— Знаешь, Марта, про Яшкин зуб ты лучше молчи, — угрожающе сказал Иван Гусев, — я был свидетелем и знаю, как все произошло. Яшка сам пришел к Андрею домой и попросил выдернуть зуб, который у него очень болел. Андрей согласился. Закон моря: услыхал сигнал бедствия SOS — спеши на помощь!

— А зачем вы его связывали? — ехидно спросила Марта.

— Да никто его не связывал, — вставил Юрка Хлебников, — просто он надоел своим нытьем. Орет и орет; в рот грязными пальцами к себе забирается, хватается за свой паршивый молочный зуб, качает его, как телеграфный столб.

— Ну и как вы тащили его зуб? — потребовала ответа Марта.

— Очень просто: повалили мы его!..

— Ага! «Повалили». Значит, и связывали. И ты, Юрка, участвовал в этом кошмарном деле, и ты его связывал и кляпом рот затыкал? Оба вы хороши!

— Да ты что разошлась? Он ведь сам попросил, чтобы его связали. Он сказал: «Свяжите меня, а то брыкаться буду». Мы выполнили его просьбу. Дальше Андрей взял щипцы, подержал их над разовой влитой, в общем, дезинфицировал их. Подождал, когда они остынут, и приступил к делу.

— Если Андрея будут исключать, я выступлю, и все расскажу как было, — храбро заявил Юра.

— И тебя тоже исключат.

— А меня за что?

— За то, что за руки Яшку держал, пока Андрей добирался до его зуба.

— Так он же сам просил, чтобы его держали.

— Ничего себе «приступили к делу». Просто сгребли ребенка и душить начали.

— Да ты что, Марта? Вот скажет…

— Душили, душили! И нечего отказываться, — выкрикнула Марта и побежала распространять слух.

Надо сказать, что в четвертой четверти учебного года, перед самыми каникулами, слишком много накопилось записей в дневниках Святой Троицы, которые привели к тому, что Марианна Францевна решила поговорить с ребятами «по душам». Начала она с Хлебникова.

— Юрий Хлебников, — Марианна Францевна наставила на него палец с бледно-розовым, блестящим как солнце ногтем, — у тебя хорошие родители… — Твоя мама — депутат райсовета, папа — мастер цеха завода «Компрессор», брат — комсорг конструкторского бюро, а ты… лентяй с большой буквы! Ты дружишь с голубятниками, не собрал ни грамма цветного металлолома, да к тому же еще и очень, очень посредственный ученик. Нет, ты не поедешь с нами в цирк.

На этом разговор «по душам» с Хлебниковым был закончен.

Палец с блестящим маникюром был переведен на Ивана Гусева.

— У тебя, Иванушка, — начала она, — тоже неплохая мама. Ты вот собрался в цирк, но даже не почистил как следует свои ботинки.

— Они уже не чистятся, — сказал Иван. — Они старые.

Кто-то в классе засмеялся. Андрей и Юрий не успели заметить, кто позволил себе смеяться в такую жуткую минуту. Марианна Францевна продолжала:

— Ну хорошо, оставим ботинки в покое… Два дня назад нам сообщили в школу, что ты был доставлен в детскую комнату милиции за бесплатный проезд в электричке с огромной собакой. Было это или не было?

— Было, — признался, Иван.

На передних партах захихикали, но те, кто сидел на «Камчатке», даже не улыбнулись.

С Гусевым тоже разговор «по душам» был окончен.

Марианна Францевна строго взглянула на Андрея. Она начала, как обычно, с восхваления родителей:

— Андрей, твой папа прекрасный агроном, работает на опытном участке Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. Недавно он защитил диссертацию. Так ведь?

— Так, — ответил Андрей.

— Прекрасно. Мама твоя работает на телефонной станции. А вот Андрей, их сын, с зонтиком в руках прыгает с балкона второго этажа на продавцов кефира и тем самым наносит людям травмы. И еще: Андрей Костров оказался большим специалистом по удалению зубов у младенцев… Ну… в общем, на эту тему разговор у нас еще предстоит.

Андрей помолчал, не решаясь сказать что-то, видимо, очень важное. Марианна Францевна заметила это.

— Что же ты молчишь? Я же вижу, что ты что-то хочешь сказать.

Андрей глядел в глаза своей учительницы и молчал. И класс молчал. И Марианна Францевна молчала. Наконец он еле слышно произнес:

— Я скоро уеду из Москвы. Папа переводится на Украину… Там; где мы будем жить; нет такого цирка. Возьмите нас в цирк.

— Вас? Или тебя? — спросила Марианна Францевна.

— Нас. Я за них тоже ручаюсь.

— Твоего поручительства недостаточно. Да, чуть не забыла! Это правда, что ты изобретаешь какой-то небывалый аппарат под названием ПШИК? — В классе зашептались. — Ты не можешь объяснить, что это такое? Говорят, что это удивительный аппарат-полиглот, что в переводе с греческого означает «многоязычный». Почему же ты по английскому еле тянешь на тройку? Почему же ты не обратишься к своему аппарату за помощью?

Андрей молчал, опустив глаза, и тихо добавил:

— Он еще не закончен.

— Значит, это правда? — Марианна Францевна улыбнулась. — Засядь за учебники, Андрей. Спустись с облаков на землю. На земле безопасней.

— Не спущусь! — упрямо сказал Андрей.

Марианна Францевна пристально посмотрела на Андрея и наконец произнесла:

— Ты дерзкий, ясно?

— Ясно, — ответил Андрей.

— Выйди из класса! — приказала Марианна Францевна.

Как только захлопнулась за ним дверь, Юрий с Иваном переглянулись. До них только сейчас дошло, что Андрей скоро уедет. Его не будет в школе, в классе. В черных глазах Ивана Юрка увидел фиолетовый туман тоски и растерянности. «Что же будет с нами, когда уедет Андрей? Без Андрея с лица земли исчезнет. Святая Троица. Без Андрея погибнем мы с Юркой со скуки, как мухи», — промелькнуло у. Ивана в голове.

Хлебников думал об отъезде Андрея как о неожиданном факте: «Марианне Францевне безразлично, если Андрей Костров исчезнет из Москвы, а вот другим учителям наверняка будет жаль его».

Викентий Амосович — учитель математики — скажет, как всегда, иронично: «Андрюша, ты мог бы быть ну если не Эйнштейном, то, по крайней мере, кассиром средней квалификации в одном из московских универсамов».

Петр Максимович Кондрашов — учитель по рисованию — сделает печальное лицо (у него это здорово получается) и тоже выскажется по поводу отъезда Андрея: «Москва теряет человека, в котором заложены грандиозные задатки крупного живописца! Теряет человека; который, как никто другой, умел рисовать телеграфные провода разного сечения. Каждому свое: Айвазовскому — море, Кострову — провода. Прощай, мой друг, и помни, что я тебя любил». Петр Максимович уже говорил Андрею такие слова, когда однажды удалял его из класса за представленную (в который раз!) картину под названием «Зазвенели, загудели провода». Правда, он говорил Андрею и другие слова. Как-то Андрей не сделал домашнего задания по рисованию и не нарисовал даже своих знаменитых на весь класс проводов. Петр Максимович сказал ему: «Андрей Костров! Подойди ко мне со своим «открытым забралом» («забралом» он называл школьный дневник). Андрей передал ему «открытое забрало», и Петр Максимович вкатил ему жирную-жирную красную двойку.

Андрея ребята нашли в овраге. Он сидел возле свалки и что-то задумчиво чертил щепкой на земле. Иван и Юрий быстро разыскали его, и первым обратился к Андрею Ивану.

— Ты чего же до самого последнего дня молчал, что уезжаешь?

— Но ведь сказал же.

— На Украину уезжаешь?

— Да.

— А как же мы тут?.. Без тебя развалится наша Троица.

Иван говорил, отвернувшись, от Андрея, часто моргая глазами.

У Юрки тоже защекотало в горле, он стал откашливаться. Андрей хотя и улыбался, но улыбка его была печальной. Это было заметно:

— Без вас… мне будет очень плохо. — Эти слова Андрей выговорил с трудом.

— Лучше бы мы совсем не были знакомы, чем так вот… — Иван взял Андрея за плечо и подтянул к себе. — Зачем уезжаешь?

— Я буду часто писать вам письма. Я письмами вас закидаю…

В овраге замелькало синенькое пятнышко. Это бежала в синеньком платье Марта — «По секрету — всему свету». Она спешила сообщить новость, которая несла ее как на крыльях.

— Ребята! Новость! В зоопарке у тигрицы Джеди родился тигренок Степа! Это же просто чудо! Это же просто ой-ля-ля!