— Ты такой противный, — шипит Нэнси, ее лицо искажается со своего места в первом ряду.

Дэвид подмигивает ей, не смущаясь. Потому что девушки все еще охотятся за плохими парнями — это не изменилось. Но что самое странное в сегодняшних детях? Их круги менее определены, границы размыты. Гот может быть крутым спортсменом, тупица — королем бала, наркоман — президентом французского клуба, симпатичная чирлидерша — преступницей.

Дэвид умен, действительно умен — он мог бы учиться на отлично, если бы захотел. Вместо этого он использует свой интеллект, чтобы определить минимальный объем работы, который он должен сделать, чтобы его не выгнали из школы, и не больше.

— Садись, — говорю я ему. — Больше не опаздывай. Это неуважительно.

Он отдает честь и садится на место в задней части класса. Я продолжаю лекцию. Пока Брэд Рифер, сидящий в дальнем углу, не выглядывает в окно и не объявляет:

— Беглец! У нас есть беглец!

И весь класс перемещается к окнам, чтобы лучше видеть. Некоторые ученики хватают свои телефоны, наполняя комнату звуками щелкающих цифровых затворов и пиканьем записывающих камер. Они направляют свои устройства на худого, светловолосого мальчика — скорее всего, первокурсника, — который мчится через школьную лужайку в сторону Dunkin' Donuts на другой стороне улицы и делает это из рук вон плохо. Скрытность — недруг этого ребенка.

Он оглядывается назад.

Плохой ход. Когда бежишь, всегда смотри на цель — туда, куда ты хочешь попасть. Если не хочешь идти назад, не смотри туда.

Беглец не замечает полицейского, который выходит из-за дерева, поднимает руку и бьет парня по горлу, опрокидывая его на задницу.

— Черт.

— Ауч!

Когда я был здесь студентом, у нас была охрана, в основном, на уровне охранника торгового центра. Но сегодня все по-настоящему. Вооруженные офицеры патрулируют территорию и коридоры — если вы с ними столкнетесь, вам грозит обвинение в нападении на офицера как минимум. И есть разные типы полицейских. Уравновешенные, спокойные реалисты, как мой брат Райан. И агрессивные, властные, как офицер Джон Тирни, который сейчас тащит беглеца за рубашку, надевает на него наручники и тащит обратно в здание.

Помните мою теорию о душе? О том, что она не меняется после школы? Тирни — доказательство. Он был на класс старше меня в школе — он был мудаком тогда, и он мудак со значком сейчас.

— Ладно, ребята, — говорю я классу, — шоу окончено. Вернитесь на свои места.

В середине урока моя дверь открывается, и в нее вваливается Джерри Дорфман, школьный консультант и помощник тренера.

— Что случилось, Джерри?

Он протягивает мне листок бумаги.

— Мне нужен Дэвид Берк.

— Я не виноват, — Дэвид поднимает руки в знак того, что сдается, и класс смеется.

Насколько я слышал, Дэвид живет со своей бабушкой. Его мамы нет, отец все еще рядом, но ситуация не очень хорошая.

— На ноги, Берк! — кричит Джерри. — Я не спрашивал тебя об этом. Шевелись, обезьяна, шевелись!

Джерри большой и управляет с жесткой любовью, которой он научился в морской пехоте. Он жесткий, но не придурок. Я бы не позволил ему тренировать мою команду, если бы он был им.

В завершение, с обязательным закатыванием глаз, Дэвид встает и выходит из класса вместе с Джерри.

Двадцать минут спустя звенит звонок, и начинается безумная, достойная Голодных игр борьба за дверь. Я даю им те же наставления, что и каждую пятницу.

— Хороших выходных. Не будьте идиотами.

Вы будете поражены тем количеством дерьма, от которого можете уберечь себя, следуя этим простым словам.

~ ~ ~

Мой четвертый урок свободен — подготовительный урок — спасибо, профсоюз учителей. Я планирую провести его в своем кабинете рядом с раздевалкой. Но по дороге меня останавливает вид трех футболистов — моего квотербека Липински и двух игроков младших курсов, Мартина и Коллинза, которые окружают еще одного ученика — Фрэнка Драммонда. Фрэнк — ученик с особыми потребностями в специализированном классе.

Липински держит в руке кепку Фрэнка "Янкиз", убирая ее на расстоянии вытянутой руки — то позволяя ей приблизиться, то отдергивая ее, как игрушку йо-йо. Мартин и Коллинз смеются, пока Липински издевается над ним.

— Эй! — кричу я, подходя к ним. — Прекратите это, сейчас же.

Лицо Мартина бледнеет, когда он видит меня, а глаза Коллинза меняются, как будто он ищет выход. Я выхватываю кепку из рук Липински и кладу ее в руки Фрэнку.

— Извинитесь.

— Извини, Фрэнк.

— Да, извини.

— Просто шучу с тобой, Фрэнки, — Липински усмехается. — Ты не должен выходить из себя из-за этого.

Я смотрю на него, упорно готовясь оторвать голову этому маленькому дерьму.

— Вот ты где, Фрэнк, — Келли Симмонс подходит к нам, протягивая руку своему ученику.

Келли прекрасна, в светло-коричневом платье, которое доходит ей только до середины бедра, и высоких замшевых коричневых "трахни меня" сапогах — она определенно звезда в фантазиях большинства учеников мужского пола.

— Извини за это, Келли, — говорю я ей, когда она хмуро смотрит на трех игроков. — Я позабочусь об этом.

— Спасибо, Гарретт, — и уходит с Фрэнком по коридору.

— Мой кабинет, — рычу я на оставшихся придурков. — Сейчас же.

Как только все трое оказываются внутри, я захлопываю дверь.

— Что, черт возьми, я только что увидел? — огрызаюсь я.

— Мы пошутили, — пискнул Коллинз, опустив глаза в пол.

Липински выпячивает подбородок.

— Ничего важного.

Я подхожу ближе. Брэндон почти достиг в росте меня, но у меня все еще есть два дюйма над ним, и я использую их в своих интересах.

— Для меня это очень важно.

Мартин покорно поднимает плечо.

— Парни задирают друг друга, тренер. Мы подшутили над Фрэнком, вот и все.

Мой голос резок, отрывист и обвинитилен.

— Парни задирают друг на друга, да, но Фрэнк в этой шутке не участвовал. Только засранцы бьют сверху вниз — не ведите себя как засранцы.

— Бьют сверху вниз? — Липински бросает вызов. — Звучит так, как будто Вы считаете Фрэнка не таким способным, как все мы. Довольно запутанно, не находите?

— У Фрэнка есть проблемы, которых нет у тебя, — отвечаю я, — я не могу понять, почему, во имя всего святого, вы из кожи вон лезете, чтобы сделать его жизнь еще тяжелее. Вы меня услышали?

— Да, тренер, — пробормотал Мартин.

— Да, мы Вас услышали, — добавляет Коллинз, — извините.

Липински ничего не говорит. И его молчание звучит громко.

Первое правило работы с ребенком, который ведет себя неадекватно? Лишить его аудитории. Он легче отступит, если рядом не будет никого, кто мог бы посмотреть, как он это делает.

Я выписываю два пропуска и вручаю их Коллинзу и Мартину.

— Возвращайтесь в класс. И, если вы еще раз повторите это дерьмо, это будет последний раз, когда вы надеваете шлем в этой школе. Понятно?

— Да, понятно.

— Хорошо, тренер.

Я показываю на Липински.

— Ты — сядь.

Коллинз и Мартин выходят за дверь, закрывая ее за собой. Липински опускается на тул и откидывается назад, раздвинув колени, без всякой заботы.

Я обхожу свой стол и сажусь.

— Ты капитан команды — каждый твой шаг является отражением команды, и, что более важно, отражением меня, — я указываю на дверь, — это дерьмо и твое отношение ко мне сейчас ни хрена не сработает — ты это знаешь. В чем, черт возьми, твоя проблема, Брэндон?

Он ухмыляется.

— У меня нет проблем, Гарретт…

Гарретт?

Я мысленно поперхнулся.

Этим летом я смотрел "Головоломка" со своей племянницей, и если этот мультфильм является хоть каким-то подтверждением, голова моего маленького красного парня только что взорвалась огнем в моем сознании.

—. . Я только что выяснил несколько вещей.

— Да ну? И что же ты выяснил?

— У Дилана мононуклеоз, у Леви штифты в руке…

Дилан и Леви — мои второй и третий квотербеки, которые оба находятся в списке травмированных на этот год.