– Как мы будем общаться? – соблюдая формальности этикета, спросил я у Гребенщикова. – На “ты”? Или на “вы”?

Борис Борисович на секунду задумался, затем внимательно посмотрел на оправу моих очков, улыбнулся и предложил неожиданный вариант:

– Давай я буду называть тебя на “вы”… А ты, то есть “вы”, будете называть меня на “ты”...

Прикол понравился. На том и порешили. И что удивительно, до конца интервью никто из отведенной ему правилами игры роли не вышел.

Вообще-то я добросовестно подготовился к встрече. “Интересно, что ждет меня сегодня: интервью или исповедь?” – волновался я накануне. Угадать это, глядя на Гребенщикова, который внимательно изучал мой список “100 магнитоальбомов” (та еще авантюра!), было невозможно. Вплоть до того самого момента, когда, увидев на 94-й позиции культовую подмосковную группу “Хуй забей”, Борис Борисович обрадовался как ребенок. Глядя на него, как ребенок обрадовался и я.

– Кстати, а как вы “Хуй забей” будете писать в книге? – полюбопытствовал вождь “Аквариума”. – Через многоточие? Или как аббревиатуру “ХЗ”?

– Пока не знаю, – беззаботно ответил я. – Наверное, через многоточие. Да хер с ним… Сегодня меня больше волнует “Аквариум”: альбомы “Треугольник”, “Табу”, “День Серебра”, “Дети декабря”. Давай попытаемся вспомнить эмоциональные нюансы из студийной жизни того времени…

Как раз в эти июльские дни мой приятель Сева Гродский подарил мне кассетный диктофон “Sony”, на который БГ с ходу наговорил чуть ли не вторую часть “Правдивой истории „Аквариума“”. Несмотря на безжалостные офисные телефоны, которые звонили каждые три минуты, ответы порой опережали вопросы. В какой-то момент у меня возникло ощущение, что мы находимся на одной волне. “Можно еще кофеечку?” – периодически Гребенщиков тревожил покой томных секретарш. Время летело незаметно.

Не обошлось, что называется, без казусов. В списке “100 магнитоальбомов” присутствовали все культовые релизы “Аквариума” 80-х, но отсутствовал самый главный – “Радио Африка”.

Гребенщиков, несмотря на всю свою отутюженную вежливость, немного прифигел и недоверчиво просмотрел весь список. Потом прочитал его еще раз. Казалось, он не верит собственным глазам.

– А где “Радио Африка”? – немного смущаясь, тихо спросил он. Но я не растерялся.

Я-то и сейчас не слишком склонен к аналитике, а тогда и вовсе путешествовал по жизни “галопом по Европам”. Причем как в переносном смысле, так и в прямом. В первую очередь, от этого страдала глубина. Глубина восприятия. Согласитесь, что для адекватного прослушивания “Радио Африка” нужна элементарная искусствоведческая подготовка. Это вам не “Табу”. И не “Синий альбом”. Мне же казалось, что в “Радио Африка”, скажем так, маловато драйва и многовато Курехина, всяких шумов и фри-джаза. Общую картину альбома портил безобразно записанный гимн “Рок-н-ролл мертв”. Поэтому я гордо выпятил грудь и с уверенностью современных тигров музыкального интернета вынес вердикт:

– “Радио Африка”? Да что-то он мне не очень… Какой-то этот альбом мутный и непонятный.

В ответ на столь неотразимые аргументы Борис Борисович великодушно промолчал. Дальше было еще смешнее (грустнее). По воле случая мне предложили царский гонорар за эксклюзивное интервью с БГ в “Рекламный мир” – одно из первых российских изданий об “искусстве рекламы”. Тут очень вовремя подвернулся“Навигатор”, который “Аквариум” вроде как собирался раскручивать. В итоге можно было и рыбку съесть, и не простудиться.

Обсудив ретроспективы и перспективы русского рока, мы переключились на другие вопросы. В частности, о роли рекламы в жизни современных отечественных рок-музыкантов. Как я сейчас понимаю, по сути дела мы обсуждали вакуум.

– Откровенно говоря, я считаю новый альбом “Навигатор” лучшим за всю историю группы. Поэтому вполне логично, что определенные структуры будут информировать страну о том, что альбом существует. Чем больше людей будут знать о том, что он вышел, тем лучше. В этом и есть смысл рекламы… У нас в стране очень долго ни рок-группы, ни люди, которые рекламировали их деятельность, денег заработать не могли. Если сейчас положение изменится, то будет очень хорошо. Сегодня совершенно очевидно, что рекламная индустрия интенсивно развивается и приобретает все более интересные очертания.

Со стороны картина нашего общения выглядела сюрреалистично – в духе самых безумных полотен Гойи. В респектабельном офисе на Солянке в блаженном состоянии двустороннего гипноза сидят космонавты. Оба – без скафандров и довольно бойко рассуждают о какой-то второй реальности. О том, чего, по сути дела, в России еще нет. О пошаговой пресс-поддержке, о прямой и косвенной рекламе альбомов, о public relations, наконец. Я типа спрашиваю о специфике рекламной кампании в русском роке, а БГ гипотетически об этой специфике рассказывает:

– Реклама выходящего в свет произведения искусства нормальна и необходима. Это украшает жизнь. Меня с детства устраивала и до сих пор устраивает та система, при которой в тот день, когда выходит новый альбом любимой группы, все бегут в лавку и его покупают. Мне хочется заранее знать, когда появляется конкретная пластинка, хочется знать, какого числа по этому поводу у меня будет праздник. Для меня это естественная форма поведения… Если бы я вырос на музыке “Аквариума”, то тоже, естественно, хотел бы знать, когда у группы появится новый диск. И точно так же побежал бы его покупать – это делает интересной мою жизнь, как покупателя.

Ближе к концу этой футуристической беседы с нами вышел в астрал концертный директор “Аквариума” Миша Гольд, который поведал мне на диктофон о роли Комитета по культуре Санкт-Петербурга, а также о финансовой помощи ряда банковских структур.

– К этому проекту мы готовились давно – и давно искали приемлемые для нас формы сотрудничества, – важно заявил Гольд. – “Аквариум” – существо самостоятельное, никогда не жившее ни с кем вместе и никогда не бывшее кому-то что-то должным. Группа умеет делать музыку, умеет продвигать ее на рынке, но не умеет работать с деньгами.

Выслушав весь этот поток откровений, я предложил Гольду пойти попить пивка и в сжатые сроки научить его работать с деньгами. “Yes!” – с энтузиазмом отозвался на мое предложение топ-менеджер “Аквариума”.

Буквально через сорок минут Гребенщиков оказался на каком-то телеэфире в Останкино, а мы с Гольдом жадно уплетали жареную курицу у меня дома. В ярких красках я расписал своему новому приятелю пресс-конференции, которые провел, рассказал про тиражи журналов и газет, в которых печатался. Меня послушать, так это было охренеть как круто. Просто Дмитрий Дибров какой-то. Или Леонид Парфенов.

Миша Гольд, которому было не чуждо все яркое и театральное, быстро впечатлился. Разрушение сознания питерского гостя довершил авторский экземпляр “Золотого подполья”, подаренный ему прямо на кухне. О пафосе дарственной надписи умолчим.

– Слушай, у нас сейчас в Москве столько дел, а с прессой работать некому, – задумчиво сказал он, просматривая главу “Золотого подполья” про родной Питер. Судя по всему, его мысли витали в каких-то неведомых мне Фудзиямах, что в данной ситуации было не так уж плохо. Глотнув пивка и подумав еще несколько минут, Гольд наконец-то решился. – А давай-ка ты поработаешь с нами по “Навигатору”, – сказал он, неуверенно почесывая макушку. – Пресса, газеты, журналы – ну, ты сам все знаешь.

Я не сопротивлялся. “Аквариум” мне нравился, БГ – нравился. Гольд, несмотря на всю комичность ситуации, тоже нравился. Для приличия мы чуть-чуть поторговались, но не играя мышцами…

Затем, вручая предоплату, директор “Аквариума” своей заключительной фразой меня чуть не убил:

– Давай договоримся на берегу. Пусть Гребенщиков о нашей сделке ничего не знает. Все равно он в этих делах не слишком понимает – ему бы только песни писать. Ты просто будешь делать публикации, а Боря пусть думает, что все это происходит само собой.

Я настолько охуел от услышанного, что без всяких лишних вопросов согласился.