Девушка продолжала упорно молчать. Неясный поворот событий, естественно, тревожил Ульянова и отвлекал его от любимой работы, что раньше с ним никогда не случалось. Истоминская, давно получила от него искреннее, простодушное послание. Сначала она вовсе не хотела его читать, и думала выбросить письмо. Но, все же, пересилив себя, Мария положила послание в сумочку, надеясь в глубине души, что она сумеет со временем собраться с духом и прочитать его. Как и Александр, она привычно ходила на работу в школу и как могла, учила различных по своим характерам и способностям малолетних ребятишек. Марию тоже мучили и преследовали мысли о Саше, о ее неудачном приезде к нему и, самое главное, возникшая неопределенность в их взаимоотношениях. Они, в настоящее время, выглядели значительно хуже, чем полный разрыв в их отношениях. Горечь разочарования в этом избраннике, его досадные ошибки в прошлом, его порой, как ей казалось, недостойное поведение для взрослого мужчины, (а, скорее всего, присущее не совсем зрелому, избалованному юноше) не могли все же заглушить чувства любви к Александру со всеми присущими ему достоинствами и недостатками. При первой возможности, она поделилась беспокоящими мыслями с няней Авдотьей Николаевной. Рассказывая о поездке к Александру, она время от времени останавливалась, глубоко всхлипывая и вытирая невольно набегавшие слезы своим кружевным платочком.
– Успокойся ты, Машенька. И так уж сильно не волнуйся. Не надо слишком переживать. Горести не для тебя. Молодая девушка должна жить для радости и для счастья окружающим людям. Ты поняла, о чем я говорю? У тебя все впереди будет: и хорошее, и плохое. Так что моя Машенька привыкай ко всему. А, то, что у тебя случилась размолвка с твоим Сашкой, совсем не беда. Да, кстати, а что он написал тебе о встрече? Ты мне так и не сказала. Какие оправдания в неправильном поведении он выставляет? Скажи мне всю правду. Поделись со мною. Может, я тогда тебе скажу, после этого что-либо по делу.
Когда Мария сообщила, что она и не открывала Сашино послание, Авдотья Николаевна всплеснула полными, сильными руками.
– Молодец девонька! Как у нас говорят, сейчас: много ты дала стране угля. О чем нам тогда с тобой говорить дальше, когда письмеца она и не открывала? Что же тогда здесь мы с тобою обсуждаем? А, может, он там какие-либо веские доводы приводит для своего оправдание. И, тогда, все бы стало по своим местам. Может быть, он и сообщил для нас, что-нибудь важное. Всякое в жизни бывает, со всяким может такое по жизни случится, что и в страшном сне вряд ли увидишь.
Пересилив боязнь, и внутренне проклиная свою натуру за проявленную нерешительность, которая, была не присуща девушке, Машенька твердой рукой открыла столь длительно тревожащее ее, знаковое для нее послание Ульянова.
Бегло пробежав глазами первые строки, она, неизвестно почему, успокоилась и дочитывала письмо без суеты и поспешности, анализирую и, процеживая в уме каждое, написанное им слово. Да! Так оно и случилось. Как она и думала. И во всем виноват он, ее Сашка. Точнее, его легкомысленный и не совсем зрелый нрав, его склонность к неожиданным выходкам: особенно, к выпивке и к удовольствиям. Сколько раз она просила его более серьезно относиться к своим поступкам, не позволять себе лишнего в людных компаниях. Он никак понять не может, что говорит она с ним серьезно и, что она не может связать свою дальнейшую жизнь с несерьезным, беспокойным человеком. И каков итог всех бесед? Все повторяется снова и снова. Все возвращается на круги своя. И никто ей сейчас не подскажет, как она должна вести себя дальше по отношению к Александру: ни ее няня, ни ближайшая подруга Лидия, с которой она вместе работала в школе, ни отец, всегда занятый своими солдатами. «Все же, окончательно, решать мне придется самой, и надеяться на других я не стану. И, если я ошибусь в своем выборе и сделаю неправильный ход, винить буду себя. В моих взаимоотношениях с Ульяновым надо сделать некий перерыв, чтобы любимый человек поразмыслил о дальнейшей жизни и о сделанных ошибках. Есть вероятность того, что после перерыва он поумнеет. Вернее, сказать, повзрослеет, и не будет совершать необдуманных, опрометчивых действий. Поэтому, пока я не стану отвечать на его письмо. Молчание станет наиболее лучшим решением создавшегося положения».
Дело в Можайске оказалось для Ульянова не слишком сложным и, передав его для окончательного завершения местным коллегам он, со спокойной совестью, вернулся в город. Подходя к своему отделу, он, с горечью заметил, что «золотая осень», которая всегда ему нравилась, совсем закончилась и впереди будут бесконечные, хмурые дни с мелкими, моросящими дождями, сменяющиеся вихревыми порывами липкого, мокрого снега. Мокрые оголенные кусты и деревья с остатками сухих, почерневших, сморщенных листьев сиротливо смотрелись на фоне серых городских зданий, раньше скрывавшихся под пышной летней зеленью. Намокшие бурые листья, не сумевшие попасть под метлу дворника, прилипали к обуви спешащих по неотложным делам прохожих, стремящихся поскорее укрыться от пронизывающего северного ветра в своих уютных домах и конторах различных учреждений. Александр не привык долго унывать и горевать, тем более, о ненастной погоде. Его веселая, деятельная натура не могла слишком долго останавливаться на одних мрачных и печальных событиях. Его природа была устроена так, что он не слишком долго задумывался над возникающими неприятностями. Он верил в свои собственные силы, интуитивно зная, что дальше у него все будет идти хорошо. Внутренне он чувствовал, что и с Марией у него все наладится, и они опять будут вместе. Войдя в кабинет следователей, он поздоровался с товарищами и, сняв куртку, влажную от дождевой влаги, уселся за рабочий стол.
– Давно тебя у нас не было Александр, и мы соскучились без тебя, – произнес следователь Михайлов, наливая Ульянову, стакан со свежезаваренным чаем. – На глотни, согрейся. На улице стало прохладно. Но все пустяки. Соколов нас не забывает, дает всем нам хорошенько согреться. Он нас спрашивал: когда же ты у нас появишься на работе? Как будто он не знает, где ты сейчас находишься? Так, что Александр, готовься к встрече с ним.
– Мне не привыкать, не один раз я стоял у него на ковре, навытяжку, – отшутился Александр. – Когда доложу начальству о поездке, тогда и вам расскажу о командировке. Михайлов, ты же должен понимать, что любому начальству надо всегда докладывать в первую очередь.
Отчитавшись перед Соколовым о проделанной работе и получив от него скупую, устную благодарность за исполненное дело, прозвучавшую как совсем нечто другое, Александр, было, направился к выходу, но на пороге его остановил приказ начальника.
– Стой, капитан! Завтра, с утра ты мне доложишь обо всех делах, по которым ведешь следствие и, в первую очередь, принесешь на просмотр законченные эпизоды.
Откозыряв начальству, Ульянов приступил к выполнению приказа. Достав из походной сумки массивный ключ от железного сейфа, содержащего все необходимые папки и печати, он открыл ящик и вдруг заметил, что кто-то основательно поработал и явно побывал в нем. Казенные папки с делами были, без сомнения, сдвинуты с привычных мест. Секретные бумаги были сложены не аккуратной стопкой, как он обычно делал лично, а лежали в хаотичном беспорядке. Он увидел, что папка с делом Хребтова, раннее лежавшая поверх всей остальной документации, таинственным образом исчезла. Ульянов внимательно осмотрел содержимое сейфа тщательнейшим образом, просматривая на свет каждый документ. Да! Все его сомнения вконец исчезли. У него, кто-то похитил дело Хребтова и часть бланков с печатями отдела милиции. Ключ от железного ящика был у него одного, в единственном экземпляре, хотя изготовить слепок и открыть ящик в его отсутствии мог любой из находящихся в кабинете следователей или кто-то из дежурных по отделу. Александр принялся внимательно рассматривать все столы, имевшиеся в отделе, и открыл шкафы с бумагами, которые использовались для общих целей. Все бесполезно: нигде дела Хребтова не было. На следующий день, он опросил всех сослуживцев: «не брал ли кто из них, в его отсутствие дело Фотия, может оно потребовалось срочно начальству?» Все коллеги одновременно пытались чем-то помочь Александру, перерыв весь отдел, но потуги оказались напрасными. Полковник рассердился не на шутку:
