Труд отнюдь не привлекательный и крайне тяжёлый. Он напоминал мне поковку мелких болтов и гаек на обогатительной фабрике в Норильске из тяжёлых ломов и даже якорей. Но тогда была война. В Норильск можно было добраться только по Енисею и то несколько месяцев в году. В остальное время года эта жемчужина Севера была отрезана от остального мира тундрой, снегами и пургой.

И вот сейчас здесь — повторение прошлого — уже после войны, в посёлке, стоящем на железнодорожной магистрали, работающей круглогодично и без перебоев.

К весне весь заказ должен быть выполнен. О выполнении его вручную не могло быть и речи. Это хорошо понимали и Петкевич, и железнодорожники, не хуже их понимали и мы.

Начались поиски более производительных методов изготовления этой не сложной, но очень трудоёмкой детали.

Петкевич вырывал со всех лагерных пунктов людей, когда-либо державших в руках молоток. Вместе с бригадирами Юриком, Зинявой, Петришиным, кузнецами и работниками проектной группы, мы ломали головы над созданием приспособлений, оправок, клещей.

Сделали ручной падающий молот. Станину сделали из деревянных брусьев. На ней установили электромотор с редуктором, сняв его с какого-то много повидавшего на своём коротком веку танка.

Разбитых танков в Абези было множество. Почему их свезли именно сюда неведомо никому. Нигде поблизости никаких металлургических предприятий нет и не предвиделось. Танки были разбросаны по всей Абези.

Нахожу уместным здесь немного отклониться от основной темы и описать одно событие, которое подтвердит в очередной раз тщетность искать какую-либо логику в тюрьме.

…Из режимных соображений оперуполномоченный Редькин обязал на территории ДОКа вырыть ямы, обшить их досками, перекрыть деревянными крышками-настилами с открывающимися люками и висячими замками на них. В эти ямы было приказано сгрузить весь металлолом, разбросанный по площадке ДОКа, предварительно взвесив его и рассортировав по габаритам. Этим же приказом предусматривалось завести амбарные книги и выдаваемый из этих ларей металлолом для кузницы отмечать в них ежедневно.

Такого делового лома набралось тонн двести. Крупногабаритный отгрузили на железнодорожные платформы, а мелкий стали выдавать кузнецам по весу.

Ретивость Редькина на этом не остановилась. Металлолом на ДОКе он запрятал под землю, а как быть с танками, ведь это тоже металлолом? И тут ему приходит гениальная, с его точки зрения, мысль — закопать их в землю.

Для этого рядом с танками мы рыли ямы. С помощью ваг сталкивали танки в ямы и засыпали их землёй.

Так на Соловках мы «хоронили» валуны, но то были просто камни, а это — металл, пища для мартенов.

Вот к чему приводила ретивость режимников, и управы на них не было. Неужели разбитые, искорёженные танки угрожали режимным установкам? До какого же головотяпства нужно было дойти, чтобы пойти на такой безумный шаг?

Без сомнения, эта инициатива исходила не из центра. Тупость местных «держиморд» не имела предела. И никто их не останавливал. А ведь была партийная организация, была общественность. Но всё было подмято и подчинено безголовым людям, если только можно назвать их людьми.

Полагаю, что это небольшое отступление, как ни что другое характеризует произвол, творившийся на нашей земле волею больших и малых людей, возомнивших себя гениальными творцами истории.

Возвращаюсь к созданию нами молота.

Через редуктор электромотор приводил в движение шкив. Через него перекинули ремень, закреплённый одним концом к полутонному бойку. А сам боёк поднимался в деревянных параллелях с пришитыми к ним рельсами.

Один человек с небольшим усилием натягивал свободный конец ремня, перекинутый через шкив, и последний, вращаясь в направлении тянущего его человека, поднимал боёк. Обратный ход бойка происходил за счёт собственного веса. Человек отпускал ремень, трение между шкивом и ремнём нарушалось, и боёк падал вниз.

Большим недостатком этой конструкции было то, что человеку при каждом подъёме приходилось пятиться несколько шагов назад, а для следующего подъёма — возвращаться в исходное положение. Но всё же это было куда легче, чем целый день махать кувалдой. Люди даже приспособились соизмерять силу удара, бросая боёк с различной высоты.

Протяжка головки рельса для клиньев и формовка на окончательный размер теперь производилась под молотом. Под ним же гнули и скобу.

Когда начали делать топоры и кирки (тоже из головки рельса для Интауголь), наш молот был загружен полностью.

Несмотря на перевод кузницы на работу в две смены, четыре наличных горна не могли обеспечить выполнение заказа в договорный срок, и Петкевич добился разрешения на постройку новой кузницы. Он же привёз из Инты двенадцать горновых коробок и форм, около трёх тонн листового железа, дутьевой вентилятор, немного профильного проката.

Здание новой кузницы было запроектировано нашей абезьской проектной группой. Как и кем этот проект был утверждён долгое время для меня оставалось загадкой.

Деревянное здание с засыпными стенами длиной семьдесят пять метров, шириной десять метров и высотой до конька крыши метров шесть с половиной. Кровля в два слоя из дранки нашего же изготовления. В торцевой части кузницы контора из двух комнат и вход в слесарную мастерскую. Слесарка сообщалась дверью с кузницей. Второй вход в кузницу был прямо со двора. В кузнице двенадцать горнов и дутьевой вентилятор. Воздух засасывается с улицы через калорифер, подогреваемый специальной печью опилками. Тяга в двадцатиметровую трубу, сделанную из бензиновых бочек, скреплённых вдоль уголковым железом. Над всеми горнами — вытяжные колпаки и вытяжные трубы, вокруг труб — песочницы. Против горнов установлен наш молот.

Всё сделано с претензией. Стены оштукатурены и побелены, кровля выкрашена жаропрочной краской.

Новоселье справили с помпой.

Через месяц приехали заместитель начальника Интауголь и начальник Инталага. Был учинён большой разнос Петкевичу за такое сооружение. Потом приезжала специальная комиссия, долго рылись у Чучмая в бухгалтерских книгах, пытались атаковать проектировщиков. Но создать дело не удалось.

Разрешение на строительство кузницы в соответствии с нашим проектом, оказывается, было подписано самим начальником Интауголь, проект и смета утверждены всеми инстанциями, которым положено это утверждать. Отступлений от проекта не обнаружили, деньги и материалы израсходованы в пределах сметы.

Петкевич хитро посмеивался, и не без оснований. Оказывается, все утверждения провёл началы i и к Печорской железной дороги — наш заказчик противоугонов.

— Ты помалкивай, нас с тобой не укусят, — говорил Петкевич, — а друг с другом пусть себе грызутся сколько влезет. Заказ-то железнодорожников выгоден даже в наших условиях, это они уже усмотрели из бухгалтерских отчётов. Ведь выработка на одного человека у нас гораздо выше, чем у них. А с постройкой кузницы заказа у нас не отберёшь, вот их это и бесит. Вначале отмахнулись, хотели насолить Петкевичу, а обернулось наоборот — насолили себе, да ещё и с пересолом. Они забыли, что я дорожный мастер и сразу учуял, что железнодорожники будут нашими союзниками, что бы мы ни задумали, конечно, разумное. А сейчас полтораста тысяч до конца года мы как-нибудь осилим. Значит, около миллиона рублей инвалидный лагерь преподнесёт в кассу Интлага. Вряд ли кто из прорабов Инты сможет показать такую цифру.

А через месяц произошёл другой разговор.

— Очевидно, после выполнения нами договора на противоугоны, управление Печорской дороги не возобновит его. Мы работаем всё же дороговато. Я уже краем уха слышал, что возобновляется централизованное снабжение противоугонами, наверное, восстановили завод по штамповке. А поэтому нам пора подумать о других заказах. Интинские снабженцы с удовольствием будут брать у нас топоры, колуны, кайла, молотки только по прейскурантным ценам. Им нужны дверные замки, ручки, оконные шпингалеты, форточные закрутки, дверные и оконные шарниры, словом, весь ассортимент скобяных изделий. Не меньший спрос на паркетную плитку, оконные рамы, двери, мебель. Учти, что металлоломом и инструментом они снабдят нас полностью.