Что-то неприятно тянет правую руку книзу.

— М-мать…

Я поручень от кровати вырвал.

Девочка трясется от страха. Тогда я облокачиваюсь на колени, попутно замечая, что кто-то всю мою одежду умудрился взять. Да, вид для уважаемого человека неподходящий.

Впрочем, девушек я не стесняюсь. Более того, я их очень даже люблю.

— Сафонов… — на пороге комнаты замирает человек в медицинском халате, видимо, врач. — Сафонов, он…

Мужик смотрит на меня во все глаза и я отвечаю ему дежурным взглядом — спокойным, сосредоточенным: чего, собственно, приперся?

— Не думал, что поправится… — врач смотрит на медсестру, потом откашливается. — Простите… мы не ожидали, что лечение подействует так скоро.

Скалюсь. Ага, дипломатично сформулировал.

Делаю движение, чтобы вылезти из койки.

— Лежите, лежите! — бросаются ко мне разом и врач и медсестра.

Да хрена с два! Сам отвязываю вторую руку и освобождаю от бинтов ноги.

Когда меня враги отца в лесу подыхать оставили, я выполз к дому егеря. Когда впал от кровопотери в кому, справился, и через месяц открыл глаза. Когда едва мог пошевелить пальцем и врачи пророчили мне инвалидом остаться, встал на ноги, через год ходить смог, а морды бить так, что никому не хотелось добавки — через два.

Единственное в чем я ошибался была Рита.

Я думал, она будет улыбаться, держать мою руку, когда открою глаза.

В моей палате было пусто — зеленые стены, растрескавшийся потолок.

Я думал, вернусь, спасу ее.

Все, что я нашел — ее бледная тень. Сторчавшаяся подстилка местного наркобарона.

Когда меня увезли эти уроды, она была беременна.

Помню, как тряс ее за плечи, как орал: “Что ты с ним сделала?”. Рита была потеряна, сама не своя. Все тело в следах от уколов, гниющая рука. Мне до сих пор хреново, когда вспомню.

— Валер, я отказалась… — шепчет сухими губами. — Не место ребенку… Не место здесь…

В наркопритоне, конечно не место.

Она бредила потом, качала у меня на глазах маленького сына — это была грязная, облеванная рубашка. Я сидел у ее кровати и не мог двинуться, не мог ничего сказать, даже слезу единственную выдавить не получалось. Все, что я ощущал — черную, разрастающуюся дыру в груди, жажду мести.

Рита умерла через два дня. С тех пор и зарекся иметь отношения, терять кого-то, кто значил полмира, куда хуже комы.

Но сына я не бросил. По крайней мере, мне нравится думать так.

Когда я сунулся в роддом, где рожала Рита, нашел запись о мертворожденном ребенке. Врач сказал, жена была в край обдолбанная. Младенец не задышал.

В моем доме все равно есть запертая детская. Вот бы мои противники удивились!

Она сказала, что назвала сына Владиком, в честь отца моего отца. Если бы она знала… Бандиты хотели стрясти долг с дедушки ребенка. Папаша открестился.

В итоге я прошел по его стопам, пришел к этим ублюдкам и стал в их мире королем, человеком беспринципным и безжалостным. Единственным, чего я никогда бы не сделал — не бросил бы своего ребенка.

Встаю с кушетки и пошатываюсь. Все перед глазами плывет, но только крепче сжимаю челюсть. С тех пор я ни разу не давал слабины, с того самого дня, когда звонил отцу с просьбой спасти их, Риту с моим сыном, и услышал в трубке молчание.

Хватаюсь рукой за край кушетки. Доктор бросается на помощь. Жестом останавливаю его. Настало время задать главный вопрос.

— Какого хера я тут, в кровати?

Прекрасно помню, что наконец напал на след тех самых гадов, что помогли Рите… Морщусь. Помогли ей себя продать, да и ребенка тоже.

Все дело в том, что я не одну глотку перегрыз, когда вернулся. Шрам на шее у меня именно с тех пор.

Трогаю его подушечками пальцев, вспоминая как Эльвира пялилась на мою кожу. Храбрая девка, принципиальная. Этим и зацепила: что не как моя жена — лучше сдохнет, чем стелиться. Лучше будет унижения терпеть, копейки считать.

Рита слишком роскошь любила, я ведь был мажором, папенькиным сынком. Она разорения пережить не смогла, не сумела остаться беременная одна на улице. Вот ей и воспользовались, вытерли ноги в отместку за мою непокорность.

Слабая она была конечно, не то, что я… Чувствую укол под сердцем — я все еще считаю себя виноватым. Я должен был ее защищать.

А эта была не такая. Вспоминаю взгляд ее черных глаз и в душе как будто снова загорается инстинкт охотника.

Хочу догнать, сломать, попробовать. Узнать, такая или не такая. Хоть и мозгами понимаю — блажь. Инстинкты. Да захоти я, у меня гарем будет из таких Эльвир хоть завтра со всеми возможными прихотями. Но нет, не торкает. Эту хочу трахнуть.

Растираю глаза.

— В вашей крови нашли фенобарбитал… — тем временем бормочет врач.

— Это что еще за? — отворачиваюсь к окну и облокачиваюсь на подоконник.

В самом деле нечего перед медсестричкой сверкать яйцами. Пусть лучше пялится на ягодицы.

— Снотворное.

— То есть? — изгибаю бровь.

Врач снова кашляет.

— Ну… у вас… бывали проблемы с засыпанием?

Оборачиваюсь. Что он несет, а?

— Это же не попытка была… суицида?

— Мужик! — хватаю его за полы халата. — Какая нахрен попытка?! Я был в ванной с девицей! Собирался вставить ей по самые гланды — я точно в жизни не разочаровывался!

— Тогда вас отравили, вероятно…

До меня эта мысль доходит куда раньше, чем она вылетает из уст врача.

Она меня опоила!

Швыряю медика в сторону.

Ведь знал же, мать вашу, что людям нельзя доверять. Никому! Никогда! Незачем!

Тварь!

Дерзкая, красивая, сексуальная, но вот же скотина!

— Звони охране! — бормочет медик.

Моя охрана это то, что нужно как раз сейчас.

Вбегает Василий.

— Где он?! — смотрю на бугая. — Где Владик?!!!

Тот самый говнюк, что первым накачал мою жену наркотиками перед смертью признался, что я никогда не увижу сына. Так я узнал, что Рита мне не врала и бросился по его следам, изрядно за четыре года подостывшим.

Он жив, мой мальчик.

— Где?! — ору на охранника.

Следующим жестом сбиваю тумбочку у кушетки. Мне кажется, я вхожу в кровавый раж, примерно в такой же, какой чувствовал, когда узнал про судьбу Риты, такой же, когда увидел ее смерть.

После этого я сам начал убивать — налево и направо. Всех, кто мешал, всех, кто выглядел сволочью.

И эта гадина, эта тварь… Вспоминаю глаза Эльвиры. Подстилка своего мужа…

— Сафонов! — на землю меня сбивает Мурат, единственный человек, которому я верю. — Угомонись, гад!

Он вообще-то мой тренер. Тренер, у которого сестра тоже сгинула в наркотическом омуте. Мурат меня на ноги поставил и мы вместе сколотили на нелегальных ставках первый капитал.

— Нехорошо бить медиков, — притягивает мои руки к полу.

Мурат — единственный человек, который может меня на пол завалить. Обычно конечно его на ринге делаю я, но тут я после фенобарбитала.

— Они нас от эпидемии спасали, — говорит на ухо.

Рычу в ответ. Кровавая пелена застилает глаза. И Мурата бы сейчас отделал с ними на пару. Сука, я сам знаю, кто прав, а кто неправ.

— Если эти гады ей помогали…

— Слышь, ты от таблеток еще не поправился, — давит всей своей кавказкой тушей мне на плечи. — Причем тут “она”?

— Эльвира!

— А-а-а… — давление на плечи чуть-чуть ослабевает. — Ты прав, Валер, оказался…

Я застываю, потому что боюсь пропустить хоть слово. Надежда была призрачная и появилась как благая весть, когда я уже чуть было не отчаялся, не решил бросить все к чертям, продать активы и завести легальный бизнес где-нибудь подальше от дерьмовых воспоминаний.

Надежда пришла в письме, которое прислала мне она, эта чертовка с глубокими как омуты глазами, гребаная Эльвира!

— Его видели в аэропорту с мальчиком, которого Апрельский назвал сыном.

— Документы были? — я совершенно забываю про то, чтобы бить противнику морду.

— Да ты послушай, — смеется Мурат. — Там чп случилось. Пожарная тревога и они…

— Все?