9-I рассаживался по своему, а не чьему-то усмотрению за шестиместными столами биокаба, распихивал вещи в ящики столов, устраивался на два часа, отведенные для сочинения по литре. Все знали, что сочинение будет по «Кому на Руси жить хорошо», но точного названия Наталья Александровна никогда заранее не сообщала.

Я не то чтобы готовилась к сочинению, — знала, отхвачу за него обычную пятеру, имея «лошадиную память», «подвешенный язык» и будучи наполовину интуитивно, наполовину от начитанности грамотной. Но все же вчера на кладбище я перебирала в уме уроки Натальи Александровны по поэме и выискала среди них мысль, которая станет центральной в моем сочинении и особенно придется по душе Наталье Александровне, свидетельствуя, что я прилежно ее слушала, с пониманием усваивала. Мысль звучала примерно так:

«Дореволюционные историки литературы ошибочно отмечали в поэме нотки горького смирения крестьянства перед обделившей его царской реформой 1861 года. Лишь единственно правильное советское литературоведение уловило в этом произведении Некрасова вольнолюбивые, революционные настроения крестьянской массы, вплоть до призыва к прямому бунту».

Мысль могла быть выражена куда примитивнее, чем это получилось у меня сейчас, но непременно должна была подтверждаться стихотворной цитатой из поэмы. Однако сколько я ни листала «Кому на Руси…» перед тем, как лечь, еще до своего постыдного мления голышом у зеркала, ни одной цитаты с призывом к бунту против помещиков, завладевших всей народной землей, я у Некрасова не нашла. Но мысли без подкрепляющих цитат у Натальи Александровны как бы не считались, за них она могла снизить оценку. Тогда я придумала, сочинила нужную цитату сама, и вышло очень похоже на Некрасова:

«Не долго ли уж терпим-то?

Пора бы нам помещика

И в колья взять», — надумался

Рыжебородый Пров.

Я села за свой излюбленный в биокабе стол, у окна, поближе к вуалехвостам. Слева от меня устроилась моя Инка, как водилось у нас на сочинениях. Тут я заметила, что ко мне, прихрамывая и расталкивая здоровой ногой стулья, приближается Пожар, и ужасно изумилась, когда она села рядом со мной, справа. За Пожар уселась Верка Жижикова, за нею — Лорка Бываева, и, наконец, примостилась с краю. Люси Дворникова. Всякой твари по паре. Я достала свою толстую тетрадь для сочинений, в которой уже красовалось несколько предыдущих пятер, тетрадь с довольно чистой, не в пример моим остальным, белой обложкой.

Наталья Александровна вошла в каб одновременно с упитанным гудом повсешкольного звонка. Мы встали; она поздоровалась, стерла с доски написанные острым почерком биологини Нелли Петровны два слова «ВЕЙСМАНИЗМ-МОРГАНИЗМ», перечеркнутые сверху косым крестом, и написала на их месте четко, но летуче, со взрослыми завитушками, название темы: «ОБРАЗ НАРОДА В ПОЭМЕ НЕКРАСОВА «КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО». Затем, встав у центра доски, меж двумя скелетами, Наталья Александровна обратилась к нам:

— Товарищи! — Так, кроме нее, никто нас не звал. — Чтобы избежать вечной вашей путаницы с цифрами, напоминаю: основные разделы сочинения нумеруются римскими цифрами I, II, III, подразделы — арабскими цифрами, а подподразделы — буквами а, б, в и так далее.

Едва я начала переписывать с доски название, в мою тетрадь скосились, приготовившись сдувать, моя Инка — правым глазом и Пожар — левым. Из-за спины Пожар меня тронула за плечо рука Верки Жижиковой и раздался ее вкрадчивый шепоток:

— Никандра, заинька, дай на сочинение заграничную ручку, ну эту, шариковую. Все равно сочинение вставочкой писать будешь.

Я выдала ручку, не понимая, зачем она ей. Всем одинаково полагалось писать вставочками с 86-м пером, макая его в чернила (шариковые ручки портят почерк). Чернила мы таскали с собой в «непроливайках».

Верка начала возиться с моей ручкой под столом, так что я за-опасалась — не испортит ли? Но тут Наталья Александровна провозгласила торжественно:

— Итак, товарищи, СОСТАВЛЯЕМ ПЛАН И ПИШЕМ СОЧИНЕНИЕ, ПРИДЕРЖИВАЯСЬ ПЛАНА.

(Сочинение Н. Плешковой с авторскими отступлениями и вольностями, написанное в 1991 году)

ПЛАН:

I (римское). ВСТУПЛЕНИЕ. Эпоха, сформировавшая личность и мировоззрение Н. А. Зубовой.

 1 (арабское). Происхождение, воспитание, образование.

 2 (арабское). Историко-общественные предпосылки принципов преподавательской методики Н. А. Зубовой.

II (римское). СОДЕРЖАНИЕ. Н. А. Зубова как типичный преподаватель литературы начала 50-х годов XX века.

 1 (арабское). Внешность, одежда, бытовые привычки, личная жизнь.

 2 (арабское). Наиболее характерные черты личности и преподавания Н. А. Зубовой:

  а) требовательность к обучаемым и повышенное чувство долга;

  б) преданная любовь к своему предмету;

  в) непрестанный поиск свободолюбивых тенденций в литературе;

  г) стройность и доказательность мышления;

  д) уважение и справедливость к обучаемым;

  е) отношение к проблемам любви и семьи;

  ж) воспитательное применение примеров русской классики к повседневной жизни школы и личной жизни обучаемых.

 3 (арабское). Отношение обучаемых к Н. А. Зубовой.

III (римское). ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Значение образа Н. А. Зубовой для советского общества и литературы.

I (римское). ВСТУПЛЕНИЕ

Наталья Александровна Зубова родилась, очевидно, в семье священника, в Петербурге, в конце прошлого века, и, скорее всего, приходилась ровесницей моей бабушке. По-моему, и более дальние ее родичи принадлежали к духовенству. Но, мне кажется, в семье ее были сильны народовольческие традиции. Причудливый сплав религиозного воспитания и освободительных идей стал основой ее мировоззрения.

Авторское отступление. С первых же слов вижу — наделала уйму ошибок, сразу отвративших бы Зубову от моего сочинения, пиши я его действительно в 9–I. За один первый абзац трешка была бы обеспечена. Что за «по-моему», «мне кажется», что еще за «моя бабушка»? Ни слова от первого лица! Никаких «очевидно» и «скорее всего», никаких собственных сомнений, домыслов и допущений! Каждое слово должно быть аксиоматично, раз и навсегда выношенное самой передовой в мире советской наукой о литературе. Приводимые даты обязаны быть предельно точными, мысли — истекающими из учебника или, еще лучше, из записей устных уроков самой Натальи Александровны. Но полагаю, что ТАМ, ГДЕ-ТО, Зубова примет во внимание, что я пишу это более чем через тридцать лет, и не будет особенно строга, если я все-таки посмею порой писать от первого лица и вводить в текст свои личные ощущения. Сейчас же, пока написано еще немного, мысленно перечеркну первый абзац и начну сызнова.

Наталья Александровна Зубова родилась в Петербурге, в 1884 году, в поповской семье. Ее отец, как это водилось среди разночинной интеллигенции XIX века, несмотря на свои антинаучные церковные убеждения, усвоил некоторые революционные идеи народовольчества. (Припомним хотя бы образ семинариста Гриши из поэмы «Кому на Руси жить хорошо»). Таким образом, на мировоззрение юной Зубовой повлияли как религиозные заблуждения окружающей среды, так и отголоски революционно-демократических воззрений второй половины XIX века.

Н. А. Зубова с отличием окончила 12-ю женскую гимназию Санкт-Петербурга, удостоившись особенно высоких баллов по русскому языку, отечественной и европейской словесности. Затем она с успехом завершила обучение на Высших женских курсах Д. Л. Быкова. Ее посещение этих курсов совпало с тем периодом в истории русской культуры, который А.М. Горький справедливо назвал «позорным десятилетием». Молодая поповна, много и увлеченно читавшая, не могла, конечно, не испытать на себе влияния растленного и упаднического декадентства того времени, связанного с именами Блока, Анненского, Сологуба, Бальмонта, Белого, даже Северянина и Ахматовой. Имена и тенденции этого загнивающего периода были, при ее отличной памяти, хорошо ею усвоены, но не могли уже поколебать и расшатать ту несгибаемую, жесткую форму, которую приняли ее характер и мировоззрение в результате серьезного и сурового воспитания в семье и вдумчивых, классических занятий в учебных заведениях.