С фонариком было не страшно. Даже идти мимо деревенского кладбища.

— Ой, — сказала Ника вдруг, замедляя шаг и обрывая на полуслове рассказ о том, как сегодня на физкультуре у девочек тихая Кравцова вдруг едва не подралась с Арсеньевой из-за Жереха прямо во время игры в волейбол. — А это что такое, ты слышишь? Гитара как будто, да?

И, может быть, они не решились бы свернуть с дороги в окутанную мраком рощицу, если бы не женский голос, звонкий и сильный, вдруг запевший под гитару знакомые им обоим слова:

— Штиль — ветер молчит,

Упал белой чайкой на дно.

Штиль — наш корабль забыт

Один, в мире скованном сном...

— Подойдем? — с надеждой спросила Ника.

— А давай, — кивнул Егор и пошел первым, прислушиваясь к звукам и ведя ее за собой.

Они выбрались на небольшую полянку на обратной стороне рощицы уже совсем скоро. Даже старшеклассники не рискнули бы бродить ночью в кромешной тьме, но деревья и река находились всего лишь через дорогу от крайней, правда, почти опустевшей улицы села; все тот же, но как будто совсем другой дикий мир, в котором можно печь на костре картошку, горстями закидывать в рот сорванную прямо с куста землянику и спать в спальных мешках, притворяясь последними выжившими на Земле.

На полянке горел небольшой костерок, и семь человек, три парня и четыре девушки, сидели вокруг, слушая песню. Играла на гитаре самая старшая из них, темноволосая, худощавая, высокая — но Ника уже заметила, что всем им едва ли исполнилось по четырнадцать лет.

Малолетки, подумала она с легким чувством превосходства, моментально забывая, что ей самой только полгода как сравнялось семнадцать.

Но девушка и в самом деле так здорово пела!

Увидев чужаков, выступивших на поляну из рощи, гитаристка замолчала и перестала играть. Остальные обернулись, с недоумением и легким раздражением на лицах глядя на незваных гостей. Ника оробела и уже готова была дернуть Егора прочь, но тот вдруг широко улыбнулся и шагнул вперед, к огню.

— Привет!

— Привет, — неохотно отозвались ребята.

— Мы проходили мимо, услышали песню. — Он посмотрел на девушку. — Здорово поешь.

— Угу, — сказала она.

— Мы тоже любим «Арию». Ты будешь допевать до конца? Мы только одну песню послушаем и уйдем, правда.

Ребята переглянулись. Ника видела, что похвала и упоминание любимой группы не очень-то впечатлили певшую песню девушку, но неожиданно один из парней кивнул и резким, пронзительным голосом сказал:

— Сонька допоет... Не жалко. — Девушка-гитаристка стрельнула в него глазами, но промолчала. — Это... у вас, случаем, сигарет нет?

— Нет, — с сожалением сказала Ника.

— Есть, — сказал Егор и полез в карман под ее удивленным и вопросительным взглядом. — Лаврик забыл забрать. Ну ничего, меньше отравы в легкие попадет.

Он достал две сигареты из почти полной пачки и подал парню.

— Я Егор, а это Ника.

— Я Иван, — сказал парень, поджигая сигарету от костра, и теперь его голос звучал дружелюбно. — Благодарочка. Садитесь...присаживайтесь, место есть.

Пока Иван называл имена, им расчистили место у огня, отодвинув пакеты со снедью в сторону. Они разговорились. Это тоже были одноклассники, и они тоже выбрались вечерком посидеть у костра, попеть песни и испечь на углях картошку и яйца, пока позволяла погода.

— И страшные байки послушать, — добавил один из парней. — Как раз дошли до утопленников и удавленников, решили сделать музыкальную паузу.

Сигарета пошла по кругу — «цыганочкой», как это называли — и гитаристка Соня ее пропустила, вместо этого усевшись поудобнее на траве и начав вступление заново. Ника не удержалась и тоже запела вторым голосом, прислонившись к плечу Егора, сначала нерешительно, а потом, увидев одобрительные взгляды сидящих вокруг, громче, и они вдвоем закончили песню так здорово, что все зааплодировали.

— Ты тоже здорово поешь, — сказала Соня. Ника украдкой бросила взгляд на Егора, и от того, с какой гордостью он на нее смотрел, екнуло сердце. — Может, «Возьми мое сердце»? Знаешь?

Они спели «Возьми мое сердце», а потом переключились на Цоя, которого Ника тоже любила и с удовольствием пела, а потом испеклась картошка, и песни пока отошли в сторону.

— Ну, что там про утопленников, Коблик? — уплетая горячую картошку с солью и домашним хлебом, спросила одна из девушек. Ника порадовалась, что они сели поодаль: у нее вдруг заурчал от голода живот.

— А пусть гости расскажут что-нибудь страшное, — неожиданно вмешалась Соня, аккуратно отложив гитару в сторону. — А мы их за это картошкой и угостим.

— Да ладно тебе, мы их и так угостим, — буркнул Иван. — Берите, если хотите. Мы ее столько напекли, на два дня хватит... Забыли договориться, кто берет... короче, целое ведро ее притащили.

Ника и Егор взяли, и какое-то время все молча и с удовольствием ели.

Где-то над рекой пронзительно и тоскливо закричала птица — странный, потусторонний звук, похожий на плач, разнесся в воздухе, замирая вдали, а за ним следом — глухой женский крик, тяжелый стон будто из-под земли:

— Ох! О-ох!

— Гагара плачет, — сказала Ника негромко.

— По утопленникам, — добавил Иван с ухмылкой, которую безуспешно попытался скрыть. — Зовет на ночную прогулку вдоль рощи.Каждую ночь они ходят от реки к могилам и обратно, и каждую ночь слышен над берегом тяжелый гагарин клич...

— Если мимо могилок идти и такой клич услышать, можно и это самое, — нервно засмеялась одна из девушек.

— Да на кладбище как раз и не гагары кричат, — таинственным полушепотом заметил тот, кого назвали Кобликом. — Тампокойничкистонут. «Давит меня землица, давит! Выпусти меня, вы-ы-ыпусти-и-и»! — провыл он совсем уж замогильным голосом, и все уже приготовились засмеяться, когда Ника уставилась куда-то в темноту за его плечом и дрожащим голосом вскрикнула:

— Мамочки, это кто?!

И уткнулась в плечо Егора, прыснув, когда девушки с визгом сыпанули в разные стороны от костра.

Они посидели еще недолго, но ночь уже была совсем темной, хоть и лунной, и пора было возвращаться домой. Иван напоследок попытался «стрельнуть» у Егора еще сигарету, но теперь тот отказал. Отрава отравой, а все-таки не его, а Лаврика.

Он помог Нике подняться, обхватил рукой за плечи и повел прочь от костра, включив фонарик. Вслед им забренчала гитара и Сонин голос завел:

— Изгиб гитары желтый

Ты обнимаешь нежно...

— Напугала ты их, — сказал Егор.

Ника хихикнула.

— Ага. Такой актерский талант пропадает. — Она посмотрела на Егора и лукаво улыбнулась, зная, что он улыбнется ей в ответ. И он улыбнулся. — А расскажи мне какую-нибудь страшную историю, пока мы идем. Знаешь хоть одну?

— Прямо сейчас рассказать? — Он выглядел удивленным, и даже обвел пространство вокруг рукой. — Мы ведь мимомогилокидем.

— А я не боюсь, — сказала Ника и даже повела плечами, когда он недоверчиво вздернул брови. — Правда, не боюсь мертвых и все.

— И правильно, — сказал Егор, помогая ей перепрыгнуть через заросшую колею. — Моя мама говорит, надо живых бояться, а не мертвых.

— Моя бабушка тоже так говорила, — подтвердила Ника. — Так что совсем не боюсь.

— Раз не боишься, может, подумаешь и тоже пойдешь в медицинский?

— Хочешь, чтобы я упала в обморок прямо в морге? И чтобы ты и твоя подружка Хайсанова смеялись надо мной? — шутливо возмутилась она и вдруг покраснела, понимая, что сказала больше, чем хотела сказать.

Егор вгляделся в ее лицо, но Ника опустила голову, будто глядя себе под ноги, и зашагала вдоль колеи быстрее.

— Да ты что, рыжик, ревнуешь что ли? — В его голосе были одновременно удивление и даже какой-то восторг, но Ника не ответила. — Эй. — Он догнал ее и схватил за руку, сжав ладонь, будто боялся, что она выдернет. — Ника.

— Ничего подобного, — но она не стала выдергивать. Они ведь не ссорились. — Ну, может быть, немножко. Когда вы с ней заводите эту пластинку про поступление в мед, экзамены, вскрытия эти ваши и забываете обо всем другом.