Сообщив ошеломляющую новость, Марта, как мотылек, вновь улетела к школе. Андрей поглядел ей вслед и расхохотался:
— Не может дня прожить без новостей.
— Да ну ее, — отмахнулся Иван. — Скажи-ка, Андрей, а когда ты должен уехать?
— У меня остались считанные дни. Я уже почти украинец, хиба не бачите? — Андрей рассмеялся.
— Вот скажите: почему хорошие люди должны расставаться? — спросил Иван.
Андрей взглянул на Ивана. Пожал плечами.
— Каникулы совсем, на носу, — продолжал Иван, — теперь бы нам втроем жить, как мушкетерам, а ты сматываешься. Вредный ты. Ну если писать будешь редко, мы тебя везде найдем.
— Закидаю письмами, — повторил свое обещание Андрей.
— ПШИК так ПШИКом и остался, да? — спросил Юрий.
— Нет. Я ведь не шутя о нем заговорил. Я ведь уже всю схему подготовил. На Украине сборку деталей сделаю, и открытие будет готово. Только, ребята, пока не надо о нем никому рассказывать. Ведь не поймут. Смеяться будут. А ведь это очень серьезно.
— Молчок! — Иван зажал рот ладонью. Андрей внес предложение:
— Ребята, я вам буду писать, а вы моим письмам придумывайте заглавия, ладно? — Предложение ребят обрадовало.
Юрий Хлебников принес домой свой дневник. В нем были выставлены переводные отметки за весь учебный год. Нельзя сказать, что он был в восторге от своих отметок. В дневнике было все на грани «среднего ученика» (выше троек не было, за исключением пения). Дневник немедленно пошел по рукам ближайших родственников. Первым протянул к нему свою ужасно сильную руку старший брат Анатолий. Молча отпивая глотками чай из стакана, пожимал широченными плечами, изучая отметки. Раза два бросил на Юру насмешливый взгляд, укоризненно качнул головой.
— Все как в старом анекдоте: «Он еще поет». Пятерка по пению не украшает твой замызганный дневник. Да, а какой все же у тебя голос?
Взглянув на брата, Юрка с гордостью ответил:
— Хороший.
Вторым «открытое забрало» взял отец и вслух стал зачитывать отметки. Он читал их так, как будто делал необычайное открытие, и в конце многозначительно произнес: «М-м-да». Юрию так хотелось, чтобы мама промолчала и не делала бы никаких замечаний. Ведь и так все ясно. Он подошел к ней и тихонечко пальцем ткнул в единственную пятерку по пению и жалобно сказал:
— Все же это пятерка, мама.
Грустно улыбнувшись, она спросила:
— А как твои друзья? — Но тут же безнадежно махнула рукой: — Впрочем, догадываюсь.
Пасмурный день. Ужасный день! Сегодня уезжает Андрей. Юрий шарил по полкам и в шкафу; своего письменного стола, отыскивая какую-нибудь безделушку, чтобы подарить ее Андрею на память. В два часа дня назначили последнее свидание. А в 20.30 вечера поезд умчит Андрея из Москвы. Юрий решил подарить Андрею книгу Жюля Верна «Дети капитана Гранта» и написал внутри на обложке: «На память Андрею, Кострову — лучшему моему другу!!! Помни, как мы в Сетуни раков ловили и ничего не поймали. Твой закадычный друг Юрий Хлебников».
Потолкавшись немного в комнатах, он незаметно для родителей выскользнул на лестничную площадку и через пять минут был в условленном месте. В овраге его дожидались Андрей и Иван. Они разожгли прощальный костер из щепок, которые ветер занес в овраг со стройки, и глядели на синий дымок.
— Билеты вы уже купили на поезд? — спросил Иван.
— Зайцами не поедем. В мягком помчимся. Я завалюсь на верхнюю полку и буду глядеть в окно. Ох люблю я в вагонное окно глядеть.
— Я тоже, — сказал Иван.
— А ты куда-нибудь ездил на далекое расстояние хоть раз? — поинтересовался Хлебников.
— Нет, — смущенно ответил Иван. — В поезде я не ездил, а с отцом в кабине МАЗа далеко ездил. Хорошо куда-нибудь ехать… — мечтательно произнес Иван.
— Еще бы! — согласился Андрей.
«Ну, пора им закругляться насчет вагонных окон, подумал Юрка, — а то это будет продолжаться без конца». Эффектно выхватил из-за пазухи книжку Жюля Верна и передал ее Андрею со словами:
— Возьми на память «Детей капитана Гранта».
Андрей от неожиданности даже покраснел.
— Спасибо, — сказал он и протянул руку.
— Читай на здоровье! — неожиданно выпалил Иван.
Хлебников удивился, услыхав: «Читай на здоровье».
— А ты-то тут при чем?
— Да так… — смутился Иван и отвернулся.
— Ишь какой добрый — разрешил читать чужую книжку. А сам-то ты что-нибудь подарил Андрею на прощанье?
Иван ничего не ответил.
— Мне не нужны подарки! — со злостью сказал Андрей и сунул Юрке книгу назад. — Забери. Не надо мне подарков, которые дороже друга.
Хлебников испугался. Не ожидал он от Андрея такого поворота.
— А я ее уже надписал, — быстро открыв, обложку, он показал Андрею надпись. — Читай! И нечего совать ее обратно. Бери, бери и не разговаривай. А то подумаешь, какой гордый…
— Ну, тогда так… Ты, Иван, тоже напиши здесь что-нибудь на память.
— Нет! — Иван отрицательно покачал головой. — Не буду. — Потом порылся в карманах. Вынул маленький заржавленный шариковый подшипник, сказал:
— Возьми это.
— Спасибо. Он мне очень нужен. В моем аппарате ПШИК-1 не хватает именно такого подшипника: Спасибо, Иван. Это же то, о чем я мечтал.
Юрия разозлило поведение Андрея.
— Да у меня дома таких подшипников навалом, — соврал Юрка, — и все блестят как зеркало. Хочешь я принесу?
— Других мне не надо. — Андрей разглядывал на своей ладошке подаренный Иваном малюсенький металлический шарик.
— Диаметр подходящий. А блеск я наведу. Я его в керосине подержу, ржавчина вся отойдет. — Иван и Андрей крепко пожали друг другу руки. Юрка понял, что это они делали ему назло.
«А все равно Жюль Верн дороже подшипника», — подумал Юрка и перевел разговор на аппарат ПШИК-1.
— Андрей, расскажи про свой аппарат поподробнее.
Андрей на минутку задумался. Посмотрел по сторонам, подошел к бульдозеру, забрался на него. Подергал за рычаги. Иван и Юрка пристроились на капоте. Стали ждать, что им расскажет Андрей.
— Все началось с пустяка, — начал Андрей. — Просто я как-то подумал: «А что, если изобрести такой аппарат, который бы воскрешал…»
— Людей? — спросил Иван.
— Нет. Звуки.
— Зачем?
— А вдруг с помощью аппарата я услышу голос древнего бронтозавра, или мамонта, или доисторического ящера, или голос первобытного человека. Вхожу я, например, в древнюю пещеру… В руках мой аппарат ПШИК-1… — Андрей щелкнул пальцами, словно уже включил его. Поднес ладони к ушам и стал прислушиваться. — Аппарат включен! — объявил Андрей. — Слушаю, как оживают звуки, которым пятьдесят тысяч лет. Звуки непонятные, таинственные: «Хр-р-бу-ляу; тр-р-р, дзынь; пекла, пекла; стрик-стрик».
— Что такое «пекла-пекла»? — поинтересовался Хлебников.
— Ну… Может быть, по древнечеловечески это означало: «Опять каменный топор затупился, а мне завтра на мамонта идти охотиться». Или такие звуки: «Фихта, фихта, бра кис-кис. Фигуш паста укс».
— А это про что говорит первобытный? — спросил Иван.
— Ну… Это, может быть, первобытная мать первобытному сыну выговор делает: «Какого ты дьявола тигра сожрал? Для тебя одного, что ли, отец его ухлопал — прожорливая ты скотина, а не сын из приличного племени».
Гусев Иван и Юрка Хлебников рассмеялись.
Андрей продолжал: «Ха-пау-пау-бу».
— Что это за «ха-пау-пау-бу»? — потершись спиной о ржавый рычаг бульдозера и почесав затылок, не отрывая взгляда от рассказчика, спросил Хлебников.
— В переводе с первобытного это означает: «Бери лук, отправляйся на охоту и домой без мамонта, не возвращайся».
— Ну ты даешь! — вставил Юрка… — Это же сплошное вранье…
— Надо знать разницу между враньем и фантазией. Вот скажи мне, — Андрей потряс над головой подаренной книжкой, — Жюль Верн тоже врал?
— Жюль Верн — это Жюль Верн, и нечего себя сравнивать с ним.
— Жюлю Верну, значит, можно фантазировать, а мне нет, так, да? — спросил Андрей.