– Малышка, – тихо произнес синьор, затушив очередную сигарету о пепельницу. – Все это домыслы. Не забивай свою хорошенькую головку.

Его плавные движения, мягкая, словно журчащая речь, снисходительный, полный удовлетворения взгляд… Все подтверждало правоту моих выводов. Что ж, Валлара оказался умён, дальновиден и проницателен.

– Но почему ты просто не заставишь Валенсио молчать?

– Как? – усмехнулся синьор, очерчивая в воздухе неясный пируэт ладонью. – Пристрелю? Он же брат мне, Паолита. Я люблю его. К тому же отец велел заботиться о семье.

Анжело двинулся в мою сторону, но я тут же шагнула назад.

– Но почему было просто не уничтожить кольцо?

Янтарный взгляд вновь потемнел, наполняясь раздражением.

– Хватит, Паола.

– Постой… – меня уже вовсю несло волной размышлений, и остановиться было трудно. – Перстень Роберто Пинно на пальце юного лидера клана Валлара. Ты не смог удержаться, да? Ведь теперь король Неаполя – ты?

– Хватит, – процедил он, с раздражением сжимая челюсти.

– И никто больше не сможет усомниться в мощи семьи Валлара, как и в твердой воле ее предводителя. Подорванный смертью Жозефе авторитет восстановится, ведь у многих вызовет вопросы появление печатки Пинно. Официальная версия, однако, с головой объясняет этот факт, а значит, домыслы только спровоцируют нежелание связываться с тобой. Что опять же сыграет на руку укреплению шаткого положения. А когда стремление повторить экспертизу или просто подержать вещицу в руках само собой сойдёт на нет, ты просто наденешь оригинал и будешь гордо носить символ власти Каморра. Никому и в голову не придет, что на самом деле колец было два! Одно – чтобы подтвердить, непричастность к убийству Роберто. Оно ведь изготовлено уже после трагедии. К тому же новая реплика должна прикрыть появление второго перстня – настоящего, являющего собой победу клана Валлара, над кланом Пинно.

Глубоко вздохнув, Анжело пересёк разделяющее нас расстояние в два шага. Крепкие руки опустились по обе стороны от меня на стену, замыкая в стальной капкан. Гулкое сердце рвалось из широкой груди неаполитанца, отражаясь барабанным боем в моих собственных ушах. Он так плотно прижал меня к каменной кладке, что шершавая поверхность больно царапала кожу сквозь тонкую ткань платья. Цепкие пальцы крепко ухватили подбородок и потянули его вверх, фиксируя взгляд. Горячее дыхание обожгло губы, когда синьор Валлара опустил голову ко мне, прогибая в могучих плечах шею. Бандит нависал надо мной крупным, каменным от напряжения телом, окружая терпким запахом резкого парфюма, подавляя волю, разжигая желание.

– Я не стану обсуждать с тобой политику семьи, малышка. Ты в моей жизни совсем не для этого.

Мягкие губы медленно опустились горячим поцелуем, вмиг лишая способности мыслить здраво. Внутри сразу растекся пожар первобытного желания, заставляя прогнуть поясницу, теснее прижимаясь к нему в мучительном стремлении оказаться как можно ближе. Крепкие руки с напором огладили плечи, спустились вдоль ребер и замерли на бедрах. Едва отрываясь, он жарко, удовлетворённо выдохнул, обжигая чуть вспухшие губы волной нестерпимого удовольствия.

– Да, сладкая. Так бы сразу.

– Пусти, – мой голос совсем не звучал убедительно, скорее звенел мольбой.

– Ты хочешь другого.

Он уверенно соскользнул ладонями по лёгкой ткани платья, с удовольствием оглаживая упругий рельеф чуть пониже поясницы. Я отвернула голову в сторону, и теперь страстное дыхание грело щеку. Валлара прижался лбом к моему виску, не отстраняясь ни на дюйм и застыл, низко, недовольно, предупреждающе зарычав. Так делают звери, когда кто-то пытается отнять у них добычу. Мою волю сковало трепетом. Замерев в крепких руках, я сжалась в неприятном, мучительном ожидании. Минуты утекали песком сквозь пальцы. Попытки справиться с телом, не желающим мириться с решениями разума, проваливались раз за разом, оглушая биением сердца, грохочущего прямо в ушах.

Спустя ещё пару мгновений Анжело резко развел руки в стороны и порывисто отвернулся, громко, ёмко выругавшись на родном языке.

– Не понимаю тебя, малышка, – чуть хриплый голос звенел раздражением. – Твое тело говорит мне одно, а язык совершенно другое.

Слезы потекли по щекам, давая выход напряжению. Грудь по-прежнему высоко вздымалась, выдавая волнение, а дыхание вырывалось из нее лишь короткими, судорожными рывками.

– Мне нужно время, Анжело, – тихо произнесла я, тоном, которым сознаются в самых сокровенных, преступных тайнах.

Он быстро, порывисто обернулся. В янтарных глазах полыхало яркое пламя болезненной надежды.

– Сколько хочешь. Но не проси отпустить. Не могу.

– Хорошо.

Бешеный стук сердца никак не желал униматься. Я глубоко вздохнула пару раз, так и продолжая стоять у каменной стены балкона. Мышцы сводило до судороги, вновь вызывая ощущение того самого кролика, в которого мертвой хваткой вцепился филин.

– Не уходи.

Слова срывались с мягких чувственных губ синьора Валлара тихо, почти неразличимо. Высокая, натянутая тугой струной фигура, казалось, увеличилась от напряжения в размерах. Рельеф широких плеч сильней проступил под рубашкой, а мягкий, янтарный блеск завораживающего взгляда потемнел, наполняясь болью. Он готов был стоять вот так вечность, на расстоянии вытянутой руки, не двигаясь… Лишь бы только рядом, в одной комнате.

Дышать становилось все труднее. Эмоции подступали комом к горлу, в глазах собирались слезы, а смотреть в грубоватое лицо было невыносимо сложно. Казалось, что счастья и адских мук он желает мне с одинаковой яростью.

– Прогуляемся? – не выдержав давящего на волю взгляда, я попыталась избавиться от навязчивого внимания.

Анжело наклонил голову в бок, продолжая внимательно разглядывать меня, как хищник жертву. На секунду показалось, что ещё один неровный вздох, и он бросится. Но синьор Валлара лишь прикрыл глаза, с шумом втянул воздух через сомкнутые зубы и, достав из кармана телефон, набрал номер.

Разговор проходил на итальянском, хозяин обращался к собеседнику – Марчелло. Мне удалось уловить только общий смысл: что-то про еду и вино… Потом импульсивный неаполитанец положил аппарат на кофейный столик рядом с пепельницей и обратился ко мне уже мягче, призывно протягивая руку.

– Пошли, малышка, я покажу тебе лодочный сарай.

Предложение выглядело совсем не романтично, но определенно носило значимый, для него подтекст, потому от язвительных заявлений я предпочла воздержаться. Широкая ладонь аккуратно сомкнулась на узком запястье, и Анжело уверенно повел меня на улицу, как ребенка, нуждающегося в постоянном контроле со стороны взрослого.

– Куда идём?

– К лодочному сараю. Мы с Валенсио обнаружили его, когда были совсем маленькими. Прятались там от Лучо, отца или уроков танцев, – он усмехнулся, обескураженно потирая большим пальцем бровь.

– Каких уроков?

Я едва успела сдержать ухмылку, поднимая изумленный взор на неаполитанца, но он совсем не обиделся, просто, открыто и искренне улыбаясь. Это выглядело так необычно, по сравнению с его привычной, замкнутой манерой поведения, что вгоняло в ступор.

– Танцев, малышка. Пения, рисования, фехтования, философии и программного конструирования. Наш отец был уверен, что личность должна развиваться всесторонне.

– И какие уроки тебе нравились больше всего?

– Драки.

– Боевые искусства?

– И они тоже. Однажды Валенсио так долго купался в море, что от воды отит заработал, ох и влетело мне тогда от отца.

Я улыбнулась. Зыбкий мир, наконец, был установлен. Мое шаткое место в этой иерархии определено. Анжело впервые выглядел просто человеком. Не бронированным танком семьи Валлара и не горячим итальянским мачо, а обычным мужчиной, способным смеяться и грустить, предаваться воспоминаниям, дружить и поддерживать разного рода беседы, понимать и принимать других такими, какие они есть. Я невольно сильнее сжала широкую ладонь, и он замолчал, переведя мягкий, янтарный взор на наши сцепленные пальцы. По коже растеклась дрожь, а дыхание сбилось, словно меня впервые взял за руку мальчик из класса.