Вопросы множились, глаза Олимпии Львовны раскрывались, и она удивлённо смотрела вокруг себя, как ребёнок, познающий мир и пытающийся вникнуть в тайны бытия. «Неужели так было всегда?» У неё было ощущение, что где-то кроется подвох и вот-вот правда вырвется наружу.

Она и мысли не могла допустить, что всё так отлично организовано. «И это всё Я!» – тешила себя мыслями и тихо млела от удовольствия. Атмосфера будто стала прозрачнее, воздух чище и свежее, табу и запреты, негласно введённые и считавшиеся нерушимыми, потеряли свою значимость и растворялись один за другим, превращаясь в лёгкую дымку, исчезающую прямо на глазах. Сотрудники приветливо улыбались друг другу, кивали и обменивались шутками на ходу, что странно, это не мешало заданному ритму работы. Все они теперь казались Олимпии милыми людьми, и ей совершенно не хотелось проверять и перепроверять, давать строгие напутствия и беспокойно контролировать рабочие процессы.

Аркадий тоже изменился. Он будто стал проще, свободнее. Открыто говорил что думает. Делал то, что считал нужным без дополнительного разрешения и согласования с начальницей. И все действия оказывались максимально полезными и продуктивными. Потихоньку Олимпию Львовну окутывало чувство тихой радости и гордости. «Вот оно, счастье! Агентство работает само, как здоровый и слаженный организм». Она так долго об этом мечтала и даже не заметила, что уже пришла сюда. «Я могу просто наслаждаться! Просто быть! И ничего не делать!» – нотки игривости уже закрадывались в голову, привлекая за собой другие мысли, более смелые, более рискованные. Появлялись новые планы и грандиозные проекты, возникая, толкаясь и опережая друг друга, рождались в голове.

– Леночка, – произнесла Олимпия Львовна, нажав кнопку внутренней связи на аппарате, – закажите, пожалуйста, два авиабилета на ближайшую дату.

Она мечтательно засмотрелась в окно и тут же сморщилась от шума в трубке:

– Что? Ах, не сказала. Два билета в город Томск. В один конец.

Приборы тихо гудели. Саша протёр глаза и потянулся, разминая затёкшую спину. Помещение для основной микробиологической работы должно быть обращено окнами на север или северо-запад, так как для микроскопирования нужен ровный рассеянный свет. Прямые солнечные лучи утомляют зрение, мешают процессу, наносят вред оптическим приборам и микроорганизмам. Все эти правила в лаборатории строго соблюдались, но долгое сидение над микроскопом в одной позе давало о себе знать. Он поднялся из-за стола и, продолжая разминать уставшие конечности, посмотрел в окно:

– Почти вечер.

– Да. Уже чувствуется осень, хотя только начало сентября. Дни стали заметно короче, – Иван Савельевич нажал клапан, выключающий автоклав.

– Как долго Петрович оформляет бумаги.

– Бюрократия. Нужно предоставить все данные, мы-то с тобой понимаем, что сборка нужного гена обходится недёшево. Плюс надо заказывать праймеры и ДНК-полимеразу и где-то взять штамм, это тоже стоит денег. Попробуй, объясни это в двух словах человеку несведущему в наших тонкостях.

Саша кивнул, полностью поддерживая коллегу.

Чтобы бактерии росли, им нужна питательная среда. Кроме того, обычно существует штамм, который нарабатывает плазмиду, а потом уже эту плазмиду переносят в другой штамм, синтезирующий белок. Если всё делать уж совсем по правилам, то хранят клетки при -80 градусах, а такие холодильники стоят бешеных денег.

– Эх, вот получим мы деньги и ка-а-ак развернёмся. Как откроем … чего-нибудь…

Иван Савельевич не удержался, весело хмыкнул в усы. Не хотелось обижать молодого напарника, его здоровый оптимизм и жажда славы немного смешили, но и вызывали уважение. На самом деле, парень имел полное право претендовать на многое, он усердно работал, не отлынивал и схватывал на ходу, учась у старших коллег и не стыдясь спрашивать совета или помощи, когда сталкивался с чем-то ещё ему не известным.

– А представляешь, если мы сможем показать принципиальную возможность обратить известный механизм устойчивости к противораковым препаратам в механизм, открывающий перспективы для лечения рака, – Санек увлёкся настолько, что даже не заметил реакции старшего товарища, – Разумеется, прежде чем эта стратегия найдёт клиническое применение, предстоит ещё выяснить много обстоятельств, связанных с возможной токсичностью или мутагенностью модифицированных нуклеозидов.

– А также, возможных механизмов устойчивости к такого рода терапии, —задумчиво подхватил Иван. – Это может быть особенно важно для лечения рака поджелудочной железы, который в ближайшем будущем станет вторым по частоте встречаемости после рака лёгких онкологическим заболеванием.

Они любили поговорить на такие темы, помечтать о возможностях и великих открытиях. На сегодня работа была сделана, подкравшиеся сумерки окрасили лабораторию в серые тона, неспешная беседа увлекла их в прекрасные грёзы о великом будущем и неизвестно куда повлекла бы дальше, если бы входная дверь с громким хлопком не распахнулась и резко не вернула их назад, в настоящее. На пороге стоял Сергей Петрович, хмурый и раздражённый.

– 

Всё, бумаги оформил, устал, как пёс, думал, поседею там окончательно.

– Ну и, слава богу, – откликнулся Иван Савельевич, – значит, можно брать билет и лететь за деньгами. Он радостно потёр ладони, предвкушая возможности, открывающиеся перед ними с приходом денег.

– Можно. Брать и лететь, – странными рублеными фразами отчеканил Сергей и нахмурился ещё больше. – Только я не полечу.

– Как не полетишь? А кто же тогда?

– Ты.

– Что? Я? Ну… не! Я же не могу!…Это…Катька! – Савельевич руками очертил большой круг и печально поджал губы.

Конечно, Катька же! Дочь Ивана Савельевича, смешная и круглощёкая Анюта как-то быстро подросла и превратилась в такую же круглощёкую и румяную молодую женщину, весёлую и смешливую. Чуть больше года назад она вышла замуж за серьёзного, худощавого парня, с которым училась в параллельных группах медицинского института. И вот уже три месяца гордо носила звание матери чудесного ребёнка – Катьки.

Жили молодые на территории жены, то есть в квартире Савельевича, так как новоиспечённый муж имел прописку и жильё в городе, слишком отдалённом от Питера. Впрочем, никто и не возражал. Парень, действительно, оказался стоящим, обожал своих девчонок и всячески старался быть полезным. А Иван с женой, в свою очередь, трепетно оберегали счастье молодой семьи, немного потеснившись в родной квартире и пытаясь приспособиться к новому укладу жизни.

Катька, почему-то только так и никак иначе не называвшийся ребёнок, стала главным и обожаемым членом семьи. Иван Савельевич теперь назывался дома «дедом» и гордился этим титулом неимоверно. В свободное от работы время ему доверялось катать во дворе коляску со спящей Катькой и трясти ее в тех случаях, когда ребёнок просыпался. «Дед» очень дорожил этой честью, считая, что вносит большой вклад в будущее девочки, он так много рассказывал ей во время прогулок и неважно, что ребёнок спит, ведь современной наукой давно доказано, во время сна мозг ещё лучше воспринимает информацию. Променять прогулки с Катькой на что-либо другое приравнивалось к измене и предательству и, скорее всего, себя самого.

– Нет. Петрович, извини. Но ты же понимаешь, я не смогу.

– И я не смогу. У Марины опять начались приступы, и я не оставлю её в таком состоянии.

Озабоченные своими личными проблемами и озадаченные общим вопросом перспектив лаборатории опытные, именитые мужи синхронно повернулись к своему молодому коллеге. Во взорах их горящих глаз читался неприкрытый, эгоистичный вопрос. Санек нервно пожал плечами, зарделся от гордости и их доверия, развёл руки в стороны и неуверенно кивнул:

– Хорошо, я поеду, ничего сложного. Справлюсь! – уголок рта у него нервно дёрнулся, но никто этого не заметил.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».