— Скульптурой те вещи, мама, называются, — вставил я.
— Этого, сынок, я не понимаю. Грамоты-то у меня всего школьный коридор, когда там уборщицей работала так… Это я в шутку, а серьезно, так всего несколько недель с Нюшей на руках как-то зимой, уже при колхозах, ходила по вечерам в школу. Сам понимай, какая там учеба была… Ну а что в доме было, тоже все почти было изготовлено из дерева…
Мама сказала это и о чем-то задумалась, а я тем временем вспомнил обстановку в нашем доме в ту пору. Вдоль стен стояли широкие деревянные лавки, в красном углу стол на крестовинах. Возле печи, которая занимала чуть ли не треть комнаты, кадка с водой ведер на шесть, наверху которой деревянный корец, изготовленный из березового капа в виде утки. У стен возле печи залавка для продуктов, на ней стоит квашня, а на стене рядом висит студница для посуды.
В противоположном от печи углу — деревянная кровать. Посуда: блюдца, миски, ложки, корытца для разделки мяса и овощей — в основном тоже вся деревянная… Еще множество вещей, изготовленных из дерева, лежало в кладовке, пристроенной в холодных сенях и на сарае, а то в амбаре: всевозможные кадки для засолки — закваски — запарки грибов, капусты, ягод, ушаты, ведра, тазы, коромысла, дуги, мяла, сохи, бороны, дровни, санки, корыта… Да разве можно перечесть все, что изготовлялось из дерева!
— И все, сынок, делалось для нужды в хозяйстве, — будто услышав мои мысли, продолжала мама, — и ничто не делалось без умысла… Все, что делали люди, было для пользы да надобности. Даже вот избу ставили и то с рассуждением, чтобы душе угодно было…
В русских селах все дома больше стоят вдоль дороги лицом друг к другу. А чухарские же селения — это куча домов лицевой стороной куда попало. А ты разумеешь, отчего это так? — обратилась она ко мне.
— Нет, мама, не задумывался я над этим, — тряхнул я головой.
— Русский человек тоже не понимал, почему вепсы дома ставят так чудно. Деревни при такой постройке получаются все какие-то круглые что ли: что в длину, то и в ширину. А дело-то все вот в чем, оказывается. Скажем, твой отец задумал ставить новую избу. Выбрал он место рядом с домом своего младшего брата Егора, с которым вместе проживала его любимая матушка, твоя добрая бабушка Анисья. Конечно, отец долго думал, прежде чем решиться, куда лицом повернуть дом: на солнечную сторону, откуда в окно будет видно его тоже любимое озеро, или в сторону избы брата Егора, который уже стоит лицевой стороной к озеру. И решил все же поставить ее окнами к дому брата, чтобы летом он мог открыть их и увидеть в них свою матушку. Скажем, у другого в озере потонул близкий человек, и он на озеро смотреть не может. Тот ставит дом лицом в обратную сторону. У третьего в доме напротив будет жить его недруг, и он ставит дом задом к дому своего неприятеля… Вот и ставили люди дома лицами в разные стороны, кому куда удобнее… Потому ни одну вепсскую деревню не увидишь длинной, они все небольшие и кучные…
Разговор этот меня увлек настолько, что мама едва успевала отвечать на один мой вопрос, как я подкидывал ей очередной.
— Помнится мне, как до самой войны девушки на посиделки ходили обязательно с какой-нибудь работой. То вышивали что-нибудь, то плели кружева, а то шили какую-нибудь вещь, пряли… Что-то теперь от всего этого отвыкли. Уж редко увидеть женщину за такой работой…
Мама как-то сразу посерьезнела, махнула рукой:
— И не говори, сын. Теперь девушкам, да и женщинам, жить одна радость. Кончил работу — и отдыхай кто как умеет. А я тебе скажу так: хорошо это и плохо. Работа, сынок, ведь никогда людей не портила. А от дури всякой стерегла. За работой-то люди меньше безобразничали да чудили… Сейчас такое время пришло, что люди считают отдых бездельем. Правда, теперь другие времена пришли и другие порядки входят в привычку. Я вот гляжу другой раз, как люди сидят у телевизоров и смотрят, как там дерутся без передыху или винище хлещут, так у меня сердце холодным становится. И не стерпишь, упрекнешь своих: «Как вам не стыдно на срамоту-то эту глазеть?! Лучше бы каким путным делом занялись». Улыбнутся и скажут в ответ: «А для чего телевизоры придуманы?..» Или молодежь теперь другой раз сидит с транзистором или гитарой в руках возле дома на скамейке, и всю-то ночь напролет бренчат себе, сами не понимая что. Людям покою не дают. И это считают за отдых. А мы в детстве и в молодости бездельничать не могли, совесть не позволяла. Да и родители не давали. Уже с пяти лет с собой брали в поле. Они работали, и ты работай. Другому, может, и не хотелость работать, да куда денешься. А потом мало-помалу и он втягивался. А уж что в привычку вошло, от того трудно отвыкнуть. Бывало, скажем, я прибегу с поля, поем чего и сразу сажусь за прялку или примусь за починку белья или шитье. За работой и отдыхаю. И вот живу на свете уже девятый десяток. А мой братейник Михаил уже десятый десяток разменял, да без работы денька не усидит. В прошлом году еще баню построил… Сестренке Катерине тоже десятый десяток, так та еще без очков нитку в игольное ушко вденет. И тоже без дела минутки не усидит. Смотришь: только что картошку для коровушки готовила, а уж сидит с прялкой… Да раньше без дела, особенно девушкам, и сидеть-то некогда было. Ведь каждая мечтала замуж выйти. А девушку-бездельницу, хоть пусть она и будет какой хочешь красивой, замуж-то кто возьмет? Раньше ведь парни на красу не очень-то смотрели, выбирали работницу. Потому что женились-то они по нужде — понадобился в семье лишний работник. Другой раз и в пятнадцать лет уже мужиками парнишки становились, а девушки выходили замуж и в четырнадцать. Были на моем веку даже случаи и такие. Так что к этому времени у невесты уже должны быть в запасе вещи для приданого. А у нас, чухарей, было принято невесте все изготовить своими руками и из полотна, самой же сотканного. Да и приготовить надо было немало. Семьи тогда были большими, родственников у жениха могло быть порядочно, а невеста каждого должна была одарить подарком: вышитыми обязательно полотенцами, рубашками, простынями, станушками… А для жениха должна была быть приготовлена еще и рубашка, вышитая узорами по вороту, рукавам и подолу. Эту рубашку жених одевал перед праздничным столом после венчания в церкви. Этим он показывал, что холостяцкая жизнь у него кончилась и начинается новая — семейная.
А узоры каждая выдумывала сама. Тут все зависело от человека, от его сноровки… Хотя и узоры, из каких там частей составлялись, были одинаковыми. Люди ведь не машины, и брали они все что видели: от цветочков, древесных листочков, веточек, птичьих перышков, снежинок, а то составляли из разных кружочков, угольничков, линий, всяких зигзагов, еще из чего. И потом из всего этого каждый себе и мудрил узор, чтобы красивше сделать и не повторять другую мастерицу…
Ох, и рукодельницы были! Да пожалуй, и сейчас еще у каждой пожилой женщины в доме найдется что-нибудь из тех вещей: полотенца, простыни, станушки, юбки, рубашки, кружева всякие. Теперь, видишь, молодежь не очень-то приучена к такому труду. Стараются все торговое купить. А я скажу тебе так: разве же можно сравнить свою вещь с торговой? Да ни в жизнь. Гордости-то у человека сколько, если он сумеет изготовить стоящее что-то. Да и самой можно срукодельничать вещицу, что нигде ты такой и не купишь, и не увидишь, а главное-то, может, и не в том, что она лучше или хуже торговой, а в том, что ты ее сотворил своими руками. Душу осчастливил, приятное себе и близким сделал. Да после первой удачной вещи захочется сготовить и другую, и третью, а потом это войдет в привычку, и уж человек с делом в руках в любую свободную минутку…
Мама подошла к сундуку, выложила оттуда на стол несколько полотенец, рубашек, станушек, кружева…
Я рассмотрел их и воскликнул:
— Да этим вещам и цены нет! Им и место только в музее!
— А тут, в деревне, уже побывали какие-то люди из Ленинграда, да не раз. И что можно было, уже и забрали. Ко мне вот тоже одна женщина три года ходила, все икону клянчила-выпрашивала. Не выдержала — подарила. Взамен она вот эту доску с намалеванным под святого Михаила Архангела мне сунула. Так что все лучшее уже там лежит.
