Почему он молчит? – думала Эдна. Он ведь должен вести разговор. В нем действительно что-то деревянное. Она допила.
– Давайте еще принесу, – сказал Джо.
– Да нет, мне в самом деле уже пора.
– Ох, бросьте, – сказал он, – давайте я вам еще выпить принесу. Нам нужно как-то развязаться.
– Хорошо, но после этого я ухожу.
Джо ушел на кухню со стаканами. Он больше не мычал. Вышел, протянул Эдне стакан и снова уселся в кресло по другую сторону. На этот раз коктейль был еще крепче.
– Знаете, – сказал он, – у меня неплохо получаются викторины по сексу.
Эдна тянула жидкость из стакана и ничего не отвечала.
– А у вас как викторины по сексу получаются? – спросил Джо.
– Я ни разу не участвовала.
– А следовало бы, знаете ли, тогда б вы узнали, кто вы такая и что вы такое.
– Вы думаете, в таких вещах есть какой-то смысл? Я читала про них в газете. Не участвовала, но видела, – ответила Эдна.
– Разумеется. В них есть смысл.
– Может, у меня не очень хорошо с сексом, – сказала Эдна, – может, именно поэтому я и одна. – Она сделала большой глоток из стакана.
– Каждый из нас, в конечном итоге, одинок, – ответил Джо.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что как бы хорошо ни получалось в сексе, или в любви, или и там, и там, настанет день, когда все кончится.
– Это печально, – сказала Эдна.
– Конечно. И вот настает день, когда все кончено. Либо разрыв, либо все это разрешается перемирием: двое людей живут вместе, ничего не чувствуя. Я считаю, тогда уж лучше одному.
– Вы разошлись со своей женой, Джо?
– Нет, это она со мной разошлась.
– Что же было не так?
– Сексуальные оргии.
– Сексуальные оргии?
– Знаете же, сексуальная оргия – самое одинокое место в мире. На этих оргиях – меня такое отчаяние охватывало – хуи эти скользят внутрь и наружу – простите…
– Все в порядке.
– Хуи эти скользят внутрь и наружу, ноги сцеплены, пальцы работают, рты, все цепляются друг за друга и потеют, и полны решимости это сделать хоть как-то.
– Я не много знаю о таких вещах, Джо, – сказала Эдна.
– Я верю, что без любви секс – ничто. Смысл есть только тогда, когда между участниками есть какое-то чувство.
– Вы имеете в виду, что люди должны нравиться друг другу?
– Не помешает.
– Предположим, они друг от друга устают? Предположим, им приходится оставаться вместе? Экономика? Дети? Все сразу?
– Оргии тут не помогут.
– А что поможет?
– Ну, не знаю. Может обмен.
– Обмен?
– Знаете, когда две пары знают друг друга довольно неплохо и меняются партнерами. По меньшей мере, у чувств есть шанс. Например, скажем, мне всегда нравилась жена Майка. Много месяцев нравилась. Я наблюдал, как она проходит по комнате. Мне нравится, как она движется. Ее движения пробудили во мне интерес.
Мне интересно, понимаете, что к этим движениям прилагается. Я видел ее сердитой, я видел ее пьяной, я видел ее трезвой. И тут – обмен. Вы с ней в спальне, наконец, вы ее познаете. Есть шанс на что-то настоящее. Конечно же, Майк – в соседней комнате с вашей женой. Удачи тебе, Майк, думаете вы, надеюсь, ты такой же хороший любовник, как и я.
– И хорошо получается?
– Ну, не знаю… От обменов могут возникнуть сложности… потом. Все это следует обговаривать… хорошенько обговаривать заблаговременно. А потом может случиться, что люди все равно недостаточно много знают, сколько бы об этом ни говорили…
– А вы достаточно знаете, Джо?
– Ну, обмены эти… Думаю, некоторым может помочь… может, даже очень многим.
Наверное, у меня не получится. Я слишком большой ханжа.
Джо допил. Эдна поставила недопитый стакан и поднялась.
– Послушайте, Джо, мне пора идти…
Джо пошел через комнату к ней. Вылитый слон в этих брюках. Она заметила его большие уши. Затем он ее схватил и стал целовать. Гнилое дыхание пробивалось сквозь запах всех коктейлей. Очень кислое у него дыхание. Он не касался ее губ частью своего рта. Он был силен, но то была не чистая сила, она умоляла. Она оторвала от него голову, а он ее по-прежнему держал.
ТРЕБУЕТСЯ ЖЕНЩИНА.
– Джо, пустите меня! Вы слишком торопитесь, Джо! Пустите!
– Зачем ты пришла сюда, сука?
Он снова попытался поцеловать ее, и ему удалось. Это было ужасно. Эдна резко согнула колено. Хорошо заехала. Он схватился и рухнул на ковер.
– Господи, господи… зачем вам это понадобилось? Вы хотели меня убить…
Он катался по полу.
Ну и задница у него, думала она, какая уродливая задница.
Пока он катался по ковру, она сбежала вниз по лестнице. Снаружи воздух был чист.
Она слышала, как люди разговаривают, слышала их телевизоры. До ее квартиры было недалеко. Она почувствовала, как нужно ей принять еще одну ванну, выпуталась из синего вязаного платья и отскоблила себя дочиста. Затем вылезла, насухо вытерлась полотенцем и накрутила волосы на розовые бигуди. Она решила больше с ним не видеться.
Трах-трах о занавес
Мы болтали о бабах, заглядывали им под юбки, когда они выбирались из машин, и подсматривали в окна по ночам, надеясь увидеть, как кто-нибудь ебется, но ни разу никого не видели. Однажды, правда, мы наблюдали за парочкой в постели:
парень трепал свою тетку, и мы подумали, что сейчас-то все и увидим, но она сказала:
– Нет, сегодня мне не хочется! – И повернулась к нему спиной. Он зажег сигарету, а мы отправились на поиски другого окна.
– Сукин сын, ни одна моя баба от меня отвернуться не посмеет!
– Моя тоже. Да что это за мужик тогда?
Нас было трое: я, Лысый и Джимми. Самый клевый день у нас был воскресенье. По воскресеньям мы собирались у Лысого дома и ехали на трамвае до Главной улицы.
Проезд стоил семь центов.
В те годы работали два бурлеска – “Фоллиз” и “Бчрбанк”. Мы были влюблены в стриптизерок из “Бчрбанка”, да и шутки там были получше, поэтому мы ходили в “Бчрбанк”. Мы пробовали кинотеатр грязных фильмов, но картины, на самом деле, грязными не были, а сюжеты в них – одни и те же. Парочка парней напоит бедную невинную девчонку, и не успеет та отойти от бодуна, как окажется в доме терпимости, а в дверь уже барабанит целая очередь матросов и горбунов. Кроме того, в таких местах дневали и ночевали бичи – они ссали на пол, хлестали винище и грабили друг друга. Вонь мочи, вина и убийства была невыносима. Мы ходили в “Бчрбанк”.
– Что, мальчики, идете сегодня в бурлеск? – спрашивал, бывало, дедуля Лысого.
– Да нет, сэр, черт возьми. Дела у нас.
Мы ходили. Ходили каждое воскресенье. Ходили рано утром, задолго до представления, и гуляли взад и вперед по Главной улице, заглядывая в пустые бары, где в дверных проемах сидели баровые девчонки в подоткнутых юбках, постукивая себя носками туфель по лодыжкам в солнечном свете, уплывавшем в темноту баров. Хорошо девчонки выглядели. Но мы-то знали. Мы слыхали. Заходит парень выпить, а они шкуру у него с задницы сдерут – и за него самого, и за девчонку. Только у девчонки коктейль будет разбавлен. Обожмешь ее разок-другой – и баста. Если деньгами начнешь трясти, бармен увидит, подмешает малинки, и очутишься под стойкой, а денежки тю-тю. Мы знали.
После прогулки по Главной улице мы заходили в бутербродную, брали “горячую собаку” за восемь центов и большую кружку шипучки за никель. Мы тягали гири, и мускулы у нас бугрились, мы высоко закатывали рукава рубашек, и у каждого в нагрудном кармашке лежала пачка сигарет. Мы даже пробовали курс Чарлза Атласа, Динамическое Напряжение, но тягать гири казалось круче и очевиднее.
Пока мы жевали сосиску и пили огромную кружку шипучки, то играли в китайский бильярд, по пенни за игру. Мы узнали этот автомат очень хорошо. Когда выбивал абсолютный счет, получал одну игру бесплатно. Приходилось выигрывать вчистую – у нас не было таких денег.
Фрэнки Рузвельт сидел на месте, жизнь становилась получше, но депрессия продолжалась, и ни один из наших отцов не работал. Откуда брались наши небольшие карманные деньги, оставалось загадкой, если не считать того, что на все, что не было зацементировано в землю, у нас очень навострился глаз. Мы не воровали – мы делились. И изобретали. Коль скоро денег было мало или вообще не было, мы изобретали маленькие игры, чтобы скоротать время: одной из таких игр было сходить на пляж и обратно.