— По тебе психушка плачет, — покачал я головой, разжимая пальцы.

Коснулся ладонью стены, наклонился и поднял костыль, делая упор на него. Тяжело было стоять на одной ноге, каким бы физически сильным я не был. Но в ушах еще звенело. Мне все казалось это сном. Страшным, омерзительным, и признание Андреева было за гранью.

— Психушка, — ухмылка возникла на его губах, — думаешь, я не смогу отмазаться?! Да они у меня все здесь, — сжал он кулак, выбрасывая руку вперед. — Никто, во-первых, ничего не докажет, во-вторых, столько лет прошло. Если бы женушка не страдала, считая себя никчемной бабой, которая не уберегла своего ребенка, то вообще жизнь была б сказкой. Но нет, ей прям удовольствие доставляло маяться.

— В ее сердце жила ненависть все эти годы.

— Да какая ненависть?! Искусственная, — продолжил он смеяться, — как легко было ей тогда навешать лапши, что если бы этот чертов мужик не трогал бы ее, то и все бы обошлось.

— Зачем ты это сделал?

— Захотел, — оскалился он, взглянув на меня зло. — Однажды сыграв, потом уже сложно остановиться. А когда в руках податливая игрушка, то грех сидеть ровно и не пытаться. Я попробовал, мне понравилось, потом лишь оставалось наблюдать. Временами сложно было не смеяться, когда она проклинала все и всех, а я давился хохотом, потому что знал правду. Никогда не забуду ее лицо в тот момент, когда в движении подтолкнул ее, урок на будущее, кстати, не умеешь стоять на лыжах — не катайся с профи.

— Сука, — процедил я, выдыхая.

Не знаю, слышал ли все это Сергеев, да мне и сейчас искренне было плевать отчасти. Глаза кровью наполнились, сердце стало стучать тише. Я просто замахнулся и со всей силы приложил этого гада затылком о стену. Надеясь, что может немного у него на место встанут мозги. Да, насилие не выход, но черт подери, было б возможно, я бы его уничтожил. Только опускаться до уровня этого мудака было совсем катастрофой. Если существует ад — я надеялся, что однажды он там сгорит.

Поверить до конца не мог. Это было чем-то нереальным, в голове не укладывалось, как супруг, который… черт подери, как человек, вообще, мог отважиться на такое. Тем более, по отношению к собственной жене, матери, под сердцем которой развивалась новая жизнь. Да какая разница, что там было в анамнезе, какая нахрен разница… Есть пределы всему, в том числе, и жестокости.

Меня рвало на части, голова шла кругом, я боялся просто стереть его в порошок. Ненависть черной волной накрыла. Не знал, как вернусь домой и Оле в глаза посмотрю. Только с души одновременно, будто камень упал — не виноват я был в гибели ее малыша. Не виноват. Представлял, какую боль она может испытать, если правду услышит и дрожь бежала по телу.

— Тебе конец, урод, — прокряхтел Андреев, пытаясь подняться, вырывая тем самым меня из другой реальности.

Он прижимал пальцы к носу, по которым тонкими струйками бежала кровь. Я смотрел на это чудовище и не испытывал ни капли жалости. Презрение скорее, брезгливость. Он напоминал слизняка, мерзкого, противного. И все. Не было больше никаких эмоций и чувств. Только опустошение.

— Ненавижу тебя, — устало произнес в ответ. — Жизнь вернет все сполна, закон бумеранга еще никто не отменял. Но не надейся, что все это сойдет тебе с рук. Нет. Я приложу все силы, чтобы ты заплатил по счетам. Ради Оли, ради ребенка. Ты ответишь за все, — наклонившись вперед, прорычал я.

— Уже страшно, — закатывая глаза, пробурчал Андреев. — Вали отсюда, придурок.

Я вышел, хлопнув дверью. Медленно спустился вниз, шел через пустой двор и понимал, что, кажется, это конец. Все позади. Почему-то пришло осознание, что как бы не хорохорился этот упырь, а ничего он больше не сможет нам сделать. Песенка спета. И на бис не получится.

Добрел до фургона, устало привалившись к капоту авто. Совершенно ничего толком не замечал: ни звуков, ни температуры воздуха.

— Ты как? — голос Сергеева раздался над ухом. Тихий, тоже заметной уставший.

Я повернулся в его сторону, взглянув с грустью и болью, что разъедала на куски, подобно серной кислоте.

— Никак, если честно. Дыра какая-то в душе.

— Понимаю. Проблемные нам жены достались, — хлопнул он меня по спине. — Зато после такого уже иные заморочки и не страшны. Ты поймешь со временем. А сейчас поехали, Оля, наверное, заждалась.

— Да, — словно очнувшись, ответил я.

Уличные фонари тусклым светом освещали площадку с торца дома. Ирина тут же отцепила от меня записывающее устройство, и мы пошли в сторону авто Даниила. Всю дорогу я молчал, а он и не спрашивал ничего. Понимал, похоже, потому в душу и не лез. Да и бесполезно сейчас было пытаться туда заглянуть. Боль расцарапала ее до крови, заставляя трепетать.

В окнах кухни горел свет. Я видел отражение Ольги и знал, что все ей обязательно расскажу. Не знал только, как подойти к этому. Как объяснить все и не убить ее еще раз при этом. Так верить хотел, что она выдержит, ведь у нее был я. Настраивался пока поднимался по ступенькам, а добравшись до входной двери, осознал, что боюсь сам. Но на лжи ничего невозможно построить. Да и обманывать любимую женщину я не желал.

Я не помню, когда в последний раз мы столько говорили. Казалось, что носили в себе это веками, прежде чем озвучить. Я держала его ладонь в своей, водя указательным пальцем по линиям, и почва уходила из-под ног. Сердце замирало, все звуки разом стихали, когда он был рядом. Вот так. Просто сидел напротив, ловя мое дыхание, а я улыбалась, глядя в его глаза.

Ловила там свое отражение и не могла поверить, что этот мужчина, когда-то спас меня. Не дал погибнуть, замерзнуть там в горах. А потом, спустя много лет, он снова оказался рядом. Артем — мой ангел-хранитель. Мой мужчина, моя судьба. И невозможно было не раствориться в нем. Оставалось лишь удивляться, как только я могла раньше не замечать очевидного, не уловить между строк главный смысл. Он, человек, которого я ненавидела, презирала… Андрееву ловко удалось вселить в меня комплекс неполноценности. Я так долго чувствовала себя никем, пустым местом, ничтожеством. Никчемной женщиной, которая не могла подарить своему супругу настоящую семью. А он, оказывается, и не желал этого. Все силы прикладывал, чтобы сломать то, что я так отчаянно пыталась собрать воедино. И, слушая в этой ночной тишине Артема, лишь тяжело вздыхала, а когда становилось больно так, что выть хотелось, просто крепче сжимала его ладонь. Вот он — моя анестезия. Его взгляд, руки, дыхание, его губы. Я могла бесконечно долго молчать рядом с ним, а он все равно бы слышал меня. Мое сердце, мои мысли.

— Главное, что все позади, — коснувшись его щеки, произнесла я.

Внутри была зола, я знала, что нет, не завтра, может быть, через несколько дней станет легче, но не сегодня. Боль от потери накрывала с новой силой. И я кусала нижнюю губу, чтобы не разреветься. Эта горечь растекалась ядом, принося с собой новый виток воспоминаний. Страх потери кружил рядом, но Артем всячески пытался заставить меня верить, что все лучшее впереди. И я старалась, изо всех сил старалась ощутить, принять это, сродниться с мыслью, что все будет хорошо. Бог однажды забрал у меня мое маленькое счастье, только, возможно, за тем, чтобы я ценила гораздо большее в итоге.

— Он оставит нас в покое, поверь, Оль! Не может это все тянуться бесконечно. Конечно, предстоит еще немало, но Сергеев поможет, он сам рад бы посадить Олега.

— Бог с ним, — взмахнула я рукой, — развод бы получить.

— Получишь, осталось-то пару дней. Я думаю, он не будет вставлять теперь палки в колеса и вас в ЗАГСе спокойно разведут. А насчет возмездия — это тоже не за горами. Он опасен для общества.

— Очень. Да, никто не знает, что может родиться в его больном воображении. Мне есть, что рассказать, только примет ли кто во внимание мои слова. Ведь столько времени прошло. И знаешь, мне бы хотелось побороться за квартиру. Да, она маленькая, но она моя, понимаешь. Мы могли бы продать ее, деньги пригодятся в будущем.