– Да, не о претензиях речь, Андрей Васильевич! – Инна отмахнулась. – Какие тут могут быть претензии?! Господи! Вы же вчера нас так выручили, что я, просто, слов не нахожу! Ей богу! Поэтому от нас с Кирой вам огромное спасибо, и вот этот небольшой подарок…

Инна достала из сумки бутылку довольно-таки недешёвого коньяка.

– Хм-м… Во, дают девчонки! – Березинцев недоумённо воззрился на яркую, с золотыми буквами этикетку. – Ну, придумали!.. Но, тогда вопрос: а как я жене объясню, откуда у меня этот коньяк? Это надо будет ей всё как-то объяснять, что-то рассказывать. Так, что…

– Да, вот, как есть, так и объясните – ничего страшного. О-о-о-й, вчера я такой ад пережила, что разговоры по деревне меня уже вообще не волнуют. Возьмите, возьмите, Андрей Васильевич, не обижайте нас с Кирой.

Продолжив свой путь, Андрей вспомнил суждение какого-то древнего философа: даже если кому-то хочешь в чём-то помочь, постарайся этим его не унизить и не оскорбить. Похоже, вчера ему это удалось…

Скорым шагом, минут через десять он был на СТФ. Его помощницы пришли ещё раньше и, сидя в «красном уголке» с уже освободившимися от утренних забот свинарками, обсуждали какие-то «глобальные проблемы» местного значения. Всё необходимое для прививок было уже приготовлено, и поэтому работа, после некоторой раскачки, вскоре вошла в своё привычное русло. Впрочем, Березинцев, даже с головой уйдя в текущий процесс, старался не забывать о карантинных делах и процедурах. Лишь завидев Клавдию Рябушкину, которая, закончив мести пол в своей группе, прибежала на подмогу, он немедленно потребовал отчёта – сожгли ли они своего усопшего бычка? Та, немного посокрушавшись о том, сколько осложнений людям создала «эта чёртова зараза», подтвердила, что труп бычка кремирован на скотомогильнике, на отведённом для этого месте.

– …Часов пять, а то и больше на него потратили, – сетовала Клавдия. – Еле баллонов резиновых набрали. Весь наш колхозный металлолом обегали, Игорь даже в Филимоновку ездил, там собирал у мастерской. Филимоновские над нами, говорит, смеются… Что, мол, надыбали себе инфекцию? А нечего было кого попало в село к себе принимать. У нас такого придурка, как этот ваш Хахарнов, выкинули бы из деревни в пять минут. А вы с ним нянчитесь!

– Да, филимоновские – они таки-и-е! – уважительно отметила Валентина Юрьевна. – Дружное село – не то, что у нас, как говорится: кто – в лес, кто – по дрова… А они – все, как один. Приехал чужой – они сразу смотрят: что это за человек? Если чем-то им не понравится, то могут и на дверь указать: вали отсюда, пока цел! Этого Хахарнова они и на порог не пустили бы.

– Так, они его к себе и не пустили! – в разговор вступила Марина. – Он же, говорят, сначала хотел там осесть. Но филимоновские ему сразу сказали: у нас жить не будешь! Проваливай. Вот он к нам и притащился.

– А вчера слышали, что было-то? – Клавдия продолжила начатую тему. – В нашем околотке Димка Курыгин… Ну, это фермер, который приезжий, так, он свою меньшую Аньку, ей четырнадцать всего, сегодня, ни свет – ни заря, с палкой по улице гонял. А она чего сотворила-то? Сопли под носом не высохли, надумала гульнуть с семейным мужиком. С этим самым Хахарновым на всю ночь ездила в поля «сов считать». Под утро только вернулась. Вот батёк её и пошугал вдоль улицы, из конца в конец!..

– Меньше бы её батёк под чужие юбки заглядывал, тогда и Анька не загуляла бы! – Валентина Юрьевна саркастично рассмеялась. – Он же со своей Варей разводиться надумал. Не слышали? А-а-а! Уж, не знаю, чем она ему плоха, но – это уже точно! – Димка где-то в Кипарове откопал себе городскую бабёху, хочет с нею сойтись. Ну а Анька, как видно, ему назло и устроила это представление. Дура, конечно… Ой, дура-а-а!..

«Да-а-а… Женские языки – страшная сила… – мысленно отметил Андрей, «на автопилоте» вводя вакцину поросятам, которых подносили свинарки. – Значит, Димон надумал со своей Варюхой расстаться? Вроде же, жили дружно, не скандалили… Что это вдруг на него нашло?.. Блин! Как бы он Хахарнова за Аньку не грохнул! Без Руслана факт завоза овец потом уже не докажешь!..»

Немного пообсуждав перипетии семейной жизни Курыгиных,, женщины перекинулись на соседствующее с СТФ подсобное хозяйство ЖКХ. Со смехом и весьма едкими комментариями они повествовали о тех или иных сторонах жизни «подсобки». Особенно, о вольных нравах работающих там.

– …Люська Бурхатова совсем оборзела, вообще пошла вразнос, – похохатывая, рассказывала Клавдия, которая, судя по всему, была большой любительницей подобных историй. – Мотается со всеми, кто там работает. Иные из тамошних мужиков от неё уже прятаться начинают!

– Что на Люську кивать? – Валентина Юрьевна со вздохом укоризненно покачала головой. – Она тут человек временный, уже уезжать собирается… Вот, наши-то, даниловские девки – совсем стыд потеряли. Вчера мне рассказали, что на пикет, где на дороге милицейские дежурят, они каждый вечер развлекаться бегают. Одна, не буду говорить кто, вчера в их вагончик пришла: мальчики, я к вам в гости! Тут её сзади кто-то хватает, в сторону откидывает, входят две другие. Этой говорят: ты вчера тут была, своё уже получила, сегодня наша очередь. Ну и – айда с парнями в поля… Хотя, большинство из них женаты. Это, вот, что? Это как назвать?!

Постепенно разговор зашёл о сибирке и карантине. И вновь себя явила Клавдия.

– О, совсем забыла! – она сокрушённо махнула рукой. – Андрей Васильевич, вчера в Филимоновке моему Игорю рассказывали, будто на втором отделении «Труженика». Как его там? В Анисимовке, вот, на чабанской точке Гасалина, уже который день идёт какая-то суматоха. Говорят, что, вроде бы, что-то там не в порядке с овцами. Не от них ли нам подбросили заразу?

– Да, всё может быть… – задумчиво обронил Березинцев.

Услышав про Анисимовку, теперь он был уже почти уверен в том, что больных овец Хахарнов привёз именно из «Труженика».

«…Вот поэтому-то Ромка и задёргался так, и занервозничал, когда я спросил его о прививках, – мысленно рассудил Андрей, вспомнив свой вчерашний разговор с Самилиным. – Вот, только, подозрения-то к бумаге не пришьёшь! Надо найти какие-то материальные доказательства того, что настоящий очаг сибирки не у нас, а в «Труженике». Или кого-то из анисимовских было бы неплохо раскрутить на свидетельские показания. Суд поверит только этому. Я могу хоть до хрипоты кричать о том, что виноват Самилин, но где этому подтверждение?..»

Теперь стало ясно, для чего в «Труженик» все эти дни то и дело мотался Свербилов. Да и сегодня – сто пудов! – он торчит именно там. Причина понятная. Надо думать, Хрупкий, лишь узнав о том, что в «блатном» хозяйстве появилась сибирка, со всех ног кинулся туда гасить эпизоотию. Ещё бы! Туда ж ездят «оттягиваться» районные и областные «шишки», всякие бизнес-тузы, мафиозные главари…. Так что, он, наверняка, уже хорошо успел замести следы того, что творилось на точке Гасалина. Например, павших овец могли сжечь где-нибудь в овраге, а потом засыпать бульдозером. А всем, кто об этом знал, надёжно заткнули рот: кому – деньгами, а кому и угрозой расправы. Ну а в качестве «вишенки на торте», Геринг решил найти универсального «козла отпущения», чтобы на него повесить всех «собак». И, как-то так «удачно», на эту роль и был назначен он, Березинцев… Вот такая она, «се ля ви»….

– О чём задумался, Андрей Васильевич? – вернул его к реальности голос Валентины Юрьевны.

Андрей вдруг обнаружил, что стоит совершенно недвижимо, с изготовленной к уколу инъекционной иглой, тогда как Клавдия уже еле удерживает изголосившегося, бьющегося в её руках поросёнка. Сделав укол, Березинцев принял решение обязательно ближайшие пару дней порыскать в окрестностях Анисимовки, чтобы найти место захоронения павших овец с гасалиской точки.

…Закончив прививки, Березинцев отправился на МТФ. Он решил разыскать Зазнобина, чтобы обсудить с ним последнюю информацию о событиях в Анисимовке. Придя на ферму, Андрей заглянул в «красный уголок», в бытовки молочных корпусов и, никого не обнаружив, уже собирался уходить домой. Однако в последний момент увидел заведующего, который шёл к ферме со стороны кормовой площадки. Узнав о том, что именно интересует Березинцева, Фёдор непонятно поморщился и с досадой протянул: