— Черт бы тебя. — Тихо ругается колдунья, оглядывается, рисует в воздухе знак, а через миг, вместе с девушкой, поднимается в воздух, быстро уносясь прочь от города.

Аленушка уже не сопротивляется, даже не шевелится, только жалобно вздыхает и иногда всхлипывает, пока Айва не укладывает ее под раскидистым дубом прямо на старую, подсохшую траву. Здесь уже Айва не прячет сердитое недовольство, хмурится и складывает руки, подбирая в уме слова.

— Ты чего разоралась, дура! — Ругается колдунья. — А если бы тебя услышали?! Черт, вот же бестолочь!

Аленушка уже даже не плачет, только смотрит с безразличием куда-то в сторону, не реагирует на слова, даже ухом не ведет, и Айва, успокаиваясь, садится рядом на корточки и с тем же сердитым выражением берет девушку за плечи.

— А ну хватит сопли жевать! — Встряхивает ее колдунья. — Я тебе не сделала ничего! Хватит рожу корчить, будто ты только из заколдованного подземелья выбралась!

Аленушка ничего не отвечает, но взглядывает на колдунью, услышав про заколдованные подземелья. Может, она бы даже поинтересовалась… но тут же эти мысли покидают голову девушки и она снова отводит в сторону глаза.

Айва так и не находит, что сказать. Она лишь сидит рядом молча почти до самого вечера, иногда встает, проходится, задумчиво взглядывает на Аленушку, но только вздыхает и садится обратно.

Девушка ни на что не хочет реагировать. Если Айва зовет, Аленушка просто не откликается, если колдунья начинает расталкивать, девушка все равно ничего не делает, продолжая неподвижно лежать ровно там, куда ее уложила колдунья. И, наконец, Айва растрачивает терпение, бросается к Аленушке, хватает за плечи, встав рядом с ней прямо на колени, и всматривается в глаза, сердито хмуря брови.

— Достала! Хватит! Возьми уже себя в руки! Цела, здорова! Чего еще тебе надо?!

Аленушка взглядывает сердито, но тут же отводит глаза в сторону.

— Да чтоб тебя! — Отталкивает Айва девушку, а сама поднимается и, немного пораздумав, начинает рисовать в воздухе магический знак.

Развернувшись к Аленушке спиной, колдунья пробуждает силу, и зрелище привлекает внимание девушки, пусть та и старается глядеть так, чтобы Айва этого не заметила. А все же, свечение волшебного знака, различимое даже при свете дня, не оставляет ее равнодушной, и даже когда Айва заканчивает рисовать знак и он быстро растворяется, не оставляя следов, Аленушка еще продолжает глядеть из-за спины колдуньи, засмотревшись на обворожительное таинство колдовства.

Впрочем, едва Айва поворачивается и замечает взгляд Аленушки, та сразу же делает сердитое лицо и вновь отворачивает голову.

— Ну и сиди, дура. — Сердится Айва.

Скоро ветер приносит ей целую кучу сухой травы и веток, какие-то доски сами прилетают со стороны деревни, затем колдунья снова пробуждает магию, но уже не открывая для этого печать, и несколько палок начинают крутиться на доске, отплясывая жаркий танец, от которого вскоре разгорается пламя.

Когда Айва начинает жарить на костре мясо, насадив его на длинную палку, и к носу устремляется его аромат, Аленушка все чаще поворачивается и смотрит голодным взглядом.

Колдунья это замечает, но до последнего ничего не говорит. Мясо у нее подгорает, но Айва просто взмахивает ладонью и ветер, словно острый меч, легко срезает обуглившиеся куски, оставляя только розовое, жирное, хорошо прожаренное мясо. Еще одним взмахом Айва заставляет ветер разделить кусок на две части и одну завернуть в тряпку, а второй кусок колдунья сама протягивает Аленушке вместе с палкой.

Девушка сглатывает накопившуюся слюну, не в силах отвести взгляд, уже тянется рукой, но затем, вернув самообладание, гордо отворачивается. Айву это лишь злит и она, не стерпев, бросается на Аленушку, садится верхом, хватает за подбородок тонкими, нежными, но удивительно сильными пальцами, и пытается затолкать мясо прямо в рот девчонки.

— Ешь, бестолочь! Как ты вообще с таким лицом себе места не нашла? Дура! Ешь!

Аленушка упирается изо всех сил, но ничего не может поделать. Она даже бьет Айву руками, пытается царапать, но ветер не дает прикоснуться к колдунье, а затем прижимает к земле.

Надавив на скулы, Айва легко заставляет девушку открыть рот. По щекам утекает вкусный, горячий жир, затекает в горло и приходится глотать лишь затем, чтобы не поперхнуться, но даже и тогда Аленушка упорствует, вертится и пытается выплевывать как можно больше, не желая принимать угощение из рук колдуньи.

Наконец, Аленушка начинает плакать от бессилия. Айва сидит верхом, все еще держит за скулы, но теперь, когда девушка скулит и так упорствует, колдунья резко переменяется.

Айва внезапно становится другой, успокаивается, отнимает руку от лица Аленушки, слезает и глядит иначе, печально и тяжело, отвернув голову.

— Дура. — Тихо говорит колдунья, слезая с девушки. — Еда — она и есть еда. Какая разница, из чьих она рук?

Впрочем, затею Айва не бросает, и вскоре снова протягивает Аленушке кусок остывающего мяса.

— Ешь. — Говорит колдунья тихо. — А то заставлю. Думаешь, не смогу?

Аленушка отбивает угощение ладонью и неожиданно подскакивает, вспыхнув сердитым недовольством.

— Чего пристала! Доколе мучить еще меня будешь?! — Начинает Аленушка кричать, удивляя колдунью. — Оставь уже меня, проклятая! Сколько еще бед испить меня заставишь?!

Айва не отвечает, смотрит удивленным, но спокойным взглядом, давая Аленушке выплеснуть гнев.

— Мало тебе?! Чего еще хочешь?! — Сваливается Аленушка на колени, быстро обессилев. — Сколько… доколе еще… будешь мучить? Убей, как их убила. Убей! Тебе все равно ничего не стоит.

Аленушка падает вперед, упирается в землю руками, уже хочет заплакать, но тут ее вдруг резко подбрасывает вверх и ставит на ноги. Айва хватает ее за грудки и не дает упасть, а Аленушка уставляется на колдунью испуганным взглядом.

— Чертова букашка! — Яростно, со злостью ругает девушку Айва, ее золотые глаза будто разгораются пламенем гнева, лишая Аленушку возможности пошевелиться. — Думаешь, ты это делаешь для них?! Не могу поверить, что я произошла из вашего никчемного племени! Что, если бы все было наоборот?! Что если бы это ты умерла от моей руки?! По-твоему, эти деревенские ослы должны были бы искать смерти от горя?!

— Конечно, нет! — Вспыхивает на мгновение Аленушка, но тут же замолкает, понимая, что этот спор она уже проиграла.

— Тогда какого черта тебе неймется?! — Продолжает Айва кричать еще громче, напирая сильнее и встряхивая Аленушку так, словно хочет вытрясти из нее душу. — Будто я хотела их убивать! Будто бы мне это понравилось! Будто я одна виновата!

Колдунья бросает девушку от злости на землю, взмахом заставляет ветер поднять остывающее мясо и очистить от грязи, а затем кидает его Аленушке прямо в руки. Девушка ловит мясо, сев на земле, но уже не решается отбросить, глядя в затылок отвернувшейся колдуньи.

— Думаешь, мне хорошо? — Продолжает Айва спокойней. — Думаешь, не знаю, что ты пережила? Да вот только это ты ничего не знаешь, девчонка. От той деревни, где я когда-то родилась, даже пепла не осталось. Ни одной собаки не уцелело. Знаешь, каково мне было? Да только это еще не все, теперь подумай, что я чувствую, когда ты смотришь на меня так, как я смотрела на ту тварь, что у меня на глазах оторвала головы трем моим братьям. Только вот то был пораженный, зверь, которого изменил проклятый лес. А ты во мне видишь такое же чудовище.

У Аленушки дрожит губа, но пошевелиться она не может. Впрочем, колдунья этого и не требует.

— Делай, что хочешь. — Поворачивается Айва и глядит строго, без малейшего сочувствия, но теперь ее взгляд кажется Аленушке совсем другим, не таким злым и бесчувственным, хотя он ничуть не изменился. — Хоть с голода помирай, если хочешь, хоть меня вини. Плевать. Я тебе в последний раз говорю, что лучше бы тебе утереть сопли и взять себя в руки. Сколько ты букашек передавила? А сколько еще передавишь? А скажи-ка, чем они, по-твоему, от человека отличаются? Думаешь, не живые, так и ничего страшного?