— Мне нравится! — решительно высказался Бен, когда прочел этот маленький псалом. — Я его выучу прямо сейчас. Не понимаю, как она могла сочинить такой красивый и трогательный стих.

— Селия все может! — и Торни широко расставил руки, как бы обнимая все вокруг, что должно было символизировать его твердую веру в беспредельные возможности сестры.

— Я тоже однажды написал стих. Бэб и Бетти сказали, что он первоклассный, но я так не думаю, — пробормотал Бен, которого побудило к откровенности открытие поэтических талантов мисс Селии.

— Прочти его, — приказал Торни и тактично добавил, — я бы не смог написать ни одного даже ради спасения жизни, хотя очень люблю стихи.

нараспев проскандировал Бен со сдержанной гордостью, поскольку его первая попытка возбудила искренний восторг и была названа «первоклассной» восхищенными девочками.

— Очень хорошо! Ты должен рассказать его Селии. Ей нравится слушать, когда хвалят Литу. Ты и она и этот сопляк Барлоу должны побороться за приз, как делали поэты в Афинах. Я как-нибудь тебе об этом расскажу. А теперь тебе надо выучить псалом.

Ободренный похвалой Торни, Бен принялся за новое задание, ерзая в кресле, как будто процесс запоминания слов был очень болезненным. Но у него была хорошая память — он часто заучивал комические песни, — так что скоро был в состоянии повторить четыре строфы без единой ошибки, к полному удовольствию Торни.

— А теперь давай поболтаем, — наконец удовлетворенно проговорил его наставник, что они и сделали, один — качаясь в гамаке, второй — улегшись на сосновых иголках.

Каждый рассказывал о всевозможных случаях из своей жизни. У Бена имелись удивительные воспоминания, но и Торни не ударил в грязь лицом. Он несколько лет прожил за границей и мог рассказать разные забавные истории про страны, которые повидал.

Занимая гостей, мисс Селия не могла не думать, как там дела у мальчишек и, немного волнуясь, ждала, когда они вернутся, зная, что с одного взгляда поймет, все ли в порядке.

«Кажется, дети не поругались», — подумала она, с улыбкой глядя на их возвращение. Санчо с чопорным видом сидел в кресле на колесах, которое толкал Бен, а Торни неторопливо шагал рядом, опираясь на толстую палку. Оба мальчика о чем-то оживленно беседовали, и Торни время от времени разражался смехом, как будто речь собеседника его очень забавляла.

— Смотри, какую отличную палку вырезал для меня Бен! Он, оказывается, большой шутник, если только его не задевать, — сказал старший из мальчиков, размахивая палкой.

— Что вы там делали? Вы выглядите такими веселыми, что я подозреваю, не обошлось без проказ, — оглядывая их с ног до головы, проговорила мисс Селия.

— Мы были настоящими паиньками. Бен даже выучил псалом, чтобы тебя порадовать. Ну-ка, молодой человек, покажи, на что ты способен, — покровительственно взглянув на Бена, проговорил Торни.

Бен незамедлительно продемонстрировал выученный урок, прочитав и псалом, и стихотворение. Он от души наслаждался внезапным румянцем, который появился на лице мисс Селии, когда она слушала его.

— Как приятно, что ты нашел этот стих. Мне было всего четырнадцать, когда я его написала. Слова рождались прямо в сердце. Возможно, он тебе чем-нибудь поможет.

Бен пробормотал, что да, обязательно. Он стеснялся говорить о таких вещах в присутствии Торни, поэтому поспешно удалился, чтобы поставить кресло на место, а остальные направились в дом пить чай. Но вечером, услышав пение мисс Селии, мальчик выскользнул из дома, где спали Бэб и Бетти, спрятался за кустом сирени и стал слушать, а его сердце наполнялось новыми мыслями и счастливыми чувствами.

И когда он отправился спать, то вместо вечерней молитвы повторил третью строфу псалма мисс Селии, которая понравилась ему больше всего. Он ясно увидел перед собой отца и ощутил тоску по нему, но одновременно любовь и надежду.

Все очень тепло отнеслись к Бену, узнав о его потере. Сквайр написал мистеру Смитерсу, что мальчик нашел новых друзей и останется жить у них. Миссис Мосс по-матерински утешала его, а девочки делали все, что могли придумать, чтобы «развлечь бедного Бенни». Но лучше всех это удавалось мисс Селии. Она полностью завоевала его сердце, и не только дружескими словами и добрыми делами, но и молчаливой симпатией, которая проявлялась во взгляде, прикосновении, улыбке, помогавших больше, чем все соболезнования.

Хозяйка звала его «мой помощник», и Бен старался не ударить в грязь лицом. Он так храбро бросался навстречу трудностям, что заслужил ее уважение.

Мисс Селия сама излучала счастье, и окружающим невозможно было грустить, поэтому Бен вскоре снова повеселел, хотя болезненные воспоминании о смерти отца прятались в самом укромном уголке его сердца. На новом месте ему было так славно, что вскоре мальчик почувствовал, что у него впервые появился настоящий дом. Теперь у него будут ежедневные занятия, которые не смогут надоесть, потому что они такие легкие и разнообразные. Теперь вместо грубого Пэта, срывающего на нем свою раздражительность, у Бена появилась самая прекрасная хозяйка, которую только видел свет. С ее губ похвала слетает чаще, чем порицание, а благодарность превращает работу в наслаждение.

Сначала казалось, что возможны трения во взаимоотношениях двух мальчиков. Торни был прирожденным хозяином, властным, иногда даже деспотичным, а болезнь сделала его слабым и раздражительным. Бена учили повиноваться тем, кто старше его и, если б Торни был взрослым, у Бена не было бы к нему претензий. Но ему трудно было смириться с тем, что его «гоняет» мальчишка, к тому же вздорный.

Но одно слово мисс Селии развеяло угрожающие тучи на горизонте их отношений. Ради нее брат обещал постараться набраться терпения, ради нее Бен торжественно заявил, что никогда не станет «психовать», если мистер Торни будет несправедлив к нему. Оба очень скоро позабыли про хозяина и слугу и жили как два товарища, добродушно принимая изменения в характерах друг друга и находя взаимное удовольствие и пользу в новой дружбе.

Единственным вопросом, по которому мальчики никак не могли прийти к соглашению, были ноги. Они доставили много веселых минут мисс Селии, которая от души хохотала над их серьезными и жаркими дискуссиями по этому мучившему их вопросу.

Торни настаивал на том, что Бен был кривоногим. Бена обижало это определение. Он утверждал, что ноги хорошего наездника должны иметь легкую кривизну, и каждый, кто хоть что-нибудь понимает в этом деле, подтвердит, что, во-первых, это необходимо, а во-вторых, красиво. Торни же говорил, что все это, возможно, имеет смысл, когда сидишь на лошади. Однако, сойдя на твердую землю, такой ездок ходит, переваливаясь, как утка. На что Бен, в свою очередь, замечал, что уж лучше ходить переваливаясь, чем мотаться из стороны в сторону, как лошадь, у которой плохо с головой.

Тут он, конечно, мог поддеть своего оппонента, потому что бедный Торни действительно выглядел как нерешительный жеребенок, когда делал попытки ходить. Но он не собирался это признавать и набрасывался на Бена с уничтожающими примерами из жизни греков и римлян, которые славились не только своим искусством верховой езды, но и красивыми ногами. Бен ничего не мог на это возразить. Он только гордо упомянул о гонке на колесницах по примеру античных состязаний, в которой принимал участие. А это, между прочим, посерьезнее, чем болтовня всяких типов с длинными ногами.

— Джентльмены никогда не насмехались над своими лучшими друзьями за их увечья, — заметил Торни, бросая печальный взгляд на свои тонкие руки и страстно желая задать Бену хорошую трепку.