– Доброго вечера, ну как ты, зая?

В груди шевельнулось нечто вроде уставшего тепла.

– Нормально, Дим, – стараясь звучать ласково, ответила она. – А ты?

– Ты всё-таки перезвонила утром. А я думал, я совсем не важен уже тебе. Полностью.

Несмелое тепло вмиг сменилось раздражением.

Не успели остыть приветствия, как он снова манипулирует.

Если Дима не спал, Дима пытался получить от мира и людей безусловную любовь.

А если спал, то видел мир своей мечты во сне.

Он кошмарно неуклюже строил фразы: потому что читал только освежители воздуха.

И это тоже раздражало всё сильнее.

Терпеливо сжав губы, Вера молчала, а в трубке мерно гудел ветер.

– Чем сегодня занималась моя девочка? – не дождавшись ответа, спросил Шавель. – О чём думала?

Думала над ответами на сообщения двухметрового юриста.

– О курсовой в основном. И о выступлении на Хэллоуин. Ну и о тебе, конечно, – наизусть зная, какой ответ нужен, отозвалась Вера, бегая карандашом по чуть мятому листу.

Контур ладоней в мелких порезах оседал на бумаге необычайно живо.

Их хотелось касаться.

Удовлетворённо кивнув, она взлетела любимым карандашом выше и наметила острые костяшки, широкие ногти и тугие жилы тыльных сторон.

– Я тоже о тебе думал, – страдальчески сообщила трубка. – Мне хочется больше видеться. Ты приедешь на выходных?

Нет, ну не два же метра. Девяносто пять где-то, наверное.

На смену раздражению мгновенно пришло липучко-застёжковое чувство вины.

Но поддаваться этой вине всё больше надоедало.

– Хэллоуин, Дима, я же говорила, – сухо отчеканила она. – Да и я ведь недавно была.

– Ну как недавно, – прочистил он горло, в кои-то веки не осуждая её участие в мероприятии. – Две недели назад. Вер… Ты не хочешь приезжать потому, что я редко звоню и много говорю?

Редко?!

– Скорее мало слышишь, – вырвалось у неё.

Дёрнувшись, карандаш нарисовал лишний порез на большом пальце сторожа курицы.

– Это потому, что я редко звоню и мало слышу? – послушно уточнил Шавель.

Нет, Дима, это потому, что ты отрабатываешь на мне манипуляции, швыряя трубки и наблюдая, буду ли я перезванивать. Это потому, что ты оцениваешь меня с позиции дрессировщика. Это потому, что ты критикуешь каждый мой шаг и указываешь, где дышать, а где задержать дыхание. А потом снимаешь ошейник и участливо интересуешься, не успела ли я подохнуть.

– Нет, звонишь ты достаточно, – с нажимом произнесла она.

– В последнее время ты стала гораздо дальше, – с расстановкой проговорил он.

– Я два года назад уехала учиться в другой город, – съязвила Вера голосом Верности Себе.

Верность Другим вытирала слёзы умиления, прижимая к груди фразы Шавеля.

– Может, я часто делаю как не надо, – выплеснул Дима. – Но я сумею научиться.

А вот сумею ли я дождаться получения этого диплома?

– Дима, мы все порой ведём себя не так, как надо, – устало признала Вера; висок тихо пульсировал. – Я вижу и свои ошибки тоже.

Верность Себе самоотверженно защищала рисунок ладоней в порезах от Верности Другим, готовой разорвать это вопиющее творчество.

– Мы просто… устали, что ли, Дим. Давай не будем клещами тянуть друг из друга нужное поведение. Дай мне подышать подумать. Побыть одной. Мы уже четыре года вместе.

Я уже забыла, какая я сама по себе.

– В каком смысле побыть одной? – тут же окрысился голос.

– Я хочу немного меньше присутствия в жизни настолько близких липких людей, что они уже стали частью меня, – твёрдо ответила Вера, решительно отшвырнув жалость. – Я хочу вспомнить, какая я. Какая я вообще, а не рядом с тобой.

И сделать шаг без твоих угроз.

– Я понял! – отрывисто крикнул он и издал звук, похожий на кряканье утки. – Тебе надо свободы ценой наших отношений!

Знаешь, любой. Уже любой ценой.

– Странно, что я могу быть собой только ценой наших отношений, – тихо проговорила девушка, остановив взгляд на тёмном окне.

– Быть собой – это общаться со всеми подряд и таскаться по улицам? – прошипел Дима.

Вера скрипнула зубами, из последних сил сдерживая влажный комок злости в горле.

Вот сейчас она прольётся прямиком в микрофон, выльется у Шавеля из динамика, затопит его, его комнату, его город и мир его мечты.

Он не поймёт, тормози.

– Быть собой – это прислушиваться к своим потребностям. Это делать хоть что-то без оглядки на твою реакцию и без страха перед ней, – медленно проговорила Вера.

Слова для этой фразы пришлось выбирать так тщательно, словно она составляла доклад для ректората.

– Отлично, развлекайся, – не оценил Шавель подбор слов.

В трубке что-то мерзко прошуршало, и экран погас.

Ты не мало слышишь, Дима. Ты не слышишь вообще ничего.

Как же невероятно сложно общаться с тем, кто принимает тебя ровно до тех пор, пока ты следуешь написанному им сценарию.

Если же ты отходишь от выданной тебе роли, готовься защищаться.

Тебя дрессируют. Манипулируют стыдом, виной и «социальной ответственностью». Забрасывают тезисами о том, как ведут себя «хорошие» удобные люди. Навязывают тебе ценность своего одобрения. И когда ты почти веришь, что их одобрение и правда для тебя важно, его тут же отбирают – с малейшим твоим «проступком».

Получи принятие, будь хорошей девочкой, голос! Гавкнула не то – пошла прочь, сука.

Будь хорошей девочкой, да, Уланова. Но только для себя.

Всем порой нужно ласковое одобрение. Но искать его лучше только под своими рёбрами.

– А ведь в чём-то он прав, – с тоской произнесла Интуиция, прижав ладони к щекам.

Я действительно выберу свободу, если придётся выбирать.

В памяти всплыла лекция по экономической теории, которую им читали пару недель назад.

«Именно спрос рождает предложение. Не иначе».

Именно беспочвенные подозрения рождают почву, Дима.

На свете не было, наверное, ни одного человека, который понимал бы её слова так, как они звучат. Без додумываний. Без искажений смысла своими кривыми линзами. Не было таких.

Тех, кто видит и слышит во мне меня.

И только отвернувшись к стене и привычно закутавшись в плотный одеяльный кокон, она внезапно ясно поняла: их не было, да.

А теперь, кажется, один такой есть.

* * *

О какой юридической помощи она хочет попросить?

Выключив уныло трещащий компьютер, Свят поднялся из-за стола, любовно погладил его гладкую поверхность, шагнул к покрытой пледом тахте, стащил джинсы и забрался под мятную пушистость. Плед приятно касался шеи и плеч.

Прочитав домашку на несколько дней вперёд, он не понял в ней ни слова.

Мозг был прочно занят другим.

Прокурор, Адвокат и Судья уже пару часов кряду бились над каким-то вопросом.

Что именно ты хочешь понять?

Подкинув и поймав подушку, он размашисто хлопнул по ней и пристроил пухлый валик под локтем. Именно для этого в его постели были нужны плед и подушка – из них строился уютный кокон, в который не проникал шумный мир.

Спокойствие всё не приходило.

Похоже, без ответа будет не уснуть – а ты ещё не понимаешь сам вопрос.

Легонько надавив на глазные яблоки, он степенно расшвыривал в стороны сумбурные периферические мысли. Вопрос сидел уже на кадыке и настойчиво прорывался к мозгу.

Ты хотел понять что-то о ней? О ней ведь? Думай.

Ответ и вопрос – немыслимо! – финишировали практически одновременно.

Ну конечно!

– «Это же твоя собственная тень», – сказала чёрная кошка котёнку Гаву, смеясь над его желанием вести искренние беседы. – «Она и разговаривать не умеет».

– «Не умеет», – вежливо согласился золотистый котёнок. – «Но она всё понимает».