Иришка накручивала круги по комнате, и Марина никак не могла привлечь её внимание. Девочка вела себя так, как будто никого рядом с ней не было, она то останавливалась, зацепившись взглядом за невидимую точку в пространстве, то, через секунду, опять начинала хаотично двигаться.

В этом не было ничего особенного, Марина давно привыкла к необычному поведению своих учеников и поэтому не сердилась и не раздражалась. «Сейчас она угомонится и успокоится, мы начнём занятие». А пока, она пила вкусный чай, которым её всегда угощала Светлана – хозяйка дома и мама девочки. Это уже стало традицией.

У Марины было много учеников. И разных. Были группы в бюджетном учреждении, где она получала за свою работу мизерную зарплату, а были и индивидуальные занятия с учениками на их территории. Деньги, заработанные здесь, были основным источником дохода, хотя таких учеников было совсем немного. Это были семьи, где уровень жизни намного превышал средний. Родители могли себе позволить нанять приходящего учителя для своих детей. Так же, как и в этой семье. Отец семейства, хозяин дома занимал какой-то из высоких чинов в департаменте и мог позволить семье удовлетворять нужды, потребности, желания и излишества.

Светлана никогда и нигде не работала. Высокая и стройная блондинка, она, после окончания института, удачно вышла замуж и трогательно позволяла мужу носить её на руках. Более чем обеспеченная жизнь, не испортила характер женщины, она оставалась простым, приятным человеком и гостеприимной хозяйкой. Светлана любила готовить. Всегда к приходу Марины к чаю подавалось или тающее во рту печенье, или дымящаяся шарлотка, или малюсенькие румяные пирожки. Обе женщины получали удовольствие от этих встреч, время текло неспешно, и всегда находились общие темы. Если бы не одно обстоятельство, которое омрачало приятную беседу а, в принципе, являлось основанием для этих встреч – болезнь ребёнка

Марина – учитель музыки – любила свою работу, любила детей. Так сложилось, что последние годы её учениками стали особенные дети – те, кто не ходят в общую школу, не бегают с друзьями во дворе, падая, пачкаясь и хохоча, не тащат домой чумазых приятелей и уличных котят – дети с расстройством аутистического спектра. Она не любила, когда эту особенность называли болезнью, а детей – больными. И предпочитала считать это разновидностью развития. Таким детям полезно заниматься творческой деятельностью, а музыка, как ничто другое помогала в этом.

Разучивая простые ноты, её воспитанники разминали свои застывшие пальчики, пытались попадать в такт и уловить нехитрую мелодию. Даже самые незначительные результаты радовали, а когда она видела слёзы счастья на щеках мам ребятишек, то и подавно утверждалась в нужности и важности своей работы. Порой она гордилась собой. Впрочем, вполне заслуженно. Но сегодня Иришка не была намерена уставать, она как заведённая игрушка перемещалась по комнате, будто у неё была какая-то цель, видимая только ей одной и манящая за собою.

– Она, как батарейка, не желает садиться,– Светлана развела руками. Попытки усадить девочку не дали никаких результатов. Женщины вдвоём старались призвать её к занятиям, но безуспешно. – Не знаю даже, что делать.

– Может быть, не стоит сейчас давить. Давайте, дадим ей отдых, – Марина тоже не могла ничего предложить.

– Меня пугает её настойчивость. Девочка совсем не устаёт. И так продолжается с пятницы, уже четвёртый день. Бо́льшую часть дня она двигается, а вы же знаете, что обычно Ирочка быстро утомляется и теряет интерес.

– Да, верно. Но, возможно, это к лучшему, реабилитация дала результат и идёт процесс восстановления. Просто таким, не совсем понятным, образом? – предположила Марина, хотя сама сильно сомневалась в этих словах.

– Возможно, – вздохнула мама девочки. Она не привыкла видеть такую активность у ребенка и это пугало.

Марина поднялась и преградила дорогу.

– 

Ириша, мы будем сегодня петь песенки? – она наклонилась и нежно взяла девочку за руку, попыталась заглянуть ей в глаза. Знала, что это бесполезно, но попытка не пытка.

Взгляд ребенка, обычно блуждающий, никогда не задерживался надолго в одной точке. И сейчас, конечно, будет также. Это особенность таких детей. Как раз над этим Марина и работает, медленно и методично, шаг за шагом, понемногу научая детей концентрировать внимание на чём-либо.

Иришка, которой неожиданно преградили путь, собралась было издать протестующий вопль, но вдруг замерла и заглянула в глаза женщине. Марина вздрогнула, холодок пробежал по спине. Девочка пристально смотрела ей в глаза, но было чёткое ощущение, что видит она что-то другое, находящееся сзади, прямо за спиной Марины. Она нервно оглянулась. Никого. Снова посмотрела на ребёнка. Но у той уже взгляд расфокусировался, стал вновь блуждающим. Ирочка обошла Марину и продолжила свой хаотичный путь по комнате.

– Мы же знаем, что большая часть нашей ДНК считается бесполезной, представляя собой генетический мусор. Она ничего не кодирует и ничего не регулирует. Однако не так давно исследователи, работавшие по проекту «Энциклопедия элементов ДНК», сообщили, что мусорной ДНК пришёл конец. В том смысле, что это вовсе не мусор, и большая её часть имеет смысл для организма. – Иван Савельевич говорил неспешно, будто нехотя. Он продолжал проверять приборы, передвигаясь от одного к другому, заглядывая по несколько раз в окошки показателей и фиксируя данные в свой особый блокнот.

– Помнишь, что предлагал Мерлин Кроссли из Южного Уэльса? – Сергей Петрович усмехнулся.

– Я помню! – Санек тоже хотел блеснуть эрудицией, а то эти два учёных мужа всё время демонстрируют свои знания, и он начинает чувствовать себя ущербным, – для начала Кросли предлагает вспомнить о тех, у кого ДНК в целом меньше всего, – о вирусах и бактериях. И те и другие, как считается, избавлены от мусорной ДНК просто потому, что им её негде хранить.

– В геноме вирусов и бактерий едва хватает места на нужные гены, что уж говорить про генетический мусор. У многоклеточных животных, напротив, достаточно места для хранения ненужной информации. Это можно сравнить с двумя моделями мобильных телефонов, в одном из которых нам приходится постоянно стирать старые СМС, чтобы не забивать память, а в другом мы вольны хранить те же СМС чуть ли не годами, – Савельевич кивнул и продолжил мысль.

Одним из источников мусорной ДНК в нашем геноме называют мобильные генетические элементы – транспозоны, которые сами могли возникнуть из вирусов. Эти последовательности обезвреживаются в клетке, у них исчезает способность автономно прыгать из одного участка ДНК в другой, однако из само́й ДНК они никуда не исчезают. Можно сказать, они представляют собой что-то вроде компьютерного вируса, помещённого в карантин. Другой источник – повторяющиеся последовательности, гены, которые без нужды увеличили число своих копий, и теперь копии лежат в ДНК мёртвым грузом. Удалить же весь этот мусор можно далеко не всегда: молекулярные машины способны захватить кусок нужной ДНК, и ущерб от её потери может быть очень больши́м.

– Есть мнение, что ДНК можно представить, как сарай, набитый всяким хламом. Мы можем время от времени заглядывать туда, перебирать то, что там свалено, видеть какие-то метки, вроде «Не кантовать» или «Огнеопасно», но это не значит, что мы этим пользуемся. Эти исследователи достигли выдающегося результата, создав каталог меченых участков ДНК, которые находятся под контролем, независимо от того, функциональны они или нет, – Сергей говорил на автомате, слова лились сами собой.

Он ушел куда-то внутрь себя и вещал оттуда, полностью погрузившись в мысли. Что-то не давало ему покоя после разговора с женой, смутное ощущение, что вот-вот возникнет понимание и всё прояснится. Но, нет, не прояснялось, разгадка брезжила на горизонте, а полного понимания никак не возникало. Что точно и наверняка он знал, так это то, что здесь прямая связь с девочкой. О ней говорила Марина, кажется, её зовут Иришка. И всё это связано с болезнью девочки.