Сильнее.

Дольше.

Полнее.

Безоговорочно.

Любовь сводит с ума. Она лишает нас разума и заставляет тонуть в отчаянии и страхе. Отчаянно пытаемся удержать все, что делает каждый вдох достойным. Страх, что воздух, наполняющий наши легкие, и есть та самая любовь. Человек не может жить без воздуха. А можно ли жить без любви?

Причина, по которой существует такая тонкая грань между любовью и ненавистью, заключается в том, что и то, и другое требует глубоких эмоциональных вложений. Обе эмоции заставляют нас чувствовать очень глубоко.

Тео любил меня.

Тео ненавидел меня.

Я приму и его любовь, и ненависть, лишь бы он никогда не перестал испытывать ко мне глубокие чувства.

— Я нажала на курок не потому, что хотела умереть. Я спустила его, потому что больше не боялась не жить.

Я никогда не видела столько невысказанных вопросов в его глазах.

Страх. Сожаление. Любовь. Все это в хаосе эмоций, которые заставляют меня любить его еще больше.

— А вчера? — он обнимает мое лицо, стирая слезы подушечками больших пальцев. — Больше никакой лжи.

Я не уверена, кому я больше боюсь признать правду - Тео... или себе. Правда - в слезах, которые продолжают катиться по моему лицу.

— Вчера... я хотела умереть.

Есть два варианта: я могу быть бесстрашной и непоколебимой во всем, что я делаю. Я могу носить иллюзию сильной, независимой женщины, как знак отличия, гордясь тем, что я женщина, к которой должны стремиться все женщины. Или... я могу любить Тео. Перемещаясь по минному полю со своим незащищенным сердцем.

Тридцать один год я была сильной и независимой. Оскар создал меня. Он дал мне доспехи и велел завоевать мир. Я так и сделала. Я владела им. А сейчас? Я хочу, чтобы моя самая большая сила заключалась в том, чтобы отпустить контроль. Отдать свое сердце другому. Это требует смелости и бесстрашия.

— Правда. — Я борюсь с тем, чтобы дать ему хотя бы намек на грустную улыбку. Я слаба, если не могу признать свои недостатки.

Поза Тео жесткая, челюсть сжата, глаза остекленели.

— Почему? — он качает головой.

— Просто... — мой расфокусированный взгляд скользит к его груди —...слишком много эмоций - все сразу. Жизнь и смерть. Любовь и потеря. Гнев и сожаление. Слишком много, чтобы чувствовать. Я просто... — Я пожимаю плечами — ...сломалась. И в мгновение ока все чувства исчезли. Это было похоже на обретение сна после длительной бессонницы. — Мои глаза снова переходят на его. — Единственное, что я действительно чувствовала, это объятия смерти. Невесомые. Мирные. Безмолвные. Идеальные.

Он глотает снова и снова, возможно, в поисках слов или сил, чтобы их произнести. Я не уверена, что они существуют. Тео боролся с любовью ко мне и ненавистью ко мне. Он хотел забрать жизнь. Я хотела отпустить одну. Это миллион способов испортить жизнь. Это невозможно объяснить.

— Ты... — он крепче сжимает мое лицо, прижимаясь своим лбом к моему — ...теперь моя. Я строю тебя. Я даю тебе жизнь. Я снова делаю тебя совершенной.

— Ты - Закон, — шепчу я с растущей на лице улыбкой. Мне приятно, чувствовать себя хорошо.

Он ухмыляется.

— Чертовски верно. — Его губы крепко прижимаются к моим.

Его руки скользят по моей шее, останавливаясь большим пальцем на моей вене. Мое сердце сжимается. Он щупает мой пульс. Я считаю вдохи... Тео считает удары сердца.

Я стону, когда его язык погружается глубже в мой рот, а его руки двигаются по моей груди, переходя к джинсам. Он возится, сильно дергая за пуговицу, его движения становятся все более нетерпеливыми. Я отталкиваю его руки и расстегиваю их, пока он не разорвал их.

Он рычит и приседает передо мной.

— Я растегну...

Он обрывает меня твердым взглядом. Отпихивая мои руки, он стягивает с меня джинсы и трусики, словно чертовски злится, что я вообще их надела. Снимает один ботинок, затем другой. Я хватаюсь за край коробки позади меня, чтобы удержаться, пока он стягивает с меня джинсы и трусики.

Мои ребра говорят моему сердцу, чтобы оно успокоилось. Я нахожусь в режиме жужжащей птицы, когда Теодор Рид стоит, глаза наполнены голодом ко мне, как у льва, находящегося в нескольких дюймах от своего обеда.

Он делает шаг ко мне. Я делаю шаг назад. Несколько коробок падают на пол, заставляя меня отступить еще на шаг. Тео не вздрагивает. Стена спасает меня от падения на задницу. Когда я начинаю вдыхать облегчение, Тео прижимается своим ртом к моему, его глубокий стон вызывает мурашки по коже.

Он прижимает меня к стене только своим ртом. Мои руки царапают его голову, мне чертовски не хватает его волос. Резкое шипение его молнии дает мне понять, что я нахожусь в нескольких секундах от того, чтобы быть оттраханной как никогда.

Не ожидая ничего меньшего от этого чудовища, отчасти человека, отчасти зверя, того, ради которого я буквально решилась жить, он оставляет меня задыхаться, облизывая пальцы, проводя ими между моих ног, а затем поднимает меня, прежде чем вонзить в меня свой твердый член до упора.

— Блядь... Тео! — кричу я.

Нет. Никакой адаптации. Это никогда не было его стилем.

Он кусает меня за шею, оставляя первый из множества следов. Затем его губы изгибаются в ухмылку на моей коже, когда он приближает их к моему уху.

— Да... именно это ты и собираешься сделать. (разное значение одного слова Fuck – блядь и трахать)

Меня зовут Скарлет Стоун, и я была создана на этой земле не для того, чтобы кого-то судить.

— Могу я открыть эту коробку?

Тео поднимает взгляд со своего места, сидя на перевернутом ящике из-под молока и настраивая гитару. Мы пробыли на чердаке почти час, большую часть которого мы обсуждали безумие наших отношений и исправляли мир с помощью нашего любимого ответа на все вопросы - секса.

— Валяй. — Он пожимает плечами и возвращает свое внимание к гитаре.

Я отрываю скотч и открываю коробку с надписью: «Фотографии и письма». Мои нетерпеливые руки перебирают их. Фотографии семьи Рид изображают американскую семью: рождественские фотографии у елки, праздники, дни рождения, спортивные мероприятия... все это рисует прекрасную историю. Как же все закончилось такой трагедией?

— Это любовные письма, которые твои родители писали друг другу? — я беру стопку писем, скрепленных толстой резинкой.

— Сомнительно. Письма писала моя мама, но я не думаю, что она писала что-то моему отцу, зная, что шансы на то, что он напишет что-то в ответ, равны нулю. Она любила модные канцелярские принадлежности и каллиграфические ручки. Чаще всего она писала друзьям, даже тем, кто жил неподалеку. Просто набери чертов номер телефона. Верно? — он покачал головой. — Значит, это, должно быть, ответные письма от ее друзей.

Резинка высохла и распадается, поэтому я легко вытаскиваю одно письмо. Тео понятия не имеет, что дать мне полный доступ к этим ящикам - это как Рождество для моего любопытства. Я разворачиваю письмо.

Мое сердце останавливается.

Весь воздух исчезает.

Дорогая Белль,

Мои руки начинают дрожать. Я с трудом могу прочитать слова. «К-кто такая Белл?» Мои глаза перебегают на завершающую подпись.

Искренне,

Белль.

Проходит несколько мгновений, прежде чем я осознаю голос Тео. Прилив крови к моим ушам заглушает все остальные звуки.

— Нелли Мур. Она и моя мама были подругами. Их девичьи фамилии были обе Белль, но писались по-разному. Все подшучивали над тем, как подходят друг другу эти фамилии. Моя мама выросла на ферме с коровьими колокольчиками (cow bells), а Нелли выросла в богатой семье, как королева бала (belle of the ball). — Он продолжает сосредоточенно перебирать струны своей гитары. — Они называли друг друга «Белль».