Мы с женой собрались в лес за грибами, а корзинок свободных не оказалось.

— Сплести, что ли? — задумался я вслух.

— Материала-то у тебя под руками нету, — возразила мать.

— Болото рядом. Сбегаю, принесу сосновый чурак, наделаю лучины… И тебе корзину сплету.

— Ну гляди…

Я вышел в сени, чтобы взять пилу и топор, и увидел у нашего крыльца деда Ваню, который держал на плечах целую вязанку корзинок.

— Терхвут, терхвут! — сказал он улыбаясь.

— Доброе утро… Зверь на ловца бежит, — радуюсь. — Продаете?

— А то чего же я их ношу?! Надо?

— Я бы взял парочку.

— Плати два рубля.

Я отдал деньги, выбрал две корзины…

— Мужик на все руки от скуки! — с уважением отозвалась мама, когда дядя Ваня отошел от нашего дома. — И послухмянный. Только попроси чего, мигом сделает… И сам тебе принесет. Даром старый — восемь десятков отжил, а все еще легок на ногу, востер на глаз и чуток на ухо. Другой раз смотришь, рано поутру бежит из леса уже с мотком бересты или поленом сосняка для лучины. А то с кошелем за спиной на Сарозеро порыбачить. Без дела денька не усидит. Такой всю жизнь удалый…

Скоро мне понадобились берестяные лукошки для сбора ягод, и я не задумываясь направился в деревню Берег к дяде Ване. Благо, это от моих Нюргович всего в километре.

Дядя Ваня сидел на крыльце, обложенный мотками бересты, и плел кошель. В его руках дело двигалось так быстро, что пока я переводил дух с дороги, он выкинул к моим ногам готовую вещь. Я взял кошель в руки. Это была настоящая картинка.

— Ловко! — подивился я. — Хоть бери и сейчас же неси в музей.

— А чего, малец, удивляться, век сижу на этом деле, — с улыбкой ответил он.

Я осмотрелся. Вокруг него везде на полках стояли уже готовые лукошки, корзинки, лапти, кошели… Под скамейкой лежала толстая пачка лучины…

Предупредив мой вопрос, он заговорил:

— Покушать, да послаще, и старичкам хочется. Вот, брат, и приходится промышлять… Да, правду сказать, и от заказов нет отбою. Вот и ты ведь пришел не без дела?..

— Угадали. Мне надо два лукошка. На полведра каждое…

— Сделаю, сделаю. К вечеру принесу…

— Хорошее у вас ремесло. Другой бы тоже хотел сделать, да руки-крюки, — нахваливаю я его.

Дядя Ваня заулыбался:

— Да… Меня, брат, бог не обидел этим. А правду сказать, все зависит от желания. Дела эти немудрены. Смолоду у меня тоже не получалось. Но я не отступил. Чем хуже выходило, тем злее становился. Другой раз двое суток подряд спать, бывало, не лягу, а своего добьюсь. На тяп-ляп редко что выходит… Вот ты грамоте тоже научился не вдруг?..

— Верно… Много вы, дядя Ваня, умеете!.. — опять позавидовал я.

— Да… Легче, пожалуй, назвать, чего я не умею, — сказал он и стал перечислять: — Лапти, кошель, сапоги, кошелку, лукошко, солонку, мячик, игрушку из бересты сплету; сапоги из кожи сошью; валенки из шерсти скатаю. Борону, соху, дровни, кадушку, ведро, ушат смастерю. Лодку из осинового бревна выдолблю. Дом построю. Печку сложу. Сети, мордушку, невод, бродец свяжу… — Он назвал еще добрых десятка два вещей, которые он умеет делать…

На обратной дороге к маме мне вспомнился прошлогодний приезд в Нюрговичи. Когдя я зашел в дом к маме, она сидела за ткацким станком. Меня это удивило. С детских лет видел, как много труда надо затратить, чтобы приготовить домашний холст. Поэтому лишь поздоровался с ней, так сразу же и спросил:

— Зачем же ты на старости лет затеяла полотно ткать? Ведь теперь у тебя есть деньги, чтобы купить материал в магазине.

— Да не полотно я тку, сынок, — начала она как бы оправдываться, — решила половиков наткать… Этим делом сейчас просто заболели деревенские бабы. Пожалуй, нет дома, где бы не стояли станки. Смотрела, смотрела да и решила тряхнуть стариной, показать свое мастерство… Да и что теперь старухе и делать-то? Внуков маленьких нету. Без работы сидеть не привыкла. Набралась куча старой одежды. Прошло время, когда всякую рвань чинили да носили… Теперь увидят на каком платьишке проеденную молью даже малую дырку, и уже ту вещь бросают в сторону, на грязную работу одеть стыдятся. Как-то говорю своим девкам: купите-ка ниток, так барахлишко-то старое я хоть в дело пущу, а то валяется повсюду… Вот сижу себе да потихонечку-помаленечку гоню аршин за аршином…

Я подошел к ткацкому станку поближе, хорошенько рассмотрел ее работу.

— Мама, ты же настоящая мастерица! Смотри, какой красивый узор у тебя получается! Ну-ка покажи, как ты это делаешь.

Она улыбнулась, повернулась лицом к станку, взяла в руки полоску материала.

— Вот смотри…

И набрала ряд, второй, третий…

— Эта работа, сынок, мне по душе, для радости старческой. Вот сижу тюкаю и не могу нарадоваться, когда вижу, что узор-то хороший получается…

— Рисунок-то из головы берешь или у соседей высмотрела?

Мама будто обиделась. Искоса посмотрела на меня, бросила сердясь:

— А что, у меня головы своей нету?

Пришлось извиниться.

Действительно, помнится, за что бы ни взялась мама: тканье, пряжу льна или шерсти, стирку, вязание кружев — все у нее получалось дельно да ловко. К каждому празднику она нам, ребятишкам, и отцу ладила какие-нибудь обновы: рубашки, платьица, штаны… Если она шила рубашки или платья из точива или белого коленкора, то ворот рубашки, подол, концы рукавов непременно вышивала красными узорами. И узоры никогда не повторялись у нее, а выдумывала каждый раз все новые.

Умела мама изготовить многие вещи и из бересты: сплести лапти, кузовок, кошель заплечный, чехол для точильной лопатки, солонку, разные игрушки…

Мама встала из-за станка, поставила самовар, накрыла на стол, и уже за чаем мы продолжили начатый разговор о мастерах вепсского прикладного искусства.

— Чего удивляться, сынок. Раньше у нас жизнь была такой, что заставляла крутиться как белке в колесе. Бедно в наших краях люди жили. А голь, говорят, на выдумки лиха. Теперь-то что не жить?.. Люди не знают, что на себя надеть, что обуть, что есть-пить. А мы — все, что ели, во что одевались, обувались, было сделано и добыто своими руками из земли да леса. Но каждому же человеку, будь он хоть семи пядей во лбу, не все под силу. Вот и выделялись в деревнях мастера. Один, скажем, мог класть печи, другой — плотничать, третий — катать валенки, четвертый — тачать сапоги, пятый — в кузне мастерить, шестой — лодку-долбленку сладить, седьмой — лапти сплести… Во всем, сынок, сметка да сноровка с ловкостью нужны… Ой, и ловкие же люди бывали! Да далеко и за примером ходить не надо. Возьмем твоего дядю, моего родного брата Михаила. Чего только не умел делать! Деготь из бересты гнал; из молодых сосновых корней плел всякие солонки, сахарницы, шкатулки, корзины, даже стулья и люльки… Да легче назвать, чего он не умел делать, чем умел. А вещи из его рук выходили прямо-таки чудесные: красивые да ладные, на них смотришь, смотришь и все смотреть хочется. Недаром же многие его поделки выставлены в ленинградском музее каком-то…

— В Музее этнографии, мама, — подсказал я.

— Ну, где-то там… — махнула она рукой. — Так вот теперь на них люди со всего света дивятся-любуются… Да удивляются, верно: мол, вот какой мастер Михаил сын Иванов из Чухарского края! Молодец! Сам умрет, а память о себе оставит на вечные времена в своих работах…

Но самыми-то большими мастерами у нас считались те, кто умел плотничать. Сруб избы поставить — дело нехитрое, каждый чухарский мужик умел. Даже некоторые женщины. У них тоже из рук топор не выпадал. А плотницкое да столярное дело не каждому было по плечу. Это только говорят, что не клин да не мох, так и плотник бы сдох. Плотницкий да столярный огрех мхом да клином не закроешь. Тут нужна аккуратность, сноровка, острый глаз да верная рука. Тюкнул чуть посильнее острым-то топором — и вещь спорчена, делай все заново. У нас в роду был такой плотник-столяр. Это наш зять, муж твоей тетки Насти, сестры твоего отца, Михаил Мецоев. Вот мастер так мастер был, из всех мастеров мастер. За что ни брался, все выходило у него. С виду он был обычный мужик: ростом невысокий, не то чтобы плечистый. Ну сказать, так не поверишь. Бывало, пока Настя в воскресенье утром для своей большой семьи калитки да колобы печет, он выдолбит осиновую лодку, распарит на огне да на себе и притащит из лесу. А как-то раз в споре с мужиками залез под лошадь и поднял ее с земли. Вот такой был сильный. Но не об этом разговор-то у нас, а что плотник-столяр был отменный. Он один поперечной пилой мог заготовить бревна на сруб дома, построить его, поставить окна, двери, сделать рамы, остеклить, сложить печь, изготовить нужные шкафы, всякие студницы, залавки и все, что в доме нужно, и пустить хозяев туда жить. И делал он все это не как-нибудь, а толком, ладом да красиво: окна и двери обязательно украсит нарезными наличниками. На конец крыши обязательно приделает фигурку петуха или голову лося, а то медведя…