— Но без имен! По крайней мере, её имени! — строго предупредил я, вообще пока не понимая, что происходит. Юля согласилась. И то хлеб.

Принять форму тумана оказалось необычайно легко, проще, чем в лаборатории в первые дни. Вот я стою, а вот уже нет, теперь я вся комната. Даже успел ощутить упавшие на пол вещи. Сразу выполнить распоряжения приведения не получилось, меня отвлекла сама Окалина, принявшаяся нарезать круги по комнате. Ага, понятно, нифига она во мне не видит, писать не может в блокнотике-то. Выход девушка нашла быстро, попросту открыв дверь в свою не использующуюся комнату.

И вот тут мне резко поплохело. Были бы эмоции, закряхтел бы матом. Почему закряхтел? А потому что ощущение дополнительного объёма, свободного от любимого меня, сильно напоминало резкий и мучительный приступ поноса. То есть, у туманного куба, который я, жутко и страшно рвало днище от стремления заполнить собой новый свободный объём!

Те секунды, за которые Окалина захлопывала за собой дверь, показались мне часом. Но удержался. Следовательно, кое-как я собой управлять могу. Это необходимо развить, если я не хочу раствориться в атмосфере нашей великой Родины. При случае.

Так, а теперь анализируем произошедшее в комнате у Янлинь. Кратко, сжато, полно. Лишенный эмоций разум подсказывает, что если Юля постоянно думает также, как я сейчас, то её устремления обязательно нужно удовлетворять с первой попытки, чтобы не долбала своим током. А потом, как высплюсь, выясню у неё, с какого перепуга я вообще должен подчиняться девчонке.

Правда, первым же делом в мой остывший разум проникли вовсе не воспоминания о половых актах, которые, в принципе, можно было назвать эпизодами кормления, а совершенно другой момент. Комната юной китаянки была типовой, представляя из себя большую комнату и две маленьких спальни, а кровать у нее почему-то стояла в «зале». Что другой кровати нет, вопрос не интересный, внучка хозяйки «Жасминовой тени» вполне могла бы жить и одна. Но вот то, что я, в эту лютую сентябрьскую жару, внезапно вспомнил холодный сквозняк, гулявший по моим ногам, пока мы развлекались, было очень любопытно.

Нормальный человек этого мира оставил бы такой момент без внимания. Максимум бы подумал, что это одна из способностей Янлинь. А вот мне, притащившему с собой память из другого мира, такой промозглый сквознячок был прекрасно знаком. Такое в жаркое время года часто происходит, когда ленивые или алчные до комфорта низшие создания недостаточно плотно прикрывают дверь, ведущую в серверную.

Рита Галкина со своей фамилией не дружила. Не соответствовала, так сказать, и, наверное, это было лишь второе несоответствие в её жизни вообще. Всему остальному она соответствовала более чем. На первое место у Риты, правда, попал я, но уж так вышло. В данный момент она стояла почти вплотную к вашему покорному слуге, дорогая несуществующая публика, и изволила гневаться на этого самого слугу. А когда Рита гневается, она дышит, а когда дышит, она шевелит грудную клетку, а когда клетка шевелится, то растущее на ней движется, от чего всех, кто имеет несчастье быть ростом с меня, обдает неповторимыми ароматами самой Галкиной.

Впрочем, тут надо сначала. Не вините меня, голова кружится. Это ж Рита.

Нормальная советская школьница (говорю именно про них, потому как не шарю, что там в зарубежье), расцветает в восьмом классе. То есть, 1-го сентября мальчики с линейки заходят в класс и офигевают, потому как рядом с юными кобылицами видят себя чахотошными шибздиками. А те, раздавшись во всю девичью ширь, уже бьют копытом и строят глазки парням из 10-11-ых классов. Это, так сказать, проза жизни, которая известна всем. Но вот Рите Галкиной никто не сообщил, видимо, что рост надо прекращать. Причем прямо до третьего курса нашего политеха, а следовательно, было сейчас нависающей надо мной дивчине аж 21 год.

Риточка у нас красавица, на чей-нибудь вкус и цвет, но, как я и говорил ранее, забыла остановиться в росте. Сколько кэгэ в её почти двухметровом теле было неизвестно, но вот гренадерский размах плеч, героически удерживающих грудь шестого с баааальшим плюсом размера, уже превращал эту фактурную деву в оружие массового поражения. Причем худенькой комсорг нашего факультета не была отнюдь! Зато она была громогласной, решительной и напористой как два брата грузина с Камазом пропадающих персиков!

— Изотов, я тебя ненавижу! — трубно возвестила Рита на весь коридор, заставляя какого-то худенького преподавателя рефлекторно отпрыгнуть задом вперед за угол, откуда тот до этого выходил. Обдав меня еще раз запахом уставшей за учебный день девичьей груди, Галкина смерила меня уничтожающим взглядом, продолжая нарушать тишину, — И что мне записать?! Нет! Не что мне записать, а что вообще с тобой делать?!

— Да ничего не делать! — жалобно проблеял я, делая шаг назад. Не сказать, что от Риты пахло чем-то неприятным, но для тощего меня запах здоровой (здоровенной!) женщины был несколько тревожен, типа как для некрупного зверька, — Я же документы предоставил!

— Я Мыловарову позвоню! — внезапно перешла комсорг на угрозы, зловеще перекидывая на грудь черную как душа политика косу толщиной с половину моего бедра, — Вы, Коморские, уже совсем оборзели! Какое… какое освобождение от общественной деятельности?! Таких вообще не бывает! Это бред какой-то!

— У меня рабочий график гибкий! — пытался донести я до могучего ума, скрытого под обширной гневной плотью, логическую конструкцию, — Как только выхожу из политеха, сразу попадаю на работу! Прямо до сна!

— И чо?! — загремела Галкина так, что задрожали стекла, а в коридор не совалась ни одна душа, обремененная инстинктом самосохранения, — Выходить из него ты, Изотов, должен с моего ведома! Как все порядочные люди! А ты?!

— А чо?! А я ничо! — в отчаянно припадке храбрости пищал я, продолжая аккуратно отступать, — У меня документ!

— Видала я твой документ! — надвинулась на меня комсорг, — Могилёву всё передам! И Мыловарову позвоню! Пусть с тобой политрук разбирается! И с твоими… этими!

А затем, не успел я пикнуть, как большая девушка подшагнула ко мне, ловко и привычно загребая мою голову на неуклюжей не увернувшейся шее в захват и вжимая её, болезную, себе между сисек. Рассерженно смотря в мои глаза, Рита донесла свободную руку до своего румяного и пышущего здоровьем лица, а затем, облизав подушечку большого пальца, начала тереть мне веко!

Планочка у меня от такого слегка упала. И так день паршивый, на циферблате часов время в 82 единицы соц.рейтинга, так еще это?!

— Слышь, Галкина, — утробно почти проурчал я, — Ты ничего не попутала, милая? Совсем офонарела?!

Торопливо отпустив меня на свободу так, что чуть не упал, Рита ретировалась на пару шагов, смущенно и слегка испуганно сопя, а затем, видимо, не умея держать за своей широкой и увесистой душой ничего потайного, прямо и ляпнула:

— Ну… я думала, у тебя тени! Хорошие такие! Качественные…

— Это естественный цвет кожи! — тут же зарычал я, злясь за обтертый и облизанный глаз еще сильнее, — Я с Коморской, Галкина!!