Стоим, молчим. Наконец, гранд-дама, резко развернувшись на месте, устремилась к своему креслу. Упав на него, выбила резким движением сигарету, сунула в рот, закурила. Бросила мне пачку. Не хамски, а нормальным перебросом. Пока я шёл, поправляя одежду и шею, к гостевому креслу, она, смяв какую-то бумажку со стола, протирала себе раненую ладонь. Кровь уже остановилась. Очень интересные у нее способности.

Сидим, курим.

— Изотов, ты мне не нравишься, — наконец, выдает моя начальница, — Сразу не понравился. Почему — поняла только сейчас. У тебя что-то с эмоциями. Они приглушены. Это напоминает мне Юльку. Бесит. Можешь объяснить, что с тобой?

— Тяжелое детство, — пожимаю плечами, — Вы в курсе.

— Ты не аутист, — морщится курящая блондинка, тряхнув своими тяжелыми волосами, — Ожегов, китаянка, Юлька. С эмоциональными пиками у тебя всё в порядке, но их мало. Я хочу знать почему.

— А вы представляете себе, что такое для девятилетнего ребенка, находящегося в детском саду, видеть, как другие дети начинают его избегать? — фыркаю я, — Для сироты, у которого еще вчера было всё нормально? Для сопляка, у которого начинает бледнеть кожа, меняться волосы, темнеть всё вокруг глаз? Для человека, который понятия не имеет, когда закончатся его изменения и какими они будут? Я могу через пять минут взорваться, растечься слизью, раствориться в воздухе, стать призраком, сменить пол, обрасти шерстью… продолжать можно долго.

— Ты убил вчера троих и, скорее всего, безвозвратно испортил психику еще семерке людей, — бесстрастно добавляет Окалина, тщательно отслеживая мою реакцию, — Они сейчас спят под тяжелыми медикаментами, настолько сильными, что сновидений у них быть не должно. Но они у них есть. Я видела записи. Знаешь, что они заставили меня вспомнить? То, как ты, зевая во всю пасть, забирался в автобус. Спокойный как удав.

Без комментариев, тётя Неля. Я буду смотреть на тебя честными глупыми глазами. Пока сам не пойму, чего вы от меня хотите — хрена вам лысого, а не витино сотрудничество. Малышу надоело, что в него тыкают палкой, а затем смотрят, что получится. У него есть теплая норка, на многое готовая китаянка, личное прикольное Палатенцо, которое дало сейчас половине дрочеров Советского Союза просраться кислотным и кипящим варевом… у Вити всё хорошо. И за это он будет бороться.

— Иди, Изотов, — наконец, вздыхает майор, с тоской упирая кулак в щеку, — Иди…

— Никак нет! — рапортую я, — Вы так и не рассказали, кто такие «чистые»!

— Ладно, слушай, — скривившись, выдыхает женщина, смирившаяся с моей наглостью. А может быть, даже извиняющаяся таким образом за свой спектакль.

Через двадцать минут я выкатывался из скотского института с опухшим видом и квадратными глазами, почти автоматом шуруя на автобусную остановку. Было о чем подумать.

«Чистые». Неосапианты так-то просты как тапок, когда заходит речь о их разновидностях. Адаптант, криптид, патоген. Всё просто. Первые получили «дерево», вторые родились от двух адаптантов, третьи родились без источника, но могут извлекать потребную энергию из разной поглощенной дряни, от урана до сраной лаврушки. Вот как суп с парой листиков способен сделать из Салиновского альфа-самца, стреляющего парализующими лучами — советская наука объяснить не может. Факт есть? Есть.

Оказалось, что есть еще одна категория. Та, которую стыдливо заметают под ковёр, прямо как заметут всё выступление нашей Юленьки. СССР не готов и не хочет воспринять бесполого человека, ему это вредно и не нужно. Призраки, при всем своем существовании, никак не могут компенсировать такое изменение шаблона. Тоже самое и с «чистыми». Хотите знать, что это такое, моя любимая, но несуществующая публика?

То же самое, что и патоген, только наоборот. Источник есть, нет способностей. Ни одной, никаких, зеро. «Чистые», такие как Янлинь, они не могут летать, не могут пускать лучи из рук или жопы, не владеют ничем, что люди из моего мира, могли бы назвать «сверхспособностями». Кроме…

Чудовищная регенерация. Возраст, застывший четко в момент, когда произошла активация неосапианта. Возраст? Тело тоже. «Чистого» можно жечь, колоть, варить, разрубить на две части… но потом? Потом на нем не останется ни единого шрамика. Идеальные вечные люди с идеальным здоровьем. Ах да, еще они не спят. Мало? Особенность «чистого» в том, что его регенерация частично не зависит от физического мира, то есть, он вернет себе утраченное, даже не пожирая мясо килограммами. Убить его можно только полностью уничтожив тело. Даже если каким-то образом начисто уничтожить голову, то потом, когда он отрастит новую, ты получишь большого младенца. Восстановление всегда идет с самого большого куска, только с него, и никак иначе.

Идеальный, абсолютный, безоговорочный джек-пот. Но с маленькой помаркой — Янлинь в её 21-летнем возрасте является большим исключением. Остальные «чистые» намного младше физически. И останутся такими навсегда. А еще им не нужно есть и пить. Хорошая вишенка на тортике.

Теперь понятна ненависть девчонок в общаге к Янлинь. Какие пацаны, о чем вы? Терпеть рядом такое… это я могу лишь позавидовать белой завистью. Ну не только я, за все мужчин сказать можно, а вот женщины… Мда.

Забившись автобусу на самый зад, чтобы избежать взглядов, я лишь качал головой, думая, насколько неприятно человеку жить с «чистым» на одной планете. Лучи из рук, полеты, телекинез? Ха! Мелочи. Любой мужик с автоматом превращается в супермена, способного 31 раз подряд плюнуть смертельно опасным куском свинца. А вот знать, что будешь всегда… это бомба.

Сначала я дернулся, прерывая размышления, заметив краем глаза фигуру подходящего ко мне человека. Затем поперхнулся, увидев, что во вполне себе советском душном автобусе, где все окна закрыты вечными бабками, стоит мужчина в наглухо закрытом плаще и темных очках. Стоит возле меня. Потом вообще забыл, как дышать, когда этот гад плащ распахнул известным по прошлому миру жестом классических извращенцев.

Правда, дальше всё пошло не так. Вместо голого тела под плащом у мужика была только вращающаяся тьма, куда меня и засосало, попутно вырубая к ядрене фене.

— … да пошло оно всё, я сваливаю!

— Куда, гад? А ну вернись!

— Сам ****ь, если хочешь. Меня достало всякое мерещиться!

— Отчим тебе яйца открутит.

— За тридцатку пусть сам тут стоит… Михан, ну сам башкой своей подумай, этот крендель под наркотой нам чем-то по мозгам лупит! Я уже дергаюсь! А если он очнется?!

— Э… да не очнется он, я видел эти дозы. Под ними таких быков держали. Неделями!

— Х**лями! Я всё сказал, мне мозги дороги! Снаружи буду!

— Погоди, я с тобой. Хоть перекурю…

Уши слышали, то, что между ними слова понимало, но как-то ленилось обрабатывать. Мне было зашибись как хорошо. Никогда такого кайфа не испытывал. Хотелось просто лежать с закрытыми глазами, плыть на волнах этого прекрасного бесконечно нежного ощущения, увозящего тебя от всех тревог, проблем, этой надоедливой и бестолковой мозговой деятельности. Только мешал крайне надоедливый писк здравого смысла, ножом разрезающий нирвану — кайфовать и нежиться в близком присутствии двух хриплых мужских голосов, от которых буквально разило самыми низами общества, было чрезмерным идиотизмом. А значит, что-то было не то.