Райнер Мария Рильке Поздняя осень в Венеции © В. Б. Микушевич, перевод, 1999, 2018 © Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018 Издательство АЗБУКА® Книга картин Первой книги первая часть Вступление Кто ты таков, ты знаешь сам давно; из дому выйти ты во тьму готов; где дом, там даль, а ночи все равно, кто ты таков. Глазами, не успевшими устать, когда переступаешь ты порог, воздвигнешь дерево, где тишь да гладь, где черный ствол под небом одинок. Так мир Ты сотворил, а мир велик; в молчаньи Слово затаило суть. Уверившись, что смысл его постиг, своим глазам позволишь отдохнуть. Веянье апреля Снова апрельский дух; жаворонки взлетели в небо, где плечам тяжел свет, а сквозь ветви уже виден день, чей в пустоте расцвел свет, — но после сумерек длительных и дождливых солнечно-золотая рань сквозь туманы проступает, на фасадах зданий витая, где окна, как раны, открываются среди теней боязливых. Потом тишина. Без всякой отсрочки дождь сверкает на мостовой, и звук его живой впадает в блеснувшие почки. Два стихотворения к шестидесятилетию Ганса Тома Лунная ночь Такую ночь назвать негоже хмурой; южнонемецкий воздух при луне часы роняет с башни в тишине, чтобы они тонули в глубине, а сторожа, фигура за фигурой, прошли, перекликаясь, в стороне, и скрипка зазвучала как во сне, напоминая вслух о белокурой. Рыцарь Едет рыцарь в панцире черном, стальном — навстречу любви и вражде. Все впереди: даль, дол за холмом, пиршества, прелести дам и дом, Грааль в награду, песнь за вином; в тысяче образов и в одном Бог перед ним везде. Панцирь – тюрьма стальная, литая, узилище или обитель, где смерть сидит, мечтая, мечтая: где мой освободитель, чей меч – мои оковы ради доброго дела разрубит, и вместо обновы свобода будет сначала для скрюченного тела, чьи мышцы готовы: ах, как я бы играла и пела! Девичья меланхолия Мой рыцарь юный предан мне почти как древний стих. Приходит он, как по весне вихрь налетает в тишине, уходит, как в голубизне звон колокольный в стороне, где свет преображен. С глухой тоской наедине слезу в прохладном полотне ты прячешь: плач твой тих. Мой рыцарь юный верен мне, и он вооружен. Улыбкою при ясном дне сияет он, и в белизне слоновой кости, в тонком сне его черты, как свет в окне морозном, жемчуг на стене и при луне страницы книг твоих. О девушках
I. «Иные пролагают мечтами…» Иные пролагают мечтами к темным поэтам путь и просят кого-нибудь, чтобы позволил взглянуть, как струны ладят перстами; но для девушек простых мост к видениям не нужен; их улыбки – нити жемчужин над серебром, украшающим пир; ими-то доступ и обнаружен и к поэту, и в этот мир. II. «Девушки! От вас одних поэты…» Девушки! От вас одних поэты научились говорить о вас, находя не ваши ли приметы в звездах, предвещающих рассветы вечностью, чей наступает час. Но пускай поэты молят страстно, знайте: как мольбы ни горячи, им вы уступили бы напрасно, ибо соблазняться вам опасно даже тяжестью парчи. Пусть поэт мечтает о свиданьи со своей мечтой наедине в сумрачном саду, где в тишине на скамье сидел он в ожиданьи, в комнате, где лютня на стене. Вас не ищет он средь лиц и звуков; дорожит он сумраком дорог, так же безнадежно одинок, светлой не застав под сенью буков, рад к себе забиться в уголок. …И ему противны голоса, вечно доносящиеся хором из толпы, где слишком многим взорам ваша подвергается краса. Песнь изваяния Кто любит меня любовью такой, чтоб жизнью не дорожить и утопиться в пучине морской, чтоб каменный мой разрушить покой, лишь бы мне жить, жить?.. Где кровь моя? Камень мне надоел, гнетущую тишь храня, а жизнь хороша, желанный удел. Где тот, кто настолько смел, чтоб разбудить меня? Пусть будет мне жизнь золотая дана в изобилии благ… Буду плакать одна, над морем вечно грустна; хоть моя кровь хмельнее вина, но не отдаст морская волна того, кто любил меня так. |
