой головкой вверх и вниз — небрежно сосет и это так чертовски хорошо.

Нет… нет… слишком хорошо.

Я поднимаю ее, подхватываю подмышки, прижимая ее лицо к своему.

— Не хочу кончать тебе в рот сегодня вечером. — Я резко целую ее. — Хочу трахнуть тебя, детка. — Я снова целую ее. — Могу я трахнуть тебя, Кэлли? — Я хочу вонзиться в нее, оседлать ее киску, пока она не забудет свое имя и не будет помнить только мое. — Ты позволишь мне трахнуть тебя, детка?

Она стонет, тяжело дыша.

А потом она улыбается.

— Ну… раз ты так любезно попросил.

Я перекатываю ее под себя. Ее ноги раздвинуты, а сладкие губы блестят от того, как сильно она хочет меня. И мой член прямо там, у ее щелки, готовый толкнуться и скользнуть во всю эту тесноту. Но я останавливаюсь. Потому что мой член голый… и нам действительно нужен презерватив. И поскольку я точно не думал мозгами выше моих плеч, я оставил свой бумажник в джипе.

— Черт возьми, — рычу я. — У тебя есть презервативы?

Она качает головой.

Выйти на улицу полуголым под ледяным дождем будет тяжело для моего стояка. Но, в конце концов… оно того стоит.

— Я оставил свой бумажник в джипе. — Я прижимаюсь губами к ее лбу. — Сейчас вернусь.

Я пытаюсь пошевелиться, но Кэлли удерживает меня за запястье.

— Или… или мы могли бы ничего не использовать.

Я замираю. Потому что для нас это большое дело. Мы были здесь раньше, тысячу лет назад, когда были молоды и глупы. Это плохо кончилось.

— Кэлли?

— Я принимаю таблетки, Гарретт. — Ее глаза большие и уязвимые. Это заставляет меня дрожать от необходимости защищать ее от всего и всегда. — И я доверяю тебе.

И вдруг то, что было игривым и грязным, становится чем-то другим. Чем-то большим и значимым, и наполненным большим количеством эмоций, чем я могу назвать.

Все, что я чувствую к ней, написано у меня на лице. Как сильно я хочу этого, что я умер бы, прежде чем сделал что-нибудь, что причинило бы ей боль, как мне нужно знать, что она говорит серьезно.

— Ты уверена, Кэл?

— Я хочу… — шепчет она, беря мою руку и поднося ее к своей груди. — Я хочу снова быть так близко к тебе. Чувствовать тебя, только ты и я.

— Это всегда была только ты.

Она мягко, понимающе улыбается.

— Всегда был только ты.

Кэлли тянет меня за руку, и я накрываю ее своим телом. Скольжение нашей кожи подобно чирканью спички, разжигающей весь этот жар — заставляющей нас гореть еще жарче. Но теперь есть и мягкость.

Мне нужно, чтобы она знала, как много она значит для меня, хочу, чтобы она чувствовала это с каждым моим движением.

Я обхватываю ее лицо ладонями, потом целую нежно и долго. Бедра Кэлли поднимаются и вращаются, скользя влажной киской по всему моему твердому стволу, взывая ко мне. Я отодвигаюсь назад, затем подношу головку своего члена к ее отверстию. Я наблюдаю за ее лицом, когда толкаю свои бедра вперед, погружаясь полностью, одним резким толчком, пока не погружаюсь по самую рукоять. Рот Кэлли открывается, хватая ртом воздух, и она сжимается вокруг меня.

И ощущение от нее… Господи… она так уютно обнимает меня, такая влажная и горячая. Я чувствую все — каждый вздох и биение ее сердца. Я толкаюсь бедрами, сначала неглубоко, затем более длинными движениями.

И это так чертовски хорошо.

Как будто я теряю способность складывать предложения, и остаются только слова и вздохи.

Глубже, да, сильнее и больше… всегда больше.

Есть только ее захватывающее тепло, мои двигающиеся бедра и наши стонущие, целующиеся губы.

Я толкаюсь быстрее, резче, наши тела шлепаются друг о друга — и Кэлли принимает все это, цепляясь за мои плечи, пока не обхватывает меня со всех сторон. Сжимаясь и пульсируя — она кончает, шепча мое имя в мое ухо. И это все, что нужно, чтобы подтолкнуть меня. Я толкаюсь в нее в последний раз, а затем глубоко наполняю ее густыми, горячими импульсами.

Несколько мгновений мы молчим, просто держась друг за друга, содрогаясь от толчков.

Медленно я поднимаю голову, нахожу ее глаза, пытаюсь подобрать слова, чтобы передать их ей.

— Кэлли, я… я…

— Я тоже люблю тебя, Гарретт. — Слезы подступают к ее глазам, заставляя их блестеть. — И никогда не переставала. Думаю, я буду любить тебя вечно.

Я уже киваю, целуя ее. И мой голос хриплый от всего, что я чувствую к ней.

— Я люблю тебя, Кэлли, и всегда любил. Всегда.

Позже мы лежим тихие и довольные — я включил будильник на своем телефоне, так что могу уйти через несколько часов, до утра. Я уже почти засыпаю, когда Кэлли царапает зубами мое плечо.

— Эй, знаешь, о чем я только что подумала?

Я не открываю глаза.

— Как ты счастлива, что я не мог дождаться завтрашнего дня, чтобы увидеть тебя?

— Да, это правда. — В ее голосе звучит очаровательная улыбка. — И знаешь, что еще?

— Что?

— Мы должны были купить мне новую кровать много лет назад. Так гораздо удобнее, чем на полу.

Я усмехаюсь.

— Боже, благослови кровати с пружинами, которые не скрипят.

Кэлли устраивается рядом со мной, теплая и томная, целуя меня в грудь.