– Отныне да.

– Твои слёзы, речи, переживания – ты вела к этому?

– Да. Я не врала, но использовала их в личных целях.

– Чтобы мы просто переспали? – столкнулась с отрешённым лицом.

– Больше. Чтобы показать: ты ровня смертным, нам. Ты умеешь ошибаться.

Не умею. И не ошибся.

Однако сказал:

– Поздравляю, Джуна. Ты добилась желаемого. Ты использовала меня. Так, да? Тебе эти слова нравятся? Мерзкие слова. Поздравляю.

– Я не верю тебе, – отмахнулась Джуна. Вот так просто и резко. – Вижу поганую фальшь на твоём поганом лице. Меня ты тоже не обманешь. Я – такое же Солнце, что и ты. Просто вижу, что пытаешься утешить, а потому признаёшься. Но ты, Бог Солнца, всегда одинаков, всегда рационален, предусмотрителен и умён. Ничего не способно выбить почву у тебя из-под ног. Думала, что я смогу. Фальшь. Ты отвратительно прагматичен; эта стихия мне неведома, а потому я – обратная качествам старшего брата – влеклась за тобой.

Посмотреть бы на лицо Джуны сейчас, узнай она, что я импульсивно выкупил жену у черта, которого она больше всего ненавидела, влюбился и принялся разъезжать по вечерам и приёмам, горделиво выставляя напоказ или спесиво утаивая в себе самом.

Подъезжаем к резиденции Бога Жизни. Никто не желает здороваться, а потому мы с Луной штурмуем носящихся с бокалами слуг.

– Не напивайся, – прошу я.

– Да когда я напивалась? – шутливо оскорбляется девочка. – В любом случае не отходи. Претендовать на это платье дозволено лишь тебе.

Луна кружится.

Её одеяния заслуживают внимание женских глаз и мужских воздыханий. Белая юбка танцует, оголяя ноги по разрезу шлиц до самых бёдер; плечи голы, руки закрыты; грудь затянута в корсет. Я сам утаил её там, хотя обыкновенно помогаю лишь со шнуровкой на спине. Одних женщин нравится раздевать, других – одевать. Мне довелось полюбить и то, и то в лице одной избранницы. Луна подошла с распахнутыми крыльями корсета и, прикусив губу, просила помощи. Взялся шнуровать и приговорил:

– Снимать его будет трудно, долго.

– Я не тороплюсь, – улыбнулась девочка. – Ты тоже к своим летам научился терпению.

Одарил многозначительным взглядом и отправил к зеркалу.

– Какое терпение, Богиня Солнца? – бросил вслед. – Мне казалось, к своим летам я утолил жажду, но потом явилась ты.

– Не из тех источников пил Бог Солнца, – парировала Луна и отворачивалась.

И сейчас отворачивается. Чтобы облюбовывал её разно, чтобы смотрел и засматривался, чтобы радовался, чтобы восхищался.

– Богиня Солнца, – обращается некто из толпы. – Рад приветствовать вас.

В ту же секунду утаиваю девичий стан за своей спиной, здороваюсь первым. Бог Смерти, вот так встреча; обыкновенно скуден на посещение увеселительных мест. И на комплименты чужим жёнам.

Луна выпытывает и впитывает энергию мест, в которые пребывает и находящихся там людей, отчего красота её с каждым днём разрастается. То видит посредник Бога Жизни. Но мне к его брату – отныне – рано: девочка беззащитна – я буду покрывать её голову сколько требуется.

Луна здоровается, но руку не протягивает, о здравии не спрашивает. Никто другой к беседе примкнуть не желает.

– Вы редки с визитами, – говорит Бог Смерти. – Оставили затворничество?

– Было бы несправедливо по отношению к миру утаивать его лучшее творение, – подхватываю я и увожу Луну прочь.

У меня на неё другие планы.

– Какой он липкий; так и норовит прицепиться, – шепчет девочка и с досады поправляет волосы. – Спасибо, что спас.

– Всегда, – киваю и ловлю внимательный взгляд. – Уделишь мне время?

– Всегда, – с улыбкой поддерживает Луна.

– Отлично. У меня есть кое-что для тебя…только не визжи, договорились?

– Да когда я визжала? – продолжает дразнить. – Какого ты мнения о жене, Бог Солнца?

Мы останавливаемся ближе к – вечно – пустующему центру зала. Компании мужчин рассыпаны вдоль столов с едой и питьём, компании их жён – вдоль стен. Я вновь обращаюсь к молодой жене:

– Однажды мне попалась очень интересная фраза. Может, в книге, может, на слуху. И я всё думал, к чему она применима. На днях понял. Фраза следующая: «Золото пробуют огнём, женщину – золотом, мужчину – женщиной».

– Что это значит? – заинтересованно спрашивает Луна.

– Повернись спиной.

Девочка слушается.

На шею ей приземляется золотой змей: чешуйки его сверкают под светом жёлтых ламп, вместо глаз – красные камни. Ожерелье пробыло слишком долго в семейном тайнике и захотело воздуха, вольности, красоты. Металл наполняется силой и отдаёт силу фарфоровой коже.

– Ты обещала не визжать, а я знаю этот взгляд, тише, – предупреждаю и наступаю первым.

Луна, пригладив змея, падает в руки и целует подставленную щёку. Всем известно, что оно принадлежало Роксане из клана Солнца и было даровано Сампсоном из клана Солнца.

– Символ змеи сложен и универсален, – рассказываю я. – Напрасно его трактуют исключительно хитростью.

Баловство в глазах девочки затихает. Луна слушает.

– Изображение змеи связывают с женской производящей силой и домашним очагом. В одних культурах и народах змея олицетворяла воскресение, в других…

– Грех, – говорит девочка.

Значит, каждый вечер и каждую прочитанную книгу слушала внимательно.

Я улыбаюсь в ответ:

– В этом есть ты. Космос и хаос.

Луна вновь касается вымеренных чешуек. Её пальцы созданы для воздушных касаний, для ласки, для войны.

– Свернувшаяся кольцом змея есть круговорот явлений и жизни. Это солнце и луна, жизнь и смерть, мудрость и страсть, исцеление и яд, благодетель и опасность.

– Спасибо, Гелиос.

Она редко зовёт меня по имени. Звать не приходится – мы теплимся плечами и не отходим, а для восклицаний использует задиристое «Бог Солнца».

Отец подарил это ожерелье матери в день, когда они стали супругами. Отец не закладывал столь вопиющий смысл в украшение – лишь использовал изображение с фамильной сургучной печати, которое дублировало вышивку на фамильном гербе. Сампсон и Роксана приходились друг другу братом и сестрой – не единоутробные, нет; родственники по одной из линий, ближе к кузенам: их брак был оглашён после признания молодых в любви. Им позволили выстраивать отношения с условием построения влиятельнейшей империи. У них получилось.

Луна отходит и танцует.

Но змей – цикличен. Змей заглатывает собственный хвост и всё возвращается, всё обновляется, всё повторяется.

Её рассекающие воздух руки вычерчивают стройные дуги, бёдра стегают, талия колыхается.

Я отступаю и сажусь на пустующий стул, наблюдая за молодой женой. Мир двоих не может быть понят иными. И иные не понимают. Озираются, боятся, шепчутся. Им дозволено то же самое и больше, но личные, своими умами сотканные рамки, не позволяют надкусывать и пробовать жизнь в естестве.

Луна запрокидывает голову и волосы покидают забранную причёску. Смоляное полотно впивается и вплетается в ткань платья. Она завораживает. Шея – тонкая, длинная, бархатная – удерживает сцепленное кольцо со змеиной головой. Мир принадлежит безумцам. Она танцует и лучшей картины мне под завершение целой эпохи клана Солнца не узреть. Она танцует. Смотрит через плечо и награждает манящим взглядом, улыбается и вновь ведёт бёдрами. Она танцует.

– Старик совратил ещё совсем юное дитя, – удушливо вздыхает находящаяся подле.

Подруга с ней охотно соглашается, и обе пары глаз взирают на меня.

– Когда? – говорю я.

– Когда он это сделал? – уточняет девушка.

– Когда я спросила вашего мнения? Когда разрешила говорить со мной? Когда дала слово безродным?

Гелиос велел наступать первой, велел бить самой, велел отражать нападки, ставить планку и наблюдать за их низостью, неспособностью дотянуться…Заговорившая со мной спотыкается в речах и роняет взгляд. Наступает её подруга:

– Милая, здесь нет врагов. Мы…

– Как и друзей, всё правильно, – улыбаюсь я. – И в ваших словах я не нуждаюсь, мне нравится компания тишины.