— По пол-литра с человека, говоришь?
Спеси у Базара поубавилось.
— Если до зарплаты подождешь, можем и по литру собрать, — торопливо добавил он.
— Маловато, вот разве что с каждого по бочонку… — иронически произнес Шаммы, продолжая курить.
Базар широко раскрыл глаза и выпалил:
— Да ты никак стыд и совесть проглотил! Ну, разве не говорил я тебе? — обратился он к Джуме. — Пошли, как говорится, у таких зимой снега не допросишься. Лучше пешком идти, чем его упрашивать…
И Базар выскочил за дверь, Джума остался. Ему хотелось поговорить с этим человеком, и он стоял, не зная, как начать.
Шаммы докурил сигарету, потом сказал:
— А ты что стоишь, как истукан? Или уходи, или садись.
— Шаммы-ага, простите его… — произнес Джума и присел на канистру.
Шаммы поправил подушку:
— Ну-ка, скажи правду, кто вас послал ко мне?
Джума молчал. Не хотел он говорить, что послали их сиплый Берды и Халима-апа.
— Мы сами пришли…
— Неправду говоришь, не ваши это слова…
Джума снова промолчал. Молчал и Шаммы. Потом заговорил:
— Обидели вы меня… Но на вас вины нет, вина на тех, кто вас послал.
Он помолчал, потом продолжил:
— Ты уже раз обидел меня. Помнишь, наверное, когда ты в Шехитли остался без глотка воды, а я догнал тебя. Я ждал, ты поднимешь руку, а ты и не подумал. Что же мне, уговаривать тебя надо было? Я со злости взял да и проехал мимо. Только я бы все равно остановился, даже если б эта чертовка не забарабанила по кабине.
Джума поверил Шаммы сразу: так оно и было, он не хотел поднимать руку, не хотел просить. Вспоминая дорогу к Караджару, он всегда краснел. Несколько дней назад Таган-ага к слову сказал:
— Неспроста это место назвали Шехитли — умирающий от жажды. В давние времена такой же молодой джигит, как ты, пустился в путь и умер без воды. С тех пор и осталось это название.
— Я ведь тоже живой человек, — говорил тем временем Шаммы, — могли бы прийти и сказать: «Шаммы-ага, давайте вместе поедем, и вы посмотрите, и мы». Захотел бы — поехал, а не поехал бы — поблагодарил, что и меня вспомнили… А вы с бутылкой лезете. Иди и скажи тому, кто тебя послал, — если у него так много водки, пусть выльет в Джар.
Последние слова Шаммы уже прокричал. Джума сам не заметил, как вскочил, ноги у него дрожали. От стыда он мечтал только скорей добраться до выхода, как вдруг Шаммы уже спокойно спросил:
— Во сколько собираетесь ехать?
Джума не сразу понял. Зачем это ему? Все равно ведь не повезет. Но все-таки ответил:
— Рано утром собираемся.
— Ждите, — сказал Шаммы.
Джума не очень-то ему поверил, но переспрашивать не решился. Выйдя от Шаммы, он пересказал этот разговор Базару, тот, конечно, тоже не поверил. Не поверили и остальные. А Шаммы не подвел. Они еще не проснулись, а он, выбритый, нарядно одетый, сидел в машине и ждал…
Машина поднялась на холм.
— «Мне родные холмы Дехистана увидеть хочется…» — вспомнил Базар и весело произнес: — Дорогие друзья, этот холм и есть Дехистан.
Все завертели головами.
— Я говорю это не просто так, а по историческим данным, — продолжил Базар. — Двадцать пять веков назад здесь было государство дахов. Поэтому холм и назвали Дехистан. А кто такие дахи, что за народ, этого история пока еще не знает. Известно, что воинственный, они сражались даже с самим Александром Македонским.
— Ври, да не завирайся, — проворчал сиплый Берды, но Зохра поддержала Базара:
— Ты, Берды, не трогай его, он интересно рассказывает…
— Туркмены звали его рогатым падишахом, дорогой Берды, — продолжал Базар, окрыленный защитой Зохры.
Завиднелись огромные минареты, в свете утра они казались еще выше. Рустаму почудилось, что они достают до небосвода, а Джума сравнил их с динозаврами. И впрямь, кое-где не устоявшие перед разрушением стены были похожи на этих животных.
Мир — это крепость на песке,
Стирает время письмена.
В людской извечной кутерьме
Всему потеряна цена.
Где, торжествуя, жизнь цвела,
Пустыня мертвая видна,
Следов кочевий на найдешь,
Не вечен ты, не вечен ты.
— Твое стихотворение? — просипел Берды.
— Ты еще раз доказал, что ничего не смыслишь в литературе, — засмеялся Базар. — Это великий Махтумкули.
— Базар, наверное, всего Махтумкули наизусть знает, — с улыбкой сказала Зохра.
И без того довольный, Базар еще больше заважничал.
— Может быть, ты слышала, а Зохра — есть неписаный закон: если хочешь стать поэтом, нужно обязательно знать тысячу строк Махтумкули. А я знаю больше двух тысяч. Скажите любую строку, и я прочту вам все стихотворение…
Но послушать стихи им не удалось: машина, ехавшая по кирпичам и черепкам, остановилась…
Домой ребята возвращались в самый полдень, под палящими лучами солнца.
* * *
Джума не увлекался историей и ее памятниками. История, она и есть история. Хороша ли, плоха — обратно не повернешь. Другое дело изучать свое время, а еще лучше — знать будущее, стремиться к нему. Он и поехал-то только за компанию.
Поехал и не пожалел. Много он увидел за этот день, немало и услышал. Тут было над чем подумать: перед глазами стояли памятники, которые давным-давно были созданы чьими-то руками.
— Молодец твой дядя, какой молодец! — шепнул Джума на ухо Базару. Джуму поразили заросшие щетиной археологи, которые работали кирками, лопатами и щетками под немилосердно палящим солнцем, обнажая старину. Его поразило, что когда-то в Мадове проживало примерно полмиллиона людей, что здесь был крупный город.
«Вы стоите на месте неизвестного вам государства дахов, — вспомнил он слова профессора, дяди Базара. — Вполне возможно, что от дахов произошли народы Средней Азии. Вы стоите на земле, которая некогда переживала расцвет. Здесь кипела жизнь. Потом государство было разрушено, но настанет время, и земля древних дахов снова зацветет. Мост, который выстроите на Караджаре, станет воротами Советского Египта».
На обратном пути Джума решил сразу же пойти к Халиме-апа. Он хотел рассказать ей обо всем, хотел сказать, что напрасно она не поехала с ними и как много потеряла. Но стоило ему увидеть выстиранное белье всей бригады, и он словно язык проглотил. Как отплатить этой женщине за ее доброту, подумал он.
Халима-апа встретила их с засученными рукавами, в переднике.
— С возвращением, мальчики! — сказала она. — Ну, как съездила, доченька, все благополучно? — спросила она Зохру.
— Халима-апа, не тех вы приветствуете, герой дня — сиплый Берды, — ехидно заметил Базар.
— Что такое, Берды? Случилось что-нибудь? — удивилась Халима-апа.
— Да ничего не случилось, просто…
— Давай, давай, не юли, признавайся, какой ты великий грешник, — наседал на него Базар. — Оказывается, Халима-апа, и в том, что бетономешалка барахлила, и что цемента не хватает, — во всем виноват он! Не верите — спросите у Таган-аги!
Ребята засмеялись. Берды хоть и улыбался вместе со всеми, но было видно, что ему не по себе.
А было вот как. Они уже собирались возвращаться, когда профессор подвел их к одной пещере и сказал, что самое святое место в мечети. Оно узнает грешников. Ребята не знали, верить этому или нет, но профессор был убийственно серьезен.
Джума удивился и решил спросить:
— Как это оно распознает?
— А вот как: надо в это отверстие сунуться наполовину, а потом влезть обратно. У кого голова не заденет камня, тот чист, потому что грешника камень непременно коснется.
— И только-то?
— Да, — ответил профессор и оглядел всех по очереди. Ребята не то чтобы поверили, но заинтересовались. Сначала они побаивались, никто не решался испытать свою судьбу первым. Профессор подошел к Базару и сказал:
