Еще в 1906 г. департамент полиции издал специальное распоряжение об усилении надзора над учебными заведениями ввиду того, что некоторые из них выпустили, как гласит циркуляр, «политически неблагонадежных офицеров».

В 1908 г. в военно-учебных заведениях курс законоведения был дополнен курсом по ознакомлению учащихся с крайними социалистическими учениями. Введением этого курса хотели добиться того, чтобы будущие офицеры, зная оружие социалистов, смогли бы лучше бороться с ними. Юнкера кратко знакомились с идеями революционных партий и, в частности, с произведениями марксистов. Но, как видно, многим юнкерам трудно поддавалась освоению марксистская литература и особенно учение Карла Маркса. Об этом писал один из военных педагогов в своей докладной записке по поводу улучшения воспитательной работы среди юнкеров.[37]

Такие методы воспитания юнкеров иногда давали неожиданные для правительства результаты. Часть будущих офицеров заражалась революционными идеями, преподносимыми официальными преподавателями с кафедр. В силу этого правительство в 1912 г. отменило этот циркуляр. Правительство в годы реакции приняло также особые меры и по воспитанию нижних чинов. Командирам частей и корабельным попам строжайше предписывалось вести постоянные нравственные беседы с матросами и воспитывать их в духе преданности и любви к царю и «отечеству», «не щадить живота своего за веру и царя», ненавидеть «зловредных» социалистов, как «внутренних и особенно опасных врагов» для царизма.

В этих беседах всемерно разжигалась национальная вражда. Среди матросов распространяли бульварно-авантюристическую, церковную литературу, черносотенно-шовинистические газеты и журналы и т. п.

Но это на большинство матросов не оказывало особого влияния. Вот как описывает восприятие этой пропаганды в гвардейском флотском экипаже один из моряков того периода:

«Сидишь это, бывало, на скамейке и клонит тебя ко сну от дневного утомления. Поп-заика беседует, новобранцы подбираются к стенкам, чтобы было к чему прислониться и вздремнуть. Чтобы не уснуть совсем, большинство сосало леденцы или жевало корки хлеба. Делали это лишь потому, что рядом с попом стоял грозно наблюдающий фельдфебель… Кончается беседа, поем молитву. „Ты что, мать твою так и этак, — шипит фельдфебель, — почему не поешь?“ — прошипит и тут же благим матом продолжает: „Спаси, господи, люди твоя…“».

Матрос обязан был безошибочно знать, у кого из «высочайших особ» какой чин, какое звание, фамилия, как отличить по чинам армейского офицера от флотского, сколько у кого просветов, звездочек, лычек загзагов и проч., но меньше всего обращали внимания на действительную учебу и знание корабля, его боевых частей и служб.

Обучение сопровождалось постоянными издевательствами и наказаниями: мордобой, ходьба «гусиным шагом», стояние «смирно» под винтовкой с полной выкладкой, бессмысленное прицеливание в одну точку на протяжении 15―20 минут и т. п. За малейший протест против этих издевательств применялись более тяжелые наказания: карцер, дисциплинарный батальон, арестантские роты, а часто и военно-полевой суд.

Придя во флот, многие новобранцы вначале считали, что эти издевательства и наказания исходили от своего же брата — младшего начсостава, который недавно был таким же рядовым матросом. Но с течением времени новобранцы сами, а также с помощью старых матросов начинали понимать, что все издевательства и наказания исходили от офицеров, что офицеры пользовались младшим начсоставом как самым удобным и послушным орудием в своих руках. Правда, и среди младшего начсостава (особенно сверхсрочного) — не мало было «пиявок», как их называли матросы, которые безмерно издевались над людьми. Такая система воспитания, как правило, часто давала противоположные результаты.

Матросы ненавидели офицеров и попов. Они только для вида брали бульварную и церковную литературу, чтобы не попасть в разряд неблагонадежных, а сами подпольно доставали и жадно читали революционную и прогрессивную литературу. Порой устраивали даже тайные библиотеки, книги которых ходили по рукам матросов.

В годы реакции правительство, боясь принесения извне революционного влияния в среду матросов, резко сократило отпуска, потому что многие матросы, находясь в отпусках, связывались с революционными организациями или сами вели революционную пропаганду.

А подобных случаев было немало. Так, например, в 1907 г. начальник Нижегородского жандармского управления доносил департаменту полиции, что «приехавший в годичный отпуск в г. Ардатов матрос Балтийского флота Воронин Иван Михайлович на вечеринке у друзей ругал царя, говорил, что он во флот ушел для революционной агитации и призывал друзей вести революционную борьбу с царизмом». Дальше указывалось, что «арестовать этого матроса не удалось, так как он скоро выехал в Петербург, а участвовавшие с ним на вечеринке заявили, что они не знают, где он служит».[38]

В этом же году Владимирское губернское жандармское управление доносило, что матрос из крестьян Судогодского уезда Владимирской губернии Алексей Иванович Ковырялов, придя в годичный отпуск по болезни, распространял в деревне социал-демократическую литературу и революционные песни, изданные в г. Владимире.[39]

В 1909 г. охранка и Главный морской штаб усиленно разыскивали матроса призыва 1909 г. Д. Ф. Смирнова за активную работу его в социал-демократической организации до прихода во флот.

Подобные факты тесной связи с большевистскими организациями, связи, несмотря ни на какие преграды, повторялись и позже. Мы видим, что, благодаря жестоким мерам, принятым со стороны правительства, а также ввиду лучшей конспирации самих матросов, — количество этих фактов уменьшилось в 1908―1910 гг., но зато сильно возросло в годы нового революционного подъема. Отдельные матросы вели также агитацию и среди солдат, используя для этого малейшую возможность.

Вот один из таких примеров, имевший место в 1907 г. в одном из военных госпиталей Петербурга, где лежали больные матросы и солдаты.

Матросы, лежавшие в госпитале, нарисовали карикатуру на царя и составили революционную прокламацию. Прокламацию и карикатуру передали солдату 96-го Омского полка Ивану Дуброву, стоявшему на посту в этом госпитале, рекомендуя ему отнести полученное в полк и показать солдатам. Солдат перепугался и донес дежурному офицеру. Дело закончилось арестами больных матросов, а затем следствием и судом. Но не всегда так кончалось дело. Обычно передовые солдаты легко поддавались агитации матросов, ибо и солдат-крестьянин в серой шинели после революции 1905―1907 гг. и неустанной большевистской пропаганды в деревне далеко был не тем, кем он был до революции, а, кроме того, в армии и особенно в технических частях также было много рабочих.

Строго, а иногда чрезвычайно глупо выявляли «политически неблагонадежных» матросов на кораблях. Часто в эту категорию зачислялись люди, не имеющие ничего общего с большевистскими организациями и революционной работой. Малейшее проявление недовольства рассматривалось немедленно как результат влияния революционеров. Поводов для проявления недовольства и нарушения дисциплины было много.

Матросы с внешней стороны казались послушными. Но на самом деле настроение основной массы матросов, преимущественно состоявшей из рабочих, было явно враждебное не только по отношению к флотским порядкам, но и ко всему царскому режиму. Об этом ярко свидетельствует приводимый ниже документ. Матрос-телеграфист Иван Федорович Скурлов с крейсера «Диана» в 1908 г. писал своей знакомой: «Можешь себе представить, что за короткий срок моего отпуска произошли в нашем мире большие перемены: с нового года пошла кутерьма. Нашли, что матросы распущены, и вот теперь опять крутят, связывают железной дисциплиной по рукам и ногам. Пошли строгости, видимо, ждут возврата к старому. Но ведь это немыслимо, а посему все это только до первого удобного случая, и что выйдет из этого, покажет будущее…»