Того, что я узнал в результате пивного сейшена, для первого раза было достаточно. К интервью с восходящей башкирской звездой я был более-менее готов.
В день приезда Земфиры у нас с Лагутенко неожиданно нарисовалась куча телесъемок. Изначально предполагалось, что в этот день певица познакомится с креативной командой “Утекай звукозапись”, мы обсудим совместные планы, а заодно сделаем интервью. Но жизнь внесла в наши намерения жесткие коррективы.
На встречу с Земфирой мы с Ильей опоздали на восемь часов. Ко всем нашим телесъемкам добавились московские пробки – короче, только под вечер мы подкатили к новой съемной квартире Бурлакова в Солнцево. В этот момент я обнаружил, что забыл свой диктофон в Останкино… Тем не менее настроение было приподнятое – нечто среднее между любопытством и ожиданием интриги.
Земфира тем временем находилась в компании Лени, его жены Вики и мамы Лагутенко Елены Борисовны. В течение целого дня Бурлаков обсуждал новые песни Земфиры, ежечасно подливал ей кофе и постоянно говорил: “Сейчас приедут”.
Под ногами будущей рок-звезды гоношился пятилетний сын Бурлакова по имени Илья, который оглашал квартиру чудовищными криками. Певица и продюсер “Троллей” на эти вопли никак не реагировали. В своих многочасовых дискуссиях они перешли от анализа творчества Земфиры к последнему альбому Massive Attack. Cудя по всему, мнения у них разделились – они уже начали спорить…
Увидев входящего на кухню Лагутенко, Земфира прервала беседу и как-то неловко попыталась выбраться из-за стола. Так из-за узких парт встают ученики, когда в класс входит строгий завуч. “Сиди, сиди, – как-то по-доброму сказал Лагутенко, положив ей руку на плечо. – Извини, что опоздали. Давай знакомиться…”
“Я – Земфира”, – не дав Бурлакову ее представить, громко заявила девушка. Глаза ее полыхали любопытством и каким-то языческим огнем. Она была одета в джинсы и футболку, на запястье болтался какой-то черный шелковый шнурок. Ноль косметики, ноль аксессуаров. На шее – видавшие виды пластмассовые наушники.
“Ну вот вы с Ильей и познакомились, – по-хозяйски заявил Бурлаков. – А это Саша Кушнир, я тебе о нем рассказывал. Сейчас вы пойдете делать интервью для пресс-релиза”.
Я взял несколько листов бумаги, и мы с Земфирой пошли в спальню. Быстро и по-деловому. Спальня, похоже, была единственным местом в квартире, до которого не добрался воинственно настроенный ребенок.
Я представился и вкратце объяснил, для чего в этой жизни нужны пресс-релизы. Мол, для журналистов это что-то типа шпаргалки. “Давай немного поболтаем о тебе. – Из широких штанин я достал бумагу и ручку. – Сейчас постарайся в развернутой форме ответить на несколько вопросов”.
Начало первого в жизни Земфиры интервью было классическим. Стартовый вопрос был вообще простой: “Расскажи свою жизнь…”
“Мама у меня врач, папа – учитель истории, – уверенным голосом начала Земфира. – Я закончила музшколу по классу фортепиано, а потом – эстрадное отделение уфимского училища искусств. Закончила с красным дипломом по специальности „эстрадная вокалистка“”.
Увидев, что я не успеваю записывать, Земфира чуть сбавила темп. Стала рассказывать, как в школе занималась в семи кружках одновременно. Одним из ее увлечений стал баскетбол, который закончился выступлениями за юниорскую сборную России.
После нескольких вопросов биографического плана мы перешли к музыке. “Как тебе „Мумий Тролль“?” – неожиданно спросил я.
“Сразу ли я подсела на „Мумий Тролль“? – как-то на свой лад переспросила Земфира. – Не-а… „Морская“ мимо пролетела… Я тогда не любила русский рок и слушала соул, джаз и Massive Attack. Я даже песню „Не пошлое“ хотела сделать в духе Massive Attack, но не получилось… А когда я с больным ухом лежала в больнице, знакомые ди-джеи принесли „Икру“. Мне все там понравилось – музыка, язык… Понравилась фраза „я не слабый, просто добрый“. А я всю жизнь мечтала написать фразу, по которой тебя будут помнить. Например: „Помнишь? Да нет, ни фига ты не помнишь“…”
Я рискнул нарушить ход беседы и поделился с Земфирой сомнениями на тему конвертируемости ее музыкантов. Речь, собственно говоря, шла об увиденном мною на видео концерте в Уфе.
“Когда я посмотрела видеозапись, первое впечатление было: „Это просто ужас“, – согласилась артистка. – Обосрались мы тогда страшно. Я увидела, как лажала группа, и поняла: „Мне надо петь очень хорошо“. В данной ситуации – это единственный выход”.
“Как ты стала писать песни?” – Я задал ей вопрос, который впоследствии ей будут задавать сотни раз.
“Как-то среди бела дня закрылась в комнате и начала сочинять, – быстро ответила певица. – Но до этого у меня были уфимские кабаки. Целых четыре года… Репертуар? Джазовые стандарты, Тони Брэкстон, Мэрайя Кэри, а также песня группы „Мумий Тролль“ „Так надо“... У меня тогда даже прозвище появилось – „волшебный голос королевства“… Как-то ночью к нам в ресторан завалили пьяные братки и захотели послушать блатные песни… Получив отказ, достали пистолеты и несколько раз выстрелили в сторону сцены…”
“Когда будешь общаться с прессой, старайся не употреблять слово „ресторан“, – перебил я Земфиру. – Говори, что играла в уфимских кафе и ночных клубах. Никто не проверит… А то позиционирование у нас будет сильно хромать”.
После некоторых раздумий Земфира согласилась и принялась вспоминать, как устроилась работать на местную радиостанцию “Европа Плюс”. Там она впервые попробовала записываться. Самостоятельно. По ночам.
“Осенью 1997 года я впервые в жизни вошла в компьютер, – вспоминала Земфира. – И только следующим летом из него вышла. Это было лучшее время в моей жизни. К тому моменту я уже вдоволь напелась чужих песен. Теперь мне захотелось исполнять свои. Первой я записала „Снег“. У меня были готовы припев и первый куплет, а второго куплета не было. Придумала на ходу. Всем вокруг понравилось: „Давай, мол, еще!“”
Как я понял из рассказа, с пением в ресторане – под клавиши и саксофон – было покончено. Ближе к концу беседы я задал деликатный вопрос: “Часто ли у тебя бывали ситуации, когда ты по-настоящему пугалась?”
“Два раза было, – честно призналась артистка. – Когда по неделе песни не писались”.
Я понимал, что Земфира общается откровенно. Но при этом меня не покидало ощущение, что если она и “рвет на себе рубаху” – то, что называется, не до конца. В принципе, для первого знакомства и это было неплохо.
…Судя по всему, нам пора было закругляться. Тем более что в нашу келью неумолимо начала проникать жизнь в облике неугомонного Бурлакова-младшего. По-видимому, в рамках боевой операции “Звездные войны в Солнцево” он при помощи пластмассового автомата уничтожил все население квартиры. Поскольку ребенок был не сильно управляемый и порой напоминал истребитель, надо было сматываться. Мы с Земфирой договорились встретиться у меня дома – послушать разной музыки и закончить интервью.
На прощание певица вспомнила, что у нее с собой есть черно-белая фотография, и подарила ее мне – так сказать, для работы. Это был любительский снимок, на котором артистка выглядела лет на семнадцать-восемнадцать. Водолазка, аккуратная челка, гитара на коленях и очень внимательный, пристальный взгляд. Скажу честно, циклон в глазах Земфиры тогда не угадывался. Но все равно подарок меня порадовал и как-то по-своему согрел душу.
…На следующий день Земфира приехала без опозданий. Зашла в квартиру как хозяйка. Но без наглости. Поиграла на фортепиано, вежливо посмотрела картины на стенах. Быстрым движением руки изъяла с полки с компакт-дисками все самое актуальное: Tindersticks, Placebo и всех поющих женщин из каталога фирмы “4 AD”. “Надо же, разбирается”, – не без уважения подумал я.
“Как ты вообще решилась ехать в Москву?” – задал я ей вопрос, с которого, по уму, и надо было начинать общение.
“Когда играла в ресторане, – вспоминала Земфира, – часто появлялись умники, которые напьются, подойдут и скажут: „Девушка, вы так хорошо поете, почему бы вам не уехать в Москву?“ Меня все это страшно раздражало. В конце концов они меня достали. И я решила поехать”.
