– Что было потом?

Валлара посмотрел на меня с таким искренним задором, что дыхание вновь перехватило.

– Потом? Да я сидеть неделю не мог! А Валенсио от высокой температуры трясло, как в лихорадке. Отец боялся, что он навсегда оглохнет.

– И вы забросили свое тайное место?

– Нет, – самодовольно усмехнулся Анжело. – Препятствия закаляют характер.

– Так и подумала.

Среди густых, почти черных в неверном свете луны зарослей показался маленький домик. Тихие волны разбивались о стены, блестящей пеной оседая на песок. С одной стороны к сараю прилегали какие-то непролазные, густые заросли, а с другой он опирался на белую кромку пляжа. Прямо на пол, рядом с неприглядным строением был постелен толстый, пёстро расшитый абстрактными узорами плед. Неподалеку из песка торчал длинный факел, ярко полыхающий красноватыми отсветами и время от времени сыплющий мелкие, светящиеся искры. От созерцания ночной картины, дыхание вмиг замерло от восторга, я оглянулась и встретила самодовольную, ироническую усмешку Анжело.

– Это же просто чудесно!

– Рад угодить синьорине.

Неаполитанец пригласительно вытянул руку в сторону пледа и опустился на него сам. На краю подстилки стояла большая плетёная корзина, застеленная белым, холщовым полотенцем, из которой выглядывало горлышко винной бутылки.

– Что мы будем есть? – только сейчас пустой желудок осмелился напомнить, что за день я не смогла проглотить и крошки.

– Тут… – он словно немного смутился. – Булочки. С заварным кремом. Марчелло положил. В детстве мы с нетерпением ждали праздников, чтобы получить их.

Валлара встряхнул головой, обретая прежнюю невозмутимость, а потом выпрямился, по хозяйски, достал бутылку темного стекла и, зажав пробку в кулаке, откупорил ее.

– Я не буду пить, Анжело.

Мягкий, янтарный взгляд наполнился озорным, издевательским блеском.

– Обещаю на этот раз держать себя в руках.

– Дело совсем не в том, – я взмахнула ладонью, желая показать, что доверяю его добропорядочности. – Не умею. Да и разницы не понимаю. Лучше уж кофе, кстати в Неаполе он восхитителен.

– Нет, малышка, с пиццей обязательно пьют вино. Я научу тебя. Давай бокалы.

– Пицца?

Он удивлённо приподнял бровь, наполняя широкий, тюльпан бокала кроваво-красной жидкостью.

– Конечно, мы ведь в Италии.

Мой недоверчивый взгляд упал на средних размеров лепешки с напрочь обугленным краем, стопкой сложенные в корзинке, рядом с восхитительного вида булочками.

– Твой повар, смотрю, торопился?

Валлара всем своим видом выразил крайнюю степень пренебрежительного изумления, протягивая мне бокал.

– Синьорина совсем не разбирается в неаполитанской еде.

– Да и нравах тоже, чего уж там, – я с недоверием принюхалась к содержимому. Пахло удивительно: ягодами, немного персиком, даже чуть клубникой.

На мой изумлённый взгляд, Анжело высокомерно приподнял смольную бровь, иронично усмехаясь.

– Это Lacrima di Morro.

Похоже – ожидаемого воодушевления с моей стороны не последовало. Я отчаянно пыталась вспомнить хоть что-нибудь отдаленно касающееся познаний в благородных напитках, но в голову ничего путного не приходило.

– Достаточно известное вино, – он опустил чуть сконфуженный взор на бокал и снова недовольно встряхнул головой. – Хотел произвести на тебя впечатление.

– Прости, – я потупилась, ощущая, как загораются щеки.

В янтарном взоре мигом закопошились озорные искры жарких, итальянских страстей, а самонадеянная усмешка стала только шире.

– Люблю, когда синьорину есть чему научить.

Я взглянула на него с вызовом, желая осадить нахала, но должного эффекта это не произвело. Валлара продолжал ухмыляться, глядя прямо в глаза даже без тени смущения.

– Так просвети.

– Название сорта переводится, как слезы красавицы.

– Не говори, что итальянки плакали под кустами, чтобы урожай винограда был лучше, – искренне рассмеялась я, отпивая не слишком приятный на вкус, кисловатый напиток.

– Нет. Когда ягоды созревают, то на них выступает сок, будто плачут.

– Ах вот как. Ну что ж, не очень-то и по вкусу мне ваша нечеловеческая драгоценность, синьор Валлара.

Он продолжал пристально смотреть на меня, стараясь поймать взгляд. От цепких оков его алчного внимания становилось жарко, хотелось разомкнуть губы, прогнуть спину.

– Ты удивительное существо, малышка, – велюровый голос вновь стал чуточку хриплым.

– Почему?

– Не разбираешься в брендах одежды и марках вин, не принимаешь моих денег, хотя я готов потратить их на тебя. Мне казалось, эксперты должны быть совсем другими.

– Ты неверно судишь обо мне и моей работе, синьор Валлара. Древности хранят оттиск жизней своих прежних владельцев, их страхи, чаяния, разочарования и увлечения. Это неимоверно интересно, и не моя вина в том, что ты смотришь на мир под другим углом.

– Похоже, что ты права, малышка. Я совсем не умею общаться с тобой.

– Люблю мужчин, которых есть чему научить.

Он искренне расхохотался, взирая на меня, как на маленького ребенка, который хочет казаться взрослым.

– Итак: кислое вино, горелые лепешки. Чем ещё ты намерен меня покорять?

Неаполитанец высокомерно усмехнулся и потянул на себя корзину, попутно разъясняя ситуацию размеренным, лекционным тоном.

– Родина пиццы – Неаполь, Паолита. Здесь ее готовят именно так, запекая края до угля, а едят складывая вдвое.

Анжело ловко подцепил одну из лепёшек, свернул пополам и протянул мне. Я попыталась взять ее из длинных пальцев, но синьор легко выхватил сомнительное угощение, не позволяя этого сделать.

– Хочу кормить тебя с рук, – низкий голос вибрировал влечением.

– Это мне в пору мечтать о подобной милости… Хотя ты наверное сразу и руку откусишь – дракон Валлара, – рассмеялась я, стараясь перевести двусмысленный намек в менее откровенную плоскость.

– В другой раз, – настаивал неаполитанец, не отводя полыхающего взгляда.

Пришлось идти на уступки. Аккуратно передвинувшись к нему ближе, я откусила меленький кусочек неаппетитного угощения. Янтарный взор вспыхнул ярче, наполняясь горячими, страстными сполохами.

– Хорошая девочка, – промурчал он, подаваясь вперёд настолько, что едва не коснулся носом моей щеки.

– Не дурно, надо признать, но думаю, все же перейду к булочкам. Говоришь – это твое любимое блюдо?

Я поспешно отстранилась и пересела поближе к корзине.

– Все дети в восторге от сладкого, – Анжело безразлично пожал плечами и, взяв свой бокал, вернулся на прежнее место.

– А сейчас?

– Сейчас я равнодушен к еде. Хотя раньше даже готовил.

– Ты – и кухня?

– Трудно представить?

– О да! – голос слегка дрогнул, сознаваясь в смятении от собственной бестактности. – И что же увлекает синьора Валлара теперь?

– Ты, – спокойно и просто произнес неаполитанец, словно ничего необычного в этом не видел.

По спине стекла горячая дрожь. Губы разомкнулись и, заметив это, он самодовольно усмехнулся.

– Флиртуешь?

– Конечно. Не должен? – синьор приподнял бровь и отпил вино, внимательно изучая мое лицо.

– Твоя прямолинейность смущает меня, Анжело.

Тихий смешок сорвался с мягких, очерченных губ мужчины.

– Это мне говорит девица, называющая себя моей содержанкой и требующая у всей Вилла Эмануэлла по такому поводу уважения к себе.

Щеки вспыхнули. Я сцепила пальцы, стараясь смотреть в сторону.

– Рудольфо был бестактен, и мне пришлось осадить его. Он сам донес тебе?

Валлара довольно кивнул.

– Правильно, малышка. Пусть знает свое место.

– Почему Весса так настроен ко мне?

Анжело добродушно усмехнулся, умозрительно уставившись на вино в своем бокале.

– Не злись на него, сладкая. Рудольфо любит меня… Нас всех. Он работает на мою семью всю свою жизнь.

– Все равно не понимаю.

– Ему не нравится, когда я привожу в дом не итальянок. Они переиначивают уклад семьи, нарушают субординацию и даже не чувствуют вины за это, потому что не понимают, как нужно вести себя.