Затем уже и мы начали стрелять. Большинство тварей казались однообразными скользкими чудовищами с огромной пастью, усеянной клыками.

Такими я их запомнил. Тогда они все были для меня на одну морду. Огромные, противные и страшные, как ожившие кошмары из детских снов. Они неслись на нас, а мы стреляли. Они рвали нас на куски, а мы стреляли. Мы отступали и снова стреляли.

Я не помню, почему случился этот бой. То ли мы пытались куда-то прорваться, то ли наоборот, что-то защищали. А может это была случайная стычка в черте очередного покинутого города, куда мы выбрались на вылазку за припасами.

Война была голодной, это я помнил очень хорошо. И солдаты сами жаждали битвы с тварями, потому что победитель в любом случае ляжет спать сытым, сожрав побежденного. Отличие только в том, будет ли побежденный зажарен на вертеле или сожран живьем.

Но этот бой стал исключением. Он не был для меня первым, но страх перед инородными созданиями еще оставался в душе. Я почувствовал ноющую боль в ноге, когда очередное чудовище добралось до молодого паренька с моим лицом.

Потом еще одно и еще. Затем выстрелы сослуживцев и меня куда-то тащат. Воспоминание поплыло, исчезли очертания домов и улиц. А вот луна наоборот стала ярче и больше. Я был лишь наблюдателем в этой картине.

Вскоре остался лишь мутный туман, наполненный звуками боя и боли. Да крики солдат вперемешку с голодным рычанием Иных. Танк давно заглох и перестал огрызаться выстрелами. Одного орудия не хватило, чтобы убить Джаггернаута.

Я вдруг вспомнил, что боялся не Иных в целом, а именно этого черно-багрового монстра. На тот момент людям еще ни разу не удалось уничтожить его. Поэтому в головах солдат была одна устойчивая истина, вбитая опытными инструкторами в подкорку мозга.

Джаггернаут равно смерть. Без вариантов. На тот момент это было аксиомой войны. Но в любом правиле иногда встречаются исключения.

В нашем случае исключение звучало примерно так. Джаггернаут охотится не для пропитания, а ради разрушения. Ему нравится убивать и уничтожать, просто потому что он может. А значит, если половина взвода проживет достаточно долго, то у другой половины появится шанс уйти достаточно далеко.

И я вспомнил, почему в тот раз оказался на той половине, что выжила, хотя должен был быть среди мертвых.

— Ты выбрал себе хренового друга, Черный.

— Может быть, — кивнул тот. — Только вот ты выбрал себе замечательного.

— Не боишься, что тебя постигнет та же участь?

— Я же Черный! Великий герой и спаситель. Мне так просто сердце не вырвешь.

Среди мглы, растворившей воспоминания об окружающем пространстве, я отчетливо видел солдата, что тащил на себе раненное тело юноши с моим лицом.

Раньше я не мог вспомнить этого человека, потому что хирурги над ним здорово поработали, но сейчас, глядя на него, я прекрасно видел знакомые черты лица. И даже вспомнил имя, которое забыл.

Его звали Роберт Хофф. Он был моим товарищем, вытащившим на себе из той битвы. Затем Роберт, как и я, стал Химерой, примерив костюм Черного Дьявола. А потом, много лет спустя, наши пути разошлись.

А еще совсем недавно я вырвал ему сердце.

Чем дальше Роберт уносил мое тело, тем больше мир вокруг размывался, покрываясь туманом. Его звали не Роберт, это придуманное имя. Но я не смог вспомнить настоящее. Я даже не мог вспомнить никаких деталей его биографии.

Просто смутное чувство в глубине души, что этот человек был мне близок и дорог. Не более.

— Зачем ты мне это показываешь, Черный? — спросил я, следуя за шагающим Робертом.

— Что бы ты начал задавать себе правильные вопросы. И раскрутил маховик во все стороны, пока не доберешься до ответов. А где ответы, там и решение.

— Ладно, — не стал спорить я. — Но если ты в курсе всего произошедшего, то почему сразу не можешь показать?

— А ты мне поверишь? — усмехнулся Черный.

— Туше, — согласился я.

Мы шли, пока вокруг не осталось ничего, кроме размытого тумана. То тут, то там выплывали какие-то очертания, но они тут же смазывались, растворяясь в кружащей мгле. Но вместо картинки пришла боль.

Странная, отголосками, причем какими-то слишком уж обобщенными. Как будто мой мозг помнил, что было очень больно, но как и где именно — забыл. Следом вокруг нас начали раздаваться голоса.

Сначала я ничего не мог разобрать, но затем слова стали отчетливее, а смазанные силуэты обрели форму, пусть и продолжали очень быстро растворяться во мгле.

— Имя и звание? Где его жетоны?

— Неизвестно. Двое новобранцев из числа добровольцев. Этот совсем плох, может не пережить операцию.

— А второй? — я узнал женский голос. Кирия. — Я не вижу смертельных ранений.

— Сильное физическое истощение, — произнес мужской голос, тоже смутно знакомый. — Похоже, что он тащил своего товарища несколько дней.

— Не важно, — произнесла Кира. — Здорового в камеру и подготовьте процедуру слияния.

— Раненный еще жив. Крепкий образец. Может дадим ему шанс? Не вытянет, всегда сможем извлечь и геном, и наномашины обратно.

— Как считаете нужным, доктор Элиот, — ответила Кира. — Но если подопытный окажется дефектным, то вы лично его прикончите и извлечете материал.

— Хорошо, — согласился Элиот. Я уловил печальные нотки в его голосе.

Дальше снова туман и неразборчивые голоса. Похоже, я то ли иногда приходил в себя, то ли просто слышал разговоры окружающих, а подсознание это все запоминало. Тут уж и сам не знаю.

— Мы не были добровольцами, — произнес я. — Нам врали, что мы сами согласились на усиление. Я думал нам промыли мозги патриотической дурью. Но все гораздо проще, нас даже не спрашивали.

— Тебя сделали оружием, восьмерка, — произнес Черный. — Весьма хорошим. Чем ты недоволен?

— Тем, что никто не озаботился спросить моего согласия. Я не люблю, когда что-то решают за меня. Или когда меня используют.

— И что тебе хочется сделать? — усмехнулся Черный.

— Найти Киру и выпустить бабочек.

— Как я и предлагал, — оскалился Черный. — Как обычно, мудрый Черный во всем оказался прав.

Я не ответил. Не хотелось думать, что мое альтер-эго всегда потакало моим тайным желаниям, а я вечно пытался его заткнуть. Да и мое ли? Тут ни в чем нельзя быть уверенным.

Туман вокруг осел, обретая глубину и форму. Затем налился оттенками, превращаясь в рельеф. И в следующее мгновение перед глазами развернулось поле боя.

За спиной стена какого-то города или крепости. Поверх голов воздух рассекают многочисленные трассеры пуль, под свист тяжелых снарядов. В груди расползается сладкое чувство. Предвкушение.

Как будто бы дикий зверь во мне вышел на охоту. А следом я увидел и свою добычу. Пятерка Черных Дьяволов, под прикрытием каких-то чешуйчатых зеленоватых химер, разрывала Иных в клочья.

Мы бились посреди изрытых кратерами упавших снарядов полей. Наше звено из дюжины химер только что убило Джаггернаута вместе со свитой. Зеленые стреляли какой-то кислотой из… Хвоста что ли? На манер скорпионьего.

Еще была химера Белый Лотос, которая своими манипуляторами помогала раненным и передавала запасные резервуары с эфиром. Еще была синяя химера, что стояла позади всех. Но я никак не мог понять, что она делала.

А пятерка дьяволов, в самом здоровенном из которых я узнал себя, прокладывала нам путь сквозь плотную пелену врагов. Мелькали лезвия эфирных клинков, перемежаясь со вспышками пистолетов. За спиной мельтешили тени людей, что тоже сражались против общего врага.

Целая какофония звуков и запахов, но они ощущались слишком бледно, по сравнению с охватившей меня жаждой крови. Это было странное, нечеловеческое чувство, которого я не испытывал никогда ранее до того, как стал химерой.

— Финальное сражение, — произнес я.

— Битва при Канопусе, — ответил Черный. — Бой, который переломил исход войны.

— Здесь мы наконец смогли отбросить Иных. Перебили Джаггернаутов и затем гнали тварей до самых пустошей. В исторических хрониках писали, что битва длилась неделю.