Или о том, почему моё ненормальное возбуждение после улыбки Анхелла сопутствовало с головной болью такой силы, что я едва не потеряла сознание прямо на кухне.

Городок, в котором я когда-то приобрела миленький одноэтажный коттедж, был устроен по американскому лекалу: мухи отдельно, котлеты отдельно. То есть, жилые здания отдельно от общественных и коммерческих.

С одной стороны, такое зонирование позволяло спокойно отпускать детей гулять во двор, потому что в наш городок не приезжал никто лишний; каждый «неучтённый элемент» тут же сканировался многочисленными зоркими старушками, которые охраняли свою территорию подобно коршунам. Охрана, конечно, тоже не зря свои зарплаты проедала, но старушковый дозор — вещь совершенно особенная. Уникальная в своём постоянстве, я бы даже сказала.

Не бывало такого, чтобы кто-то проснулся из-за вывоза мусора, — не очень удобно, но все мусорки у нас были на выезде из жилой зоны, — или из-за того, что магазин по соседству принимает поставку из вонючего огромного грузовика. Мимо наших домов не рассекали ночные гонщики: откуда им взяться в месте, где в основном живут молодые семейные пары и пенсионеры? Да на нас даже Льюис ни разу не нападал! Ни он, ни его многочисленные роботы-помощники или выведенные в пробирке чудовища.

В общем, можно было спать совершенно спокойно. И так же спокойно можно было выйти на улицу ночью, не думая о криминальных элементах по соседству. В конце концов, им было бы просто не по карману кучковаться здесь: за свой коттедж я отвалила все деньги, что достались мне от родителей, да ещё и сверху добавила то, что смогла отложить за время своей учёбы в Университете. Анхелл в покупку не вкладывался, что раньше меня обижало; теперь же я думала, что это даже неплохо — иметь жильё, которое принадлежит только тебе.

Идя мимо ровных ухоженных газончиков, которые в неверном свете фонарей напоминали о первых кадрах какого-нибудь ужастика, я зябко потирала руки. Осенние ночи, тем более в преддверии ноября, всегда холодные. Конечно, в наших широтах снега не выпадало даже на Рождество, однако температура могла и в минус шагнуть пару раз за холодный сезон.

Я выскочила из дома на эмоциях, так что даже куртку не захватила. На что только надеялась — что меня злость изнутри разогреет, что ли? Конечно, я никогда не была мерзлячкой, даже наоборот: обогрев организма у меня настолько хорошо работал, что я даже зимой могла ходить в футболке и толстовке сверху. Но сейчас что-то я не подумала.

Хотя смысл теперь ворчать. Можно, конечно, вернуться домой, но тогда ни о какой прогулке и речи не будет, я просто лягу спать из-за усталости. И всё. Ни тебе серьёзных жизненных решений, принятых в неподходящее время, ни мыслей о том моменте, когда же моя жизнь свернула не на ту колею.

Но шаг всё-таки лучше ускорить. Хоть немного согреюсь. На улице, по ощущению, было что-то около двенадцати градусов по Цельсию: недостаточно, чтобы обморозиться, но вполне хватит, чтобы заболеть из-за переохлаждения.

А может и к лучшему, если я заболею. Полежу, отдохну. В кои то веки не надо будет ежедневно готовить по чёрт знает сколько часов, убираться, стирать. Будет шикарная отмазка: я болею, дорогой Сверхчеловек, будь добр обслуживать себя самостоятельно.

Разве это вообще нормально? В смысле, что я «могу» прекратить готовить-стирать-убираться только по причине болезни? Я работаю на Анхелла, что ли? Или, может, у нас контракт? Да мы даже расписались без брачного договора, так что никаких условий или санкций быть не могло. К тому же, такие договоры фиксируют только материальную сторону жизни.

И почему я тогда работаю, как хомяк, которого заперли в крутящемся колесе? Без продыху!

Топать я стала с большим раздражением, от которого даже слегка согрелась. Почему из выпускницы-отличницы, которой пророчили большое будущее, я вдруг стала прислугой в собственном доме? Как так получилось, что сверкание чужой улыбки выбило у меня из-под ног почву, лишило устойчивости и желания подняться? Почему вдруг я начала думать, что стирка и глажка — верх того, что я могу дать миру? Фриланс в этом контексте выглядел как насмешка над моими профессиональными навыками, которые давно покрылись настолько толстым слоем пыли, что и подумать страшно.

Я остановилась под одним из фонарей. Они работали, реагируя на движение, так что свет сопровождал меня по всему моему пути. Когда же я отходила на достаточное расстояние — фонари выключались, чтобы не мешать спать жителям нашего тихого городка.

Может, пора идти вперёд по дороге жизни? Не в смысле, что пора в магазин, а более глобально. Сделать шаг вперёд, оставить Анхелла где-то позади, под светом его собственного фонаря, и не жалеть, что Сверхчеловек…

В голове у меня щёлкнуло. Я зашипела и приложила пальцы к вискам, от боли даже садясь на корточки. Чёртова мигрень портила и без того не радужное настроение.

Анхелл… был совершенно не приспособлен к быту. Уверена, что всего за неделю после нашего расставания он зарастёт грязным бельём и упаковками из-под полуфабрикатов. К тому же, у Анхелла не было места, куда бы он мог вернуться: Сверхчеловек получал огромные гонорары, но так и не обзавёлся собственным углом, если не считать наш коттедж. Мой супруг отстроил базу для других героев, где каждый мог оставаться столько, сколько потребуется, но разве это сравнимо с настоящим домом?

Боль утихла. Я спрятала лицо в ладонях, абсолютно разбитая. Не помогали ни самоободрения, ни аффирмации, ни даже слова о том, что в итоге всё будет хорошо.

Я чувствовала себя маленькой и потерянной. Ещё и фонарь над головой, не улавливая больше движения, выключился.

Ну просто блеск.

— Эй, ты как?

Мне на плечо легла рука. Прохладная. Произошло это до того неожиданно, что я взвизгнула и отпрыгнула в сторону.

Ну серьёзно, я никак не могла ожидать, что рядом со мной будет кто-то! Фонарь у меня над головой включился только когда я пришла в движение. До этого — тишина и темнота, ни капли света. Я была уверена, что я на улице одна! А тут кто-то не просто подошёл — ещё и потрогать умудрился!

— Ой, да ладно тебе, не такая я уж и страшная!

Яркий после темноты свет ударил по глазам. Я зажмурилась и прикрыла лицо рукой, слепо отступая.

Голос из насмешливо-радостного стал слегка обеспокоенным:

— Ещё два шага, и ты навернёшься с бордюра и упадёшь на проезжую часть. Ночь, конечно, и машин нет, но всё равно небезопасно. Люди очень хрупкие, одного удара может быть достаточно. Стой, кому говорят!

Я замерла. Вот только упасть мне для полного счастья не хватало.

Проморгавшись, я отняла руку от лица и посмотрела на того, кто меня напугал. На ту — голос явно был женским и молодым, звонким. На глазах у меня выступали слёзы, из-за чего образ стоявшей передо мной девушки размывался и казался нереальным. Но основные цвета я уловила: лазурь с белым золотом спереди, ярко-красный сзади. На моей памяти только один человек одевался так.

Интересно, можно ли вообще считать супер-костюм одеждой? Или это больше спецовка, как у гастарбайтеров? Или форма, как у полиции?

— Ну как, всё нормально? Пришла в себя?

Вытерев слёзы, я кивнула.

Да уж… испугаться Чудо-Девочку — это надо уметь. Я не паниковала, когда оказалась в банке среди заложников роботов Льюиса; не визжала, когда на магазин, где я закупалась, напала химера; не теряла самообладания в миллионе других случаев. А тут немного расклеилась — и на тебе, получай. В своё оправдание могу сказать, что я просто на грани нервного срыва.

Гвиневра, — «Зовите меня Гвен!» — Страйк совсем не менялась из-за съёмок. Обычно камеры прибавляют вес или возраст, но Чудо-Девочка была словно по волшебству лишена этих метаморфоз: какой казалась она худенькой и юной во время записи «Разговорного Времечка», такой и предстала сейчас передо мной. Лазурь костюма с яркими энергетическими полосами делала её кожу визуально более загорелой и оттеняла чистые голубые радужки. Волосы в жёлтом свете фонаря казались не просто светлыми, а золотыми.